Река и мальчик. Рассказы

Я сам это предложил: так хотелось мне на рыбалку. И теперь я должен расстаться со своим красавцем – небывалым, неслыханным трофеем, уловом чемпиона…

То, что творилось в моей душе, описанию не поддается. В глазах закипали слезы, но от плача я все же удержался. Был бы я постарше, то мог бы, наверно, возразить, что договор имел в виду обычную рыбу, которую мы ловили каждый день. Вон она в ведре – забирайте, раз уж вы такие жлобы. Разве мог договор распространяться на такой уникальный, эксклюзивный, как теперь сказали бы, улов?! Но что мог противопоставить алчной воле взрослого человека ребёнок, за которого некому было вступиться. Родители были далеко, а дедуля с бабушкой – какие защитники? Сом фактически был уже не мой. Отстраненно и подавленно я смотрел, как Витькин отец деловито, с усилиями, выковыривал крючок, крепко засевший в верхней челюсти рыбы. Покончив с этим, он срезал ветку ракитника, а от нее отрезал два куска сантиметров по тридцать и соединил их обрезком крепкой веревки. Получился кукан.

Один конец его был просунут затем через жабры и рот, а на другом сом должен был держаться при переноске. Затем мы смотали удочки, слили из ведер с рыбой воду, накрыли ее листьями подорожника, растущего вокруг в изобилии, и выбросили в речку оставшихся червей. Можно было идти домой.

Впереди шел Витькин отец. Через плечо у него был перекинут кукан с моим трофеем. Витька нёс ведро с рыбой, которую по сравнению с сомом можно было назвать лишь жалкой мелочью. Голова сома покоилась у основания шеи несущего, а хвост болтался ниже места, где спина теряла своё благородное название. Время от времени хвост приходил в движение и изгибался то вправо, то влево. Мы с Витькой шли сзади и молчаливо наблюдали агонию моего великана. Все равно он был МОЙ, МОЙ, только МОЙ, хотя и не мне достался.

Подошли к их дому. Витька забрал у меня удочку и ведро с тем, что теперь мне и рыбой называть не хотелось.

– Ну ладно, Коль, пока, – сказал, прощаясь, Витькин отец. Затем после короткой паузы добавил: – Ну, ты, это… приходи завтра к обеду на жареху, угостим тебя сомиком. В ответ я лишь тяжело и безнадёжно вздохнул. Мысль, что моего «сомика» я больше не увижу и деду его не покажу, и не пущу его потом в бабушкино жестяное корыто, и не буду сидеть рядом с ним хоть до утра, пока не запомню каждое пятнышко на его боках и желтоватом брюхе, мысль эта была горькой. Скольких радостей, какого огромного счастья лишил меня этот взрослый! А еще не покидала мысль, что это несправедливо. Опять подступили слезы, и чтобы они не виде-ли, как я плачу, я низко опустил голову на грудь и, ничего не ответив на приглашение, повернулся и зашагал к своему дому.

– Ну, как рыбалка? – спросил меня дед, увидев в дверном проеме. – Что-то ты рановато вернулся. В ответ из меня вырвалось что-то среднее между стоном и всхлипом. Я подбежал к своей кровати и бросился на нее лицом в подушку. Подушка заглушала рыдания, но плечи меня выдавали. Они ходуном ходили, и все мое маленькое тельце билось и трепетало. Дед под-летел к кровати.

– Колюнь, внучок, что случилось? Что там у вас стряслось?

Я не сразу смог ответить. Язык меня не слушался. И лишь спустя некоторое время, когда вылившиеся в подушку слёзы принесли-таки какое-то облегчение, я выдавил из себя:

– Деда, я сома поймал, огромного! А они его забрали… А он же мой! Мой!

– Со-о-о-ма? – удивленно протянул дед. – Огромного?

– Да! Да! Огромного! – выкрикнул я почти со злостью, уловив в вопросе деда как бы даже недоверие. И тут же снова уткнулся в подушку, выплакивать свое такое горькое горе. Дед что-то говорил мне, пытаясь успокоить, но я был безутешен. Тогда он встал и вышел из дома, а в роли утешителя его заменила бабушка. Какое-то время дед отсутствовал, а я потихоньку приходил в себя. Вот он вернулся, сел за стол и посмотрел на меня взглядом заботливым и теплым.

– Деда, деда! Ты его видел? – Спросил я с надеждой.

Ответил дедуля не сразу. Видно неловко ему было меня разочаровывать.

– Не, внучок, не показали… Сказали, чего его смотреть? Сома я, что ли, не видел? Но раз не показали, значит, действительно крупняк. Может, самый большой был в нашей речке. Как только ты с ним справился? Это уж дедуля чтобы мне потрафить такое сказал. Но тогда я этого не понял. И давай взахлеб ему рассказывать, как дело было.

– Несёт он, а сом его хвостом по жопе бьет. – Так, почти весело, закончил я свой рассказ.

Дед, не перебивая, выслушал меня, погладил мои белобрысины, приобнял и прижал к себе.

И не припомню даже, чтобы он раньше со мною в такие нежности пускался. Через вихры я чувствовал покалывание дедовой щетины – вечного украшения его подбородка. Но все равно мне это было приятно.

– Ладно, внучок, не расстраивайся. Сволочи они известные, жмоты и хапуги. Вся семейка у них такая: своего никогда не упустят и чужое при случае прихватят. Иди, бабушка тебя покормит, и отдыхай. Намаялся, поди.

Все еще похлюпывая носом, я съел незатейливый деревенский ужин: большой ломоть белого, мягкого, душистого бабушкиного хлеба, запивая его парным молоком.

Долго в тот вечер я не мог уснуть. Секунда за секундой, хоть и немного их было, всё ведь очень быстро произошло, восстанавливал я в памяти мгновения моего поединка с самой крупной рыбой, пойманной за всю мою жизнь.

Никогда больше рыбацкое счастье мне так не улыбалось. Снова и снова мелькала в моем сознании последовательность видений от плавного погружения в воду тяжелого поплавка до моего победного вопля. А когда я, наконец, уснул, так мне и снилось то же самое. Так и провел я всю эту ночь с моим «сомиком».

Утром следующего дня я все еще был под впечатлением от вчерашних событий, не подозревая, что жизнь готовит мне новые испытания.

До обеда мы с дедом обкашивали траву вокруг нашего участка. У меня была своя маленькая коса, и к тому времени я уже наловчился с нею управляться. Хорошая была коса – острая и как раз под мой рост, только дедушкина пела и звенела, а моя нет. День был жаркий, и к обеду я здорово упарился. А после обеда дед отпустил меня на речку освежиться. Я шел к купальне торопливым шагом, иногда даже делая короткие пробежки, зная, что в это время там полно маль-чишек и девчонок, понятия не имевших о моем вчерашнем рыбацком подвиге. Я уже представлял их вначале удивленно-недоверчивые, а затем поощрительно-восторженные и даже завистливые возгласы, которыми они встретят мой рассказ. Короче говоря, я спешил за славой. Вот, думалось, сейчас отыграю у злой судьбы несколько очков. Что-то в этом роде вертелось у меня в голове. Навстречу шел местный мальчишка, уже возвращавшийся с купальни, заполучив от речки свою долю летних детских радостей.

– Коль, слыхал новость? – спросил он меня.

Судя по тону, каким был задан вопрос, он явно собирался меня чем-то огорошить. В голове мелькнуло: чтоб там за новость ни была, моя всяко поинтереснее будет.

– Какую?

– Ты представляешь, Витёк вчера сома на удочку поймал здоровенного! Батя его еле домой допер. Во, подфартило! Ну, Витька! Ну, рыбак! Всех переплюнул и за пояс заткнул.

Кровь ударила мне в голову. В глазах помутилось. Перехватило дыхание, а лицо, видимо, исказила гримаса.

– Коль, ты чо?

Наконец, я обрел дар речи.

– Слышь, ты чо мелешь? Какой Витька?! Это я вчера сома поймал!

– Ч-о-о-о?! – В вопросе прозвучало явное недоверие, граничащее с презрением.

– Ты сома поймал? Да ты, наверно, еще у деда под стол на горшок ходишь. Куда тебе сомов ловить? Ты и бубырей-то толком удить не умеешь. Слышал бы это Витька, он бы тебе накостылял. Мальчишка, как и Витька, был примерно на два года старше меня. В моем возрасте – это большая разница. Для меня они были почти что небожители. К тому же оба деревенские, повязанные местечковой солидарностью и презрением к «городским», которым, конечно же, далеко до местных по части рыбалки, да и всему прочему тоже. Но я же не врал. Надо его убедить.

– Не веришь? Пойдем, найдем его, он тебе сам подтвердит. Мы же вместе вчера рыбачили.

– Хе-ге, – хмыкнул мальчишка, – ну, пойдем, он как раз на купальне загорает. Посмотрю я, как он тебе наподдаст.

Я рванул вперед. Мальчишка еле за мной поспевал. Что за ерунда? Неужели Витька наврал? – пронеслось у меня в голове. – Не может быть!

А если и так, то при мне же он врать не посмеет.

Витька, на драной подстилке лежал в самом центре крохотного деревенского пляжа.

Местные поддерживали здесь порядок. Не захламляли. Каждую весну подсыпали свежий песочек на берегу, а граблями вытаскивали из воды водоросли, очищая дно, чтобы заходить в воду было приятно.

Вокруг Витьки, кто ближе, кто подальше, загорало пять или шесть местных мальчишек и несколько девчонок. Рядом лежали ближайшие Витькины кореша и заинтересованно слушали его рассказ.

– Разрезали ему брюхо, а там рыбы – на целую сковородку бы набралось. Ну, отдали ее кошарам. То-то обрадовались.

Про моего сомика рассказывает, – догадался я. Накатила вчерашняя горечь и обида. Я подошел к нему и стал в двух шагах, закрывая солнце. Не торопясь и явно неохотно он повернулся ко мне.

– А, это ты… ЗдорОво.

– ЗдорОво. Слышь, Витёк, ты вот ему скажи, кто вчера сома поймал. А то он мне того… не верит.

Витька, не торопясь, приподнялся на локти, пожевал губами, пару секунд раздумывал, а затем, не глядя на меня, сказал то, что я боялся, но уже готов был услышать.

– Кто ж его мог поймать? Не ты же? Это тебе не окушков безмозглых из речки выдергивать. Сом – рыба серьезная. И вообще, отвали, давай, не закрывай солнце.

Ребятня захихикала. Я стоял, как вкопанный, а во мне бушевала буря. Да как же такое возможно?! Как можно так нагло врать, так меня перед всеми унизить?! Вчера у меня отобрали сома, а сегодня Витька отобрал его у меня второй раз, украл славу, похвалы и уважение местных пацанов, грязного речного ила набросал мне в душу. Как же я его ненавидел!!!

Я стоял, тяжело дыша, оцепенев от возмущения и горя, не зная, что делать дальше. Витька снова повернул голову ко мне. На лице застыла наглая, подленькая ухмылочка.

– Отвали, я сказал, ты ж не стеклянный.