Рокот полуяви: Великое делание

– Аккуратней! – без эмоций прикрикнул человек в очках. – Два осталось! Прибереги!

Услышав неприятный звук, прорывающийся, словно сквозь толщу воды, Глеб по инерции пригнулся и, соответственно, потянул за собой девушку. В следующее мгновение, ему показалось, что над их головами промчался небольшой чёрный шарик. Маленький снаряд как будто вынырнул из небытия прямо перед ними и также канул в небытие, не оставив ни следа, ни примет.

Ночь продолжала обрастать странностями…

– Ты должен сделать всё! – разгневанно промолвил человек в очках.

– Угу, – робко кивнул Игнат, бросая косой взгляд на странного господина.

Он хотел сначала сказать: «Почему бы тебе самому не выполнить то, что требуется?» – однако сдержался. Точнее, его заставил сдержаться отвратительный ожог на левой щеке человека в очках. Многое Игната пугало и раздражало в собеседнике, но прекословить он не мог. Стоило только на миг опустить глаза, как человек в очках исчез. Иногда Игнату казалось, что он сходит с ума, а неожиданный визитёр всего лишь плод больного воображения, что-то сродни тому, как Есенин описывал чёрного человека. Но вот маузер, тяжёлый и неподдельный, говорил об обратном – всё по-настоящему, всё серьёзно… даже слишком.

Кухня

Можно, конечно, решить, что история началась. Причём началась там, у озера – в блеске и свисте стремительного падения с небес ослепительного шара. Или же – в момент необъяснимого возникновения из лужи неизвестной особы, заставившей прохожего остановиться и взирать, распахнув изумлённо рот, – почему бы здесь не случиться завязке сюжета, правда? Не правда – так рассудили звёзды, сплетаясь в узоры, в которых зашифрованы послания о грядущем. Всё случилось, как всегда, просто и банально – на кухне. С кухонных разговоров начинается великий поход, из кухонных разговоров вырастают грандиозные деяния и непредсказуемые последствия, а чаще всего – не вырастает ничего.

Глеб усадил на кухне дрожащую, озябшую незнакомку. Для согрева и успокоения налил ей и себе виски из отцовской бутылки – первое, что попало под руку. Одним глотком одолел свою порцию, потянулся было ещё, но замер, глядя на девушку. Словно котёнок перед миской молока, она наклонилась над бокалом, повела носиком, принюхиваясь, потом поднесла к губам и чуть-чуть отпила.

– М? – она посмотрела на Глеба. – Что это такое?

Он, молча, подвинул к ней бутылку, так, чтобы была видна этикетка. Незнакомка пристально осмотрела виски, точно пронзала насквозь острым взором. Дотронулась до стекла, покачала головой из стороны в сторону – так обычно удивляются какой-нибудь невидали. Глебу не верилось в то, что, по крайней мере, в этом городе, найдётся человек, не знавший о виски, однако он поглядел на девушку, которая несколько минут назад была мокрой и продрогшей, теперь же – платье на ней полностью сухое, очень чистое, а сама она, если напрячь зрение, излучает приятное серебристое сияние. Глебу подумалось, что у него что-то с глазами, он окинул взглядом всю комнату и внезапно кожей почувствовал влившуюся в дом белизну. Он взял бутылку, к которой девушка уже потеряла всякий интерес, плеснул себе немного жидкости и так же, одним глотком, опустошил бокал.

Неожиданное ощущение ошарашило его.

– Это чай! – воскликнул Глеб, распознав подвох.

Девушка непринуждённо передёрнула плечами.

– Как?! – глаза у него полезли на лоб. – Только что было виски! А теперь чай!

Он медленно сполз по стене, ероша волосы, которые, наверное, вот-вот встанут дыбом.

– Я сбрендил… надо позвонить в психлечебницу, да?

– Не нужно, – смущённо улыбнулась девушка. – Это из-за меня.

– Конечно, из-за тебя! – нервно хохотнул Глеб. – Кто бы ещё смог столь эффектно выплыть из лужи? Кто ты такая вообще? Как тебе удаётся… ну, вот это вот всё… а?

Она, закинув ногу на ногу и неуловимым жестом расправив складки своего платья, положила одну ручку на стол, а другой подпёрла подбородок, сверкнула волшебным притягивающим взором и заговорила совершенно спокойно, не переставая всё также источать серебристость:

– Имя мне Веденея.

– А? – Глеб издал жалобный звук.

– Веденея, – терпеливо повторила девушка. – Или Ведана, если угодно.

– Не-не, Веденея – нормально.

Она улыбнулась, тряхнув копной волос:

– Хорошо. Я желаю, чтобы ты успокоился и воспринимал действительность таковой, какова она есть. Да, я понимаю, что сегодня, всего за полчаса, тебе довелось увидеть столько необыкновенного, сколько другие не видели за всю жизнь.

– Ага! – кивнул Глеб, выпучив глаза.

– Но давай будем последовательны в наших умозаключениях. Если ты видишь нечто запредельное, чего иные не способны не только постичь, но даже заприметить, то получается, тебе либо дозволили глядеть на запретное, либо ты просто не различаешь тонких граней. Я лично не люблю, когда на меня обращают много внимания, потому обычно стараюсь… э-э-э… отводить глаза случайным прохожим. К сожалению, в этот раз со мной приключилась неприятность – приземление выдалось болезненным, я не смогла совладать с собственным весом. Как видишь, от моего желания мало зависело.

Глеб немного помолчал, а затем осторожно полюбопытствовал:

– Что же? Выходит, я сам сумел разглядеть всю эту чепуху на берегу, да? НЛО, тебя, какие-то мутные знаки…

– Получается, дело не в моём или чьём-то вмешательстве, а в твоём собственном зрении, – вздохнула Веденея.

– Ну, да, да, – Глеб встал, опершись о стол. – Вдаль плохо вижу, близорукость небольшая.

– А этот свет, который сейчас окружает нас, видишь? – по голосу Веденеи можно было понять, что она едва сдерживается, чтобы не засмеяться.

– Ах, свет… я-то подумал, что туман в глазах от недосыпа…

Звенящий голос девушки продолжал нарастать и почти казался чем-то вещественным:

– Просыпайся уже! Хватит отпираться! У тебя живое зрение! Посмотри вокруг: вон, возле шкафа сидит косматый мужичок в лаптях – это домовой, вон в зеркале мордашка Зеркалицы, вон другие духи, наполняющие жилище!

Глеб присел на стул, потирая разболевшийся лоб – как будто что-то лопнуло в голове, что-то надломилось, словно череп треснул, подобно переспевшему арбузу, пополам, а в широкой прогалине, жаром горя, точно пламенное сокровище, наружу проклёвывается колеблющийся, резонирующий мозг. И внезапно всё то, что мелькало раньше лишь невоплощёнными грёзами, размытыми и хмурыми тенями, пугало нарочитой лживостью с показной противоестественностью, – всё разом обрело смысл, цвет, форму и, самое важное, глубину! Всё обрядилось во плоть, нашло своё отражение в Глебовом восприятии и перестало дичиться его, будто с окружающей тайны сдёрнули пыльное покрывало.

В одночасье узрел он мир таким, каким ежедневно и еженощно наблюдал его далёкий предок! Предок, вздыхающий на звёзды подле водоёма тысячи лет тому назад и верующий, что там высоко-высоко следят за миропорядком небожители. Недрёманным оком предстала царица-луна, а солнце теперь мнилось вечно бодрствующим странником, стремящимся хотя бы на краткий миг возвратиться в свою обитель, где ждёт-пождёт его матушка. Зашуршал домовой – не мистическим непонятным скрежетом, но явным и доступным звуком. И вдали на берегу – заплескались русалки, а за окном прошёл покряхтывающий дворовой – в гости к сварливому баннику, выпить вместе с ним по ковшу самогонки…

Заиграл старый мир новыми красками, раскрылся, развернулся, как скатерть-самобранка, самовольно подпихивая под нос удивительные и невероятные картины да образы. А раз так, то и огненные шары способны падать с небес, оставаясь никем незамеченными… и загадочная незнакомка может, как на лифте, подниматься из лужи, которая муравью по колено… и целая бутылка отцовского виски от её единственного прикосновения может превратиться в крепкий несладкий чёрный чай – а почему бы нет, коли всё вышеперечисленное является свершившимся фактом?

Глеб изучил Веденею взглядом, стараясь применять только что обретённый дар… дар, который давно наметился, но до сих пор был не в состоянии пробиться наружу, словно неуверенный желторотый цыплёнок, страшащийся проклюнуть скорлупу, за пределами которой, оказывается, прячется целая вселенная.

– Кто ты? – задал он вопрос, будучи не в состоянии распознать её сущность, идентифицировать, как то случилось с домовым, дворовым и прочими поразительными существами, живущими параллельно.

Она мягко и сердечно улыбнулась в ответ:

– Звезда.

Космогония

Раздираемый противоречиями, переполненный неведомыми ранее чувствами и эмоциями, Глеб выбежал вслед за нею из дома. Но прежде – замер, постояв три-четыре секунды на пороге и подумав, что это есть граница обжитой территории. Веденея не оборачивалась, гордо держа голову. Такой осанке, такому умению нести себя, а не волочиться по земной персти можно только позавидовать. Огненные локоны её были длинны – ниже пояса – и густы, они трепетали от нежных прикосновений ночного ветерка, напоминали языки костра с метущимися искорками. Осиная талия и невыразимая внутренняя мощь чудесным образом сочетались в ней, в этом поразительном существе, называющем себя ясносветлой звездой, обитательницей заоблачных чертогов.

– Подожди! – окрикнул Глеб. – Ты же не станешь вот так уходить!

Веденея повернула голову в его сторону, впервые на её лице отразилось некое подобие удивления, как будто она задавала немой вопрос: «Почему же я должна медлить?». Вслух же девушка произнесла:

– Но… мне нужно возвращаться!

– Постой! – Глеба разрывали на части страх и восторг, вера и неверие в происходящее. – Расскажи… столько всего сразу…

Тут Веденея на мгновение закатила глаза, однако этим всё уже было сказано – этот несмышлёныш только что очнулся от дремоты, вырвался из полуяви, начал кое-как различать окружающий мир и теперь боится потерять того, кто оказался рядом в момент пробуждения. Точно также птенцы принимают за маму первого, кого увидели перед собой в час появления на свет.