Тайна родового древа. Вечная жизнь. Седьмой том

Поднявшийся ветер раздул пламя свечей, и оно переметнулось на траву и поползло огненными прожилками к центру круга.

София, увидев приближающийся к ногам огонь, тоже испуганно закричала и стала рваться из плена, но, связанная и подавленная сущностью Анастасии, она была обессилена.

Анастасия же, напротив, будто выросла и своим духом поднялась над телом и свысока посмотрела на всех. Сникшая, опустившая свою набожную голову София, привязанная к стволу дерева, больше не оказывала никакого сопротивления и, будто не живая, обмякла членами. Анастасия перевела взгляд пылающих диким огнём глаз на служку, беспомощно жавшуюся к телеге, на которой её сюда привезли, и на бедных, бегающих в испуге вокруг Софии и торопливо читающих псалмы попов. Она стремительно полетела вниз и снова вошла, вонзилась в своё родное тело. Дикая боль пронзила Софию, а Анастасия завопила:

– Никуда я не уйду!

– Изыди, сгинь, нечистая… – вновь и вновь повторяли церковники, осеняя женщину крестными знамениями.

Земля содрогнулась, и свечи, расставленные по поляне, погасли от прошедшей по лесу воздушной волны, будто кто незримый сильным дыханием задул их. Языки пламени, которые ещё мгновение назад, полыхая, ползли по траве к привязанной к дереву женщине, погасли, и трава задымилась тонкими серыми струйками.

– А-ха-ха… – раскатистым эхом покатился по лесу безумный смех Анастасии, и, заглушая его, начал подниматься ураган.

Ветки, сучья деревьев и вздымаемая кверху листва закружились в вихреобразной воронке.

Грузный священник и его помощники, еле держась на ногах в ураганном потоке воздуха и подгоняемые им, бегали по кругу образовавшейся воронки и кричали в неё молитвенные слова, которые закручивались воздухом и уносились высоко в небо.

Дерево, к которому была привязана монахиня, начало крениться и затрещало. Оно вывернулось из земли с корнями и вместе с привязанной, также закрученное воздушной воронкой, поднялось высоко-высоко, а потом с силой обрушилось вниз. Всех, кто находился на поляне, ударной волной отбросило в стороны.

София лежала на стволе и была похожа на мёртвую. Вокруг всё стихло, и давящая тишина повисла над тёмным лесом.

Один из священнослужителей, опомнившись, в свете луны подполз к дереву и посмотрел в женское лицо. Крупная слеза катилась по бледной щеке Софии.

Отвязав её от ствола, но не освобождая от пут рук и ног, исполнители обряда погрузили обессиленное тело в телегу, сами сели вкруг него и в молчании вернулись в святую обитель.

Священнослужители были уверены, что с бесом, поселившимся в теле монахини, отныне покончено навсегда.

По прибытии в монастырь бывшей игуменье Софии объявили, что постановлением церковного суда она лишена всех степеней священства и отлучена от Церкви за явную духовную вину и противоправные преступные деяния, нанёсшие православной обители моральный и духовный урон.

– Да будет она, – провозгласил священнослужитель, – предана анафеме!

Они решили вывезти Софию поутру за границы Спасского уезда и гнать её подальше от сих мест, сопровождаемую людским осуждением.

Последняя ночь, проведённая Софией в своей келье, была ужасной, так как Анастасия вновь проснулась в её теле и с нечеловеческой силищей сумела разорвать путы, связывающие её по рукам.

– Что, довольна? Меня предали анафеме, проклятая монашка, чего ты добилась своей исповедью?! – кричала обезумевшая Настя.

София ничего не ответила, а молча, со слезами на глазах, села на край кровати. Немного подумав, достала из-под соломенного матраса записную книжку и, обмакнув перо в чернильницу, вписала в блокнот последнюю – предсмертную – запись.

Потом, радея о своей заблудшей душе, бывшая монашка долго молилась Господу и накладывала на свою грудь кресты, тем самым отстраняя от себя Анастасию. Когда под длинные нудные молебны и песнопения Анастасия начала в ней засыпать, перестав мешаться под рукой, София, содрала с постели простыню, скрутила её в жгут и, свернув из него петлю, накинула на свою шею и туго затянула…

Перед церковными настоятелями встала другая задача. Они не знали, что делать с трупом Софии и где захоронить его.

– Да чтоб ей пусто было, – серчали священники.

Ведь они, провозгласив ей анафему, теперь не могли предать её тело земле ни на территории монастыря, ни за его пределами. Долго совещались церковники, и было принято ими такое решение: похоронить Софию за кладбищенской оградой как человека, продавшего свою бессмертную душу диаволу и самостоятельно наложившего на себя руки.

Её блокнот, даже не раскрывая и не читая писаного текста, положили в дощатый гроб и вместе с ней безо всяких поминальных почестей закопали.

ПРИЗРАК МОНАХИНИ В ДЕТСКОМ ДОМЕ

Слухи о существующем в Спасске призраке монахини периодически долетали до ушей Ольги Петровны. Она слышала небылицы и от детей, которые жили в этом доме, и от подчинённого ей персонала, и, – что больше всего шокировало, – от самой Тамары Васильевны, своего непосредственного начальника.

– Тамара Васильевна, – недоумевала Ольга, беседуя с директором в неформальной обстановке, – да как же можно верить в этот бред, мы же с вами люди современной эпохи и должны понимать, что только в болезненном воображении можно увидеть и принять за реальность иллюзорный вымысел, в том числе мистического порядка.

– Поживите у нас, поработайте хотя бы пару месяцев, а там мы с вами и посмотрим – изменится ли ваше мнение о наших предрассудках, байках и миражах.

– А по-моему, – стояла на своем Ольга, – как минимум, мифы о монашке – это простое человеческое суеверие.

– Может, и суеверие, – согласилась с ней Тамара Васильевна, – да только реальная история жизни в этом имении помещика Пантелеймонова Сергея Ивановича тесно переплелась с судьбой некоей монахини, которая сначала, как вы изволили выразиться, мистическим образом, используя силу колдовства, ограбила барина, а после и вовсе с ним покончила. Конечно, очень сложно даже говорить о таких вещах, а тем более верить в них, но однажды я и сама ощутила, будто ночью кто-то невидимый сел в ноги моей кровати и просидел там до утра, а я лежала и пошевелиться не могла, словно всё моё тело сковали.

«Столько всего о ней рассказывают, – думала Ольга, – неужели здесь, в стенах этого здания, действительно можно повстречать её не упокоившийся за целое столетие дух? Но это кажется таким нелепым и смешным в наш век технологий».

Мысли об этом не давали молодому завучу покоя и будто бы притягивали к себе соответствующие события.

Сначала наслышанной о происках монашки Ольге она однажды почудилась в коридорном проёме здания и сильно напугала её, а после и вовсе начала приходить во снах.

Вот и сегодня ей то ли приснилось, то ли причудилось, что монахиня, накрывшая голову апостольником, почти скрывшим её лицо, заглянула к ней в окно и, медленно поворачивая голову, осмотрела комнату.

Животный ужас охватил учительницу, она было дёрнулась, чтобы вскочить с кровати и включить свет, но не решилась и в страхе, поджав под себя ноги и подоткнувшись одеялом со всех сторон, вслушиваясь в ночные шорохи, притихла.

Немного погодя ей послышались шаркающие шаги на лестнице – поднявшись на этаж, они направились в левое крыло.

Под ногами идущего поскрипывали старые, почти выгнившие половицы здания, а после, распахнувшись, хотя Ольга точно помнила, что изнутри закрылась на щеколду, скрипнула дверь её комнаты.

Ольга лежала ни жива ни мертва, опасаясь не то что высунуться и глянуть в сторону двери, но даже просто шелохнуться, чтобы случайным шорохом ненароком не привлечь к себе внимания вошедшей в комнату монахини, и лишь через небольшую щель из-под приподнятого над лицом одеяла наблюдала за движущейся тенью.

Женщина в длинном чёрном облачении мгновение постояла на пороге, но вот её тёмный колышущийся силуэт направился к письменному столу. В поисках чего-то она стала быстро выдвигать ящик за ящиком, роясь в бумагах.

Не найдя того, что искала, монашка со злостью, сильно брякнула последним задвинутым ящиком. Её рука достала из складок мантии гусиное перо и, обмакнув его в чернильницу, – которой на столе Ольги никогда не было, но которая сейчас отчётливо виделась на столе, – раскрыла ежедневник Ольги и что-то размашисто написала в нём.

Затем монахиня повернулась к кровати, и Ольга встретилась взглядом с её пустыми глазницами.

Монахиня от неожиданности вскрикнула, и её призрачный образ начал рассеиваться, бледнеть, а потом и вовсе исчез. Ольгу, скованную страхом, вывел из оцепенения громкий крик, донёсшийся из детских комнат.

Той же ночью и в девчоночьей спальне происходили некие мистические события.

CПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

Чем больше Максим и Николай изучали записную книжку монахини, открывавшую им историю происхождения слухов о её призраке, тем больше думали об этой женщине, тем больше хотели узнать о мистической стороне её жизни. Из личного дневника Софии мальчишкам стало известно, что она после ограбления помещика потратила совсем незначительную сумму денег на помощь пострадавшей от пожара семье, а остальные сокровища схоронила. Но вот где – это они и пытались разгадать, разбираясь в собственноручно сделанных монашкой записях.

Отыскать спрятанное золото, украденное у барина, стало их заветной целью. Они воображали, как, в один момент разбогатев, уедут далеко-далеко от захолустья, где находится их детский дом. В своих мальчишеских фантазиях они катались на дорогих автомобилях, купались в синих волнах океана и нежились на золотистом песочке под горячими солнечными лучами.

С кем бы Максим и Николай ни общались, все разговоры обязательно сводили к призраку монашки. Подогревая интерес к мистическим историям, они изо дня в день пугали своих сверстников выдуманными страшилками о призраках и приведениях, пробуждая в них одновременно и страх, и страсть к потусторонним тайнам…

В один из дней, когда территория бывшей усадьбы была уже прибрана, ребята под руководством наставников перебрались на чердак здания, чтобы вынести оттуда залежавшиеся книги и прочие давно списанные и ненужные вещи. Там-то девочки и наткнулись на странную доску с начертанными на ней цифрами, буквами и загадочными знаками. Эту доску они не стали выносить вместе с остальным мусором, а надежно спрятали в закуток, чтобы потом незаметно для всех унести в свою комнату и изучить внимательнее.

Их находка оказалась самой настоящей спиритической доской, до глянца отшлифованной из-за частого пользования барскими особами, развлекающимися в своём безделье по вечерам.