Дачное общество «Ностальжи». Рассказы

Выяснилось, что дверь заперта, но при желании ее удавалось немного оттянуть. Горобиц зажег фонарь и посветил в еле видную щель.

– Что-то держит ее изнутри! – воскликнул он вполголоса. – Как будто крюк!

– Накидной? – спросил Мартемьянов деловито.

– Какой же еще?

Сожалениям болтливого Здора не было предела. Дернуло его рассказывать! Конечно, в доме кто-то есть, и этот невидимка ясно показывал, что не расположен принимать гостей. Тут Горобиц достал жидкий паек, приложился и вытер губы рукавом тулупчика. В стылом воздухе тупо сверкнуло широкое столовое лезвие.

– Сейчас подденем, – пробормотал он, нагибаясь, и стал совать нож в щель. От усердия он раскрыл рот и мелко стучал языком по зубам. Нож удалось просунуть без труда, но крюк сидел прочно и не хотел сдаваться. – Чтоб тебя, – просипел Горобиц на выдохе и от натуги побагровел. С оглушительным, как им почудилось, лязгом крюк сорвался, упал и тяжело закачался. Побежденная дверь беззвучно отворилась, пропуская пионеров в кромешный мрак внутреннего пространства. Горобиц опасливо ступил на порог. Сделав два шага, он остановился.

– Странно, – произнес он бесцветным голосом. Луч фонаря упирался в пол: Горобиц не решался поднять руку и осветить углы.

– Что – странно? – спросил Здор, медленно, но верно приближаясь к истерике. Он вдруг осознал, что от него ничего не осталось – ни рук, ни ног, ни туловища, лишь дрожащее облако страха зависло на входе, не смея сместиться.

Горобиц повел носом.

– Принюхайся, – посоветовал он, на сей раз с болезненным возбуждением.

Обливаясь потом, позабыв обо всем на свете, Здор вошел. Мартемьянов, не помня о своем порыве, последовал третьим. Здор долго стоял, нюхая воздух, и сверлил темноту напряженным взором. Его больные глаза готовы были выскочить из орбит на пол и куда-нибудь, влажно шурша, укатиться.

– Ничем не пахнет, – сказал Здор.

– То-то и оно, – закивал Горобиц. – А пахнуть должно. Плесень, пауки, мыши – где это все?

– Верно, черт возьми, – дошло и до Мартемьянова. Он прочистил нос и несколько раз со свистом втянул воздух. – Видно, кто-то здесь прибирает. Ну не стой же ты столбом, дай свет!

С некоторым затруднением Горобиц развернулся и осторожно направил луч фонаря прямо перед собой. Нарисовался еще один дверной проем – уже без двери, – ведущий в короткий пустой коридор. Мусора и грязи там – по крайней мере, на первый взгляд – действительно не было. Горобиц прошелся лучом по комнате, в которой они находились: в ней было пусто, если не брать в расчет слой снега на полу с налетевшей мелочью вроде сухих веточек и умерших листьев.

– Следы, – прошептал Здор, сотрясаясь от ужаса. – Должны быть следы. Ведь кто-то же запер дверь.

– И вылез в окно, – продолжил Мартемьянов. – Давным-давно тому назад, и все замело.

– Но зачем? – изо рта Здора раздраженно рвались облака пара. – Зачем ему так поступать?

– Откуда мне знать? – отмахнулся Мартемьянов. Поразмыслив, он негромко добавил: – А может, он того… где-нибудь там, дальше… лежит и разлагается.

Здор про себя счел это весьма возможным. Горобиц прошел в коридор. Тот упирался в холодную каменную стену, свободную от надписей, характерных для заброшенных мест, и это обстоятельство тоже настораживало. Справа и слева опять же пустые дверные проемы вели еще в две комнаты, как две капли воды похожие на первую, только без снега. У Здора не выдержали нервы.

– Есть тут кто? – рявкнул он внезапным басом и сам от своей выходки сжался, выставив стиснутое в кулаке жалкое оружие. Его спутники синхронно дернулись, будто невидимая рука с силой рванула из них души.

– К-кретин, – произнес слабым голосом Горобиц, теряя обычную корректность.

Но Мартемьянов отреагировал иначе. Когда испуг, порожденный криком Здора, поблек, он перевел дыхание, подождал ответа, не дождался и начал наглеть.

– Ого-го-го!! – заорал он и пустился в дикий пляс, смахивая на дикаря, наконец-то осмелившегося бросить вызов духам. Здор и Горобиц оторопело смотрели на черную тень, неуклюже скачущую перед окном. Безнаказанность боевого танца добавила Мартемьянову сил.

– Сейчас отолью, и пойдем отсюда, – сказал он совсем уже бодрым голосом. – Помечу территорию. А то что она ничейная!

За окном вдруг стало светлым-светло – полился ненатуральный зеленый свет, будто в приборе ночного видения.

– Черт! – выдохнул Здор. У него подогнулись колени, и он опустился на пол, не отводя глаз от меняющегося поля. Мартемьянов замер с расстегнутыми штанами. Он стоял лицом в угол и не мог видеть того, что видели остальные, но смотреть не хотел, зная и без того: произошло самое страшное. Встречать опасность лицом к лицу – благородное занятие, когда у тебя есть выбор, но бывают опасности, которым нет дела до твоего решения, и если им нужно, они сами развернут тебя лицом, не спрашивая, а скорее всего – обойдутся без лишних церемоний и достанут в любой позиции.

В это время лес, погруженный, как представлялось раньше, в длительную спячку, наполнился жизнью или чем-то ей сродни. Ясно обозначились невидимые до поры нити разнообразных сил, пребывающих в изнурительном противоборстве. Диковинные гады начали, скалясь, рваться на волю, изнемогая от желания познакомиться с пришельцами. В воздухе зазмеились бесплотные ленты, сулившие скорую расправу. Снег стал прозрачным, было видно, как укрытая им земля идет трещинами и из них уже что-то прет наружу, готовое от нетерпения сожрать самое себя. Вокруг домика-пряника, несерьезного островка посреди штормового моря, толчками сжимались дымные кольца, таща за собой орущий, визжащий легион неопределимых сущностей.

Горобиц сгорбился возле окна, сидя на корточках, вцепившись ногтями в подоконник. Шапка валялась на полу; по шевелюре, выбирая пряди погуще, резво неслась седая дорожка. Здор оставался на коленях, созревая для эпилепсии. Мартемьянов глядел в угол и метил, как и собирался, ничейную территорию вялой струйкой мочи. Правда, волевое усилие этому акту не предшествовало.

Таким образом все оказались при деле и шагов не услышали. Среднего роста мужчина возник неизвестно откуда. На лице его читалась досада. Одет мужчина был в широкие кожаные штаны и куртку, обут – в сандалии на деревянной подошве. Правая рука, упрятанная в перчатку до локтя, сжимала что-то похожее на камень.

– Что вы здесь делаете? – осведомился незнакомец скучным голосом. Создавалось впечатление, что ответ он знает и так.

Нарушители молчали, продолжая цепенеть, и вскоре достигли в этом занятии совершенства.

– Соизвольте отвечать, – мужчина повысил голос, но опять как-то формально, без признаков подлинного гнева.

Сперва Здор, за ним – Горобиц, а после и Мартемьянов медленно, с трудом, повернули к мужчине парализованные лица. Они увидели белеющий в темноте выпуклый лоб, глубоко сидящие, неприятно круглые глаза, мягкий подбородок, поджатые губы.

– Мы… – начал Горобиц и сник.

– Ну же, говорите, – настаивал чужак. – Я же не просто так спрашиваю.

Горобиц заговорил – все быстрее, и под конец даже складно, чего вряд ли можно было ждать от человека, напуганного до седых волос. Он выложил все, не забыв рассказать о гипотезах, теориях и жажде самопознания.

– Довольно, мне все понятно, – остановил его мужчина. – Хочу вас спросить: известно ли вам, почему от маленьких детей прячут спички? Почему новейшую историю не преподают в детских садах? – Ему не ответили, но он и не нуждался в ответе. – Говорите, параллельный мир? Правильно, догадались. Молодцы! уникальная работа ума!

– А что же здесь такое? – пролепетал Здор, машинально пряча в карманы озябшие руки. Неизвестный взглянул на него с жалостью.

– Я ведь вам уже сказал: правильно! Это техническая станция, расположенная на стыке нескольких реальностей. Но вам-то какое до всего этого дело? Почему вы решили, будто от вас скрывают нечто полезное и важное для души? Ведь даже на крюк было заперто! Думаете, кому-то охота заниматься вашей нейтрализацией?

Троица не нашлась с возражениями, и мужчина почувствовал легкое неудобство.

– Конечно, виноваты не вы одни, – произнес он, смягчаясь. – Вы довольно точно указали причину местных неурядиц. Сквозняк! Он причинил нам массу хлопот. Давние недоработки, как и повсюду… в результате здесь временами сквозит. Вас, – обратился он к Здору, – немного продуло, и вы смекнули, что дело неладно. Если бы все ограничивалось такими мелочами! Неприятности, вызванные сквозняками, гораздо серьезнее. Я, кстати, являюсь одним из техников по ликвидации последствий.

– Мы хотим уйти отсюда, – попросил его Здор. – Мы обещаем молчать, мы никому не скажем.

– Маловероятно, что не скажете, – покачал головой техник. – Впрочем, я устрою так, что все сказанное вами не принесет никакого вреда. Но эти накладки мне надоели. Давно пора законопатить все как следует, а не шаляй-валяй. Пока опять, неровен час, не залетит сюда какое-нибудь писание.

Горобиц поднял голову. Очки его слепо взирали на мужчину. – О каком писании вы говорите? – спросил он.

Техник замялся.

– Хорошо, скажу, – решил он. – Уже неважно. Видите ли, моя бригада занята искоренением так называемого христианства. Беда в том, что в свое время к вам сквозняком затянуло не ту Библию. Теперь мы расхлебываем последствия. А чему вы так удивляетесь? – вскинул брови техник при виде нездоровой мимики гостей. – Разве некоторые несоответствия не бросаются в глаза? Что это за религия, где ничего не знаешь наверняка? Конечно, фактор неопределенности важен, но какой прок от такого изобилия толкований? Сплошной разброд, какие-то секты – явление совершенно невероятное. Мы, например, вообще впервые с ним столкнулись. Ведь все должно быть доступно и просто: веришь – делай то и то, тогда будет так-то и так-то. Не веришь – случится это и вот это. Плюс фактор неопределенности: возможно, и не случится. Все! А что у вас? Ваше писание требует невозможного – это во-первых. Неужто ни разу не пришло в голову, что это – для кого-то другого? Во-вторых: абсурдное дело – даже исторически не ясно, был ли сам предмет бесконечных споров? Оставим сложный вопрос воскресения, Бог с ним! Куда уж воскресать, когда неизвестно, рождался ли. Ваш мир лишь отчасти похож на тот, в который направлялся данный вариант. Между прочим, то, что попало туда… ну, здесь особый разговор. А взять ваш Апокалипсис? где уж тут пророчества, если в принципе непонятно, о чем идет речь!

Техник умолк и вытер пот со лба. На виске у него сердито дрожала жилка.

– Тогда получается, что это… – Мартемьянов, не договаривая, указал пальцем в направлении жуткой зелени за окном.

– Получается! – передразнил техник. – От вас не зря скрывали кое-какие нюансы. А вам неймется – гештальт, целокупность! Станция вам глаза намозолила, а что – станция? Дело не в ней, дело в том, что вокруг нее, в лесу вашем, в поле! Другое дело, что это только со станции и видать. Когда сквозит.