Резиновая чума

Над дверью вспыхнула зеленая лампа. Медор Медовик выплюнул папиросу на сверкающий, без единой соринки, пол. Балансиров потушил свою об ладонь и спрятал в карман. Его халат, в отличие от карнавальной одежки Медовика, был аккуратно застегнут, а колпак сидел ровно по центру длинной головы.

– Сейчас все выясним, – пробормотал шеф.

Он, как и был, остался пряником, но вдруг зачерствел. Медовик снял очки; приложил к двери ладонь, прижался глазным яблоком, глухо и деловито сосчитал до трех. Щелкнуло сверху; щелкнуло снизу; дверная панель поехала вбок. Майор шагнул внутрь. Балансиров терпеливо ждал у порога. Когда панель вернулась на место, скрыв Медовика, он повторил процедуру, и вход открылся вторично.

Внутри было темно. Тянулся длинный лабораторный стол, за которым уже восседал Медор, просунувший руки в отверстия так, что те оказались по другую сторону непробиваемого стекла. За стеклом они попадали в бухгалтерские нарукавники, которые заканчивались не дыркой, но сверкающими клешнями. Насколько темно было в самом помещении, настолько слепящим казался свет, заливавший опытную площадку. Медор Медовик пощелкал пальцами правого манипулятора, затем состроил кукиш левым. Клешни работали исправно. По первому требованию они выпускали то ножницы, то нож, а также бритвы, крючья, стволы, шприцы, да еще нечто вроде прикуривателя. Площадка пустовала. Балансиров устроился рядом с начальником, но в рукава не полез: Медор Медовик не любил, когда ему мешали допрашивать. В светлом боксе побывали многие, в том числе – самые обычные, земные экземпляры, общение с которыми не всегда требовало инфекционной предосторожности. Но шеф считал, что такая камера оказывает замечательное психологическое воздействие. Балансиров присмотрелся: что-то новенькое! Его острый взгляд различил на указательном пальце правого манипулятора следы от зубов.

– Мы зря отказались от скафандров, – поежился Балансиров. – Откуда вы знаете, на что они способны?

Медовик махнул манипулятором:

– Семь смертям не бывать, а одной не миновать…

– Оно конечно, – начал тот.

– И они это уже поняли.

Балансиров сообразил, что Медовик не принимает пословицу на свой счет.

– Сейчас увидите, что это за мразь, – сказал Медор. – Вся спесь улетучилась, как рукой сняло. Не знают, собаки, с кем связались… Проверьте, пожалуйста, звук, у меня руки заняты.

Балансиров пощелкал тумблером.

– Раз, два, три, – попробовал он.

Невидимые динамики разразились гадким кваканьем и урчанием.

– Слышишь, какой у них язык? – Медовик покачал головой. – Животные, честное слово.

– Да, не соловьи, – согласился Балансиров.

Он невольно восхитился достижением секретной мысли: все-то у них уже есть – механические переводчики с инопланетного, антиматерия, лучи смерти. В подземном ангаре спрятан целый звездолет – к сожалению, недостроенный. А этих, наверху, ничто не волнует, кроме курса валюты.

– Приглашайте, – распорядился майор.

Балансиров, немного нервничая, взял микрофон, шнур от которого уползал и терялся в темноте. Он позавидовал напряжению Медора, так как знал, что оно вызвано не контактом с тамбовским волком по разуму, но предвкушением. Медор не сомневался в успехе; ему, вообще говоря, было все равно, кого допрашивать; он допросил бы и табуретку, если бы она что-нибудь натворила.

– Можно завозить, – сказал Балансиров.

Через несколько секунд половые плиты разъехались. Оказалось, что лабораторный этаж не предел, есть помещения, которые располагаются еще глубже. Из них-то и поднялась платформа с умышленно деревянным стулом: для унижения. К стулу было примотано гадкое существо, в юридическом смысле – подозреваемое. Но вся загадочность осталась в прошлом. Теперь вместо зеленого человечка с ужасным третьим глазом во лбу, который в ночные часы наводил страх на мирных граждан, сидела какая-то одноглазая перепуганная жаба, каких много в любом пруду, разве побольше ростом. Других глаз уже не осталось, так что залетная жаба полностью разобралась в своем незавидном положении. Она горько пожалела, что связалась с гордым и славным биологическим видом, который не жалует незваных гостей.

Пленный пилот затравленно смотрел на мучителей. Яркий свет слепил ему глаз, и он различал только сгорбленные силуэты.

– Вы все осознали? – строго осведомился Медор Медовик.

Переводное устройство расхрюкалось еще строже.

– Нам передали, что вы готовы кое-что рассказать.

Устройство коротко молвило:

– Дураки и пьяницы.

Медовик на секунду смешался. Балансиров озадаченно полез под колпак чесаться.

– Это крайне неосмотрительно с вашей стороны, – Медор взял себя в руки. – Оскорбление сделало вашу участь совершенно плачевной.

Манипулятор поиграл когтями, от чего инопланетянин вздрогнул и торопливо заклокотал.

– Я вовсе не про вас, – устройство было настолько сложным, что умело моделировать извиняющиеся нотки. – Я хотел сказать, что все дело в дураках и пьяницах.

– Это мы знаем, – иронически кивнул Медор. – Чтобы вызнать такой секрет, не надо прилетать и следить годами. Вынюхивать тут. Достаточно одного визита.

– Вы снова не поняли, – защищался пришелец. – Нас не интересуют ваши внутренние проблемы. Я только хотел объяснить, что нам нужны дураки и пьяницы. Мы забираем их к себе. Мы, если вдуматься, оказываем вам услугу. А вы сбиваете наши корабли, пытаете наших летчиков…

– Я пока ничего не понял, – сказал майор. – Ясно только одно: дураки ли, пьяницы – они наши граждане и даже имеют право голоса. И мы не дадим их в обиду.

Устройство заволновалось:

– Конечно, конечно, мы должны были спросить вашего позволения. Я понимаю. Я глубоко раскаиваюсь. И запишите, пожалуйста, еще, что я не знаю никакого Лондона и никогда не бывал в ваших горах. Я понятия не имею, кто такой этот ваш деятель… я не помню, как его зовут… пожалуйста, пусть меня больше про него не спрашивают.

– Забудем об этом, – вмешался Балансиров. – К Лондону мы вернемся потом. Говорите по существу дела – про дураков и пьяниц.

– Хорошо, – быстро согласился инопланетянин.

Не сводя глаза с манипуляторов, он начал рассказывать. На второй минуте его признаний Медор Медовик забыл про манипуляторы и скрестил шприцы и ножи на манер живых пальцев. Балансиров снял колпак и промокнул высокий, но узкий лоб, покрывшийся испариной. Он бросил взгляд на стрелки, которые радостно прыгали, показывая, что показания записываются.

…Часом позже Медор и Балансиров снова стояли перед запертой дверью, но уже отвернувшись от нее. Из-за двери неслось отчаянное, смертное бульканье, издававшееся переговорным устройством. Уходя, Медовик отключил переводчика и перевел манипуляторы в автономный режим.

Балансиров держал в руках листы с распечатанными показаниями.

Майор посмотрел под ноги, увидел там свой окурок. Снял со стены телефонную трубку:

– Выясните, кто прибирает в следственном отсеке. Мерзавец пойдет под суд, но для начала отправьте его в кадры.

Глава 3

Петр Клутыч прилег на диван и приложился ухом к стене. Действительно: он не услышал привычного Кашля.

Кашель все время бывал чем-то занят: играл на баяне, слушал телевизор, гремел посудой, булькал под душем. Выпивши – случалось, кричал. Иногда на рассвете он будил Петра Клутыча пронзительным воплем, бессознательно подражая сельскому петуху.

Дважды получалось, что Петр Клутыч выбегал, в чем был, на лестницу, стучался в дверь. Кашель отворял ему; маячил в проеме, держась за грудь и щурясь на бессердечный свет.

Теперь наступила тишина. О прежнем Кашле напоминала лишь змеистая трещина, бежавшая по стене от потолка до плинтуса. Между запоями Кашель делался деловитым и домовитым: ладил полочки, прочищал трубы. Петр Клутыч сдерживал себя и прощал ему встречное алкогольное бурение.

И вот Кашель сгинул. При мысли об этом Петр Клутыч не то что простил ему трещину, но даже – неожиданно для себя – дал течь. На глаза навернулись грустные слезы. Он никак не предполагал, что Кашель занимал в его жизни такое важное место. Он рассматривал трещину с собачьей тоской, далекой от сытой и подлой сентиментальности.

Петр Клутыч был нескладный, одинокий, молодой еще человек сорока девяти лет. Он разгуливал в либерально-демократическом картузе; его только что уволили из метро. Он и в сберкассу пошел, думая там подкормиться скудными сбережениями. Его уволили за то, что месяц назад, выпив пива с ныне исчезнувшим Кашлем, он сел в кабину машинистом, замечтался и прозевал светофор.