Река и мальчик. Рассказы

Река и мальчик. Рассказы
Алексей Васильевич Алейников

Сборник увлекательных и интереснейших рассказов. Книга наполнена неподдельными, живыми эмоциями автора, его переживаниями и глубокими философскими мыслями.

Река и мальчик

Рассказы

Алексей Васильевич Алейников

Редактор Юлия Вячеславовна Соколкова

Фотограф Татьяна Марковна Антонова

Дизайнер обложки Юлия Вячеславовна Соколкова

Корректор Сергей Анатольевич Смирнов

© Алексей Васильевич Алейников, 2022

© Татьяна Марковна Антонова, фотографии, 2022

© Юлия Вячеславовна Соколкова, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-6557-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Река и мальчик

Когда я подрос настолько, что мог уже самостоятельно передвигаться на четвереньках, мои родители взяли за правило на весенне-летний период отправлять меня к деду в деревню. Оно и понятно: первые послевоенные годы, в городе жилось скудненько и голодновато. А у дедули в деревне корова, куры, пчелы. Ну и в огороде всякое растет. Хлеб бабушка свой пекла. А в речке, тогда еще чистой и прозрачной чуть ли не до дна, рыбы и раков – не переловить. А воздух!!! Теперь такого нет. Ушел в космос через озоновые дыры. На всем этом рос я мальчиком не хилым, копил силенки на случай, когда жизнь начнет довлеть. И с этим она не замедлила. Воспитывал меня дед в рамках принятых в деревне традиций, сызмальства приобщая к радостям и заботам крестьянской жизни, и я воспринимал это, как нечто нормальное и естественное.

Однажды дед взял меня на рыбалку. Удочка – таких теперь и в музее не найдёшь. Леска, помнится, из втрое скрученного конского волоса, удилище из ракитника, поплавок – гусиное перо в винной пробке, один только крючок фабричный. Но улов был знатный. Лихо у меня получалось. Хорошо я ловил момент, когда подсекать нужно. Много я плотвичек и окушков натаскал. Еще бы, при такой прорве рыбы в речке! Домой идем, дед всю рыбу мне отдал нести. Тащу, два кукана с уловом чуть не по земле волоку. Навстречу деревенские попадаются и ну меня нахваливать: вот это рыбак! Не смотри, что мал, а наловил столько, что и взрослому не всегда такая удача. А дед поддакивает: ловкий малец, меня за пояс заткнул. И я очень собою гордился.

Подсел я на это дело. Каждый день на рыбалку прошусь. Без речки мне уже и жизнь не мила. А дед: занят, мол, дел невпроворот поважнее рыбалки, но если я ему помогу…

– Помогу, конечно, что делать-то?

– Ну, для начала смотри: видишь, кукуруза растет. Нижние отростки – пасынки – не нужны, только соки берут, которые для почат-ков нужны. Вот ты их и обломай, и снеси к сараю. Потом покормишь коровку вечером, а она нам за это – молока. А когда закончишь с пасынками, тогда и на речку сходим.

Принялся я за дело рьяно, но скоро выдохся. Кукурузная плантация у деда о-го-го! А как же – всю живность надо кормить: и кур, и гусей, и уток, да и сам я вареную кукурузу ел с удовольствием. Но не лёгкое это оказалось дело – в жару, на солнцепеке ломать и таскать эти самые пасынки, которых зачем-то столько понаросло. А тут еще комары, слепни, оводы на тебя пикируют, так и норовят кровь из тебя выпить. А в это время в прохладных, ласковых речных струях рыба ждет, дождаться не может его червячка…

Кое—как полплантации я осилил. Дед надо мною сжалился и разрешил на следующий день закончить.

С тех пор так оно и повелось: хочешь у речки прохладиться – сначала в огороде попотей. А потеть было над чем. В любое время у деда для меня готова работёнка. То что-то прополоть, то кого-то покормить, напоить, то огурцы полить, помидоры и прочее, растущее на необъятном огороде. Так и усвоил я истину: за удовольствие, частенько и небольшое вовсе, платить приходится напрягом на пределе сил. Жизнь довлела, а я потихоньку привыкал, так как деваться все равно было некуда. Давно уже мне внушили: кто не работает, тот не ест. Вскоре на речку я уже без деда бегал. Некогда ему было меня сопровождать. Но обязательно я должен был отработать свой детский трудодень или трудовечер, а чаще всего то и другое.

По сравнению с городскими деревенские ребятишки того же возраста обычно гораздо самостоятельнее. Взрослым нянчиться с ребятнёй особо было некогда. С раннего утра и до лучины, которую я еще помню, взрослые безотрывно включены в устоявшийся распорядок дел, логически следовавших одно за другим. Крестьянские дети сызмальства принимают участие практически во всех сезонных работах, и присмотр за ними только по ходу дел. А уж на речке, ребятишки сами друг за дружкой присматривали. По двое, по трое, мал-мала меньше, чуть не каждый день пытали они на речке рыбацкое счастье, а к обеду, обычно, собирались на деревенской купальне, чтобы обсудить новости, похвастаться фантастическими уловами, а также вволю пошалить и порезвиться в воде. С незапамятных для каждого времен все умели плавать, и за все мои счастливые годы, проведенные у деревенской речки, я не помню случая, чтобы кто-то из детей утонул. Ну, да и речка наша была, можно сказать, невеличка, со спокойным равнинным течением и утонуть в ней было не так просто, как в быстрых полноводных реках с порогами и перекатами. Все же одного меня рыбачить отпускали неохотно, мало ли что…

Случилось так, что именно на рыбалке я столкнулся с чудовищной для моего детского сознания несправедливостью и познал смертную обиду. В доме, неподалеку от нашего, жил со своей семьей Витёк, постарше меня на пару лет и по части рыбалки признанный среди детворы авторитет. Как-то днем он сказал мне, что они с отцом собираются вечером рыбачить.

Я тут же с просьбой: и меня возьмите. Пусть твой отец попросит деда меня с вами отпустить.

У меня, помнится, перерыв был в несколько дней: припахал меня дедуля, и на рыбалку мне страсть как хотелось.

– Я вам и рыбу пойманную отдам, – пообещал я, – только с собой возьмите. Азартный я был, и уже тогда процесс представлялся мне интереснее результата. Дед согласился, но тут же и подзапряг: успеешь огород полить, тогда пойдешь. Редко когда я так старался. Воду таскал по полведра в каждой руке, больше было не осилить, а уж сколько я ходок сделал – я тогда и цифр таких не знал.

Вот уж и соседи у плетня показались, а я еще червей не накопал, и удочку не проверил.

– Ладно, – говорят, – червей у нас с запасом, а удочку, если что, мы тебе дадим.

И пошел я с ними навстречу моему великому несчастью.

Вечер был тихий, ясный, погода самая уловистая. Я был безмерно рад, что улизнул из дома и пребывал в состоянии счастливого предвкушения предстоящих поклевок и подсечек. Дойдя до речки, мы разошлись вдоль берега в пределах видимости друг друга и начали делать первые забросы. Клевало хорошо. В моем ведёрке уже плескались несколько плотвичек, красноперок и окуней размером со взрослую ладошку, когда клюнувшая рыба утащила крючок в камыши. Зацеп. Нужно было раздеваться, лезть в воду, нырять и освобождать крючок. Но как же неохота было это делать! И рыбу распугаешь, и роса уже на траве: вылезешь и будешь потом от холода зубами щелкать. Ну и понадеялся я на авось. Тяну, потягиваю полегоньку – авось отцепится. Дудки! – обрыв. А запасных снастей у меня никаких.

Спешил, не успел собрать. Иду к соседям. Так мол и так, выручайте. Выручили, конечно, но такой убогой удочки я еще в руках не держал.

Удилище – короткая, метра два, толстоватая палка, которой сподручнее было бы телят гонять. На толстой леске сидел тяжелый поплавок, а крючок – вообще позорный: раза в два больше нужного размера, тупой и ржавый. В те времена рыболовные крючки в деревнях были дефицит, ну и дали мне, что было. И сам я был виноват, что поленился и за своим хорошим крючком в речку не полез. Настроение у меня упало. В не объявленном, но всегда подразумеваемом между рыбаками соревновании я был обречен на неудачу. Делать, однако, было нечего, и не возвращаться же домой, едва начав рыбачить.

Но и на этот крючок рыба попадалась, хотя срывалась гораздо чаще. Клев по-прежнему был отменный. Я едва успевал менять обкусанных червей. Перемещаясь вдоль реки, мы подошли к тому месту, где к противоположному берегу близко подступал лес. Здесь река значительно сужалась и убыстрялась своим течением. Густая тень от деревьев ложилась на воду, ускоряя наступление сумерек.

Вода утратила свою прозрачность и прятала в потемневших глубинах волнующие тайны.

О катушках с запасом лески, которую можно было бы стравливать при необходимости, мы тогда и не слыхивали. Поэтому ловить в проводку там, где течение быстрое, тогда означало просто перемещаться по берегу вслед за уплывающим поплавком.

Иногда крючок с наживкой цеплялся за водоросли, и тогда леска натягивалась движущейся водой, а поплавок плавно уходил под воду. Ясно было, что это не поклевка. Водоросли были мягкие, не то, что ка-мыш или пористая окуга, и легкой подтяжкой крючок обычно освобождался от зацепа. Рыба в тот вечер клевала, как после строгого поста, и я не часто менял червей. Лишь бы что-то держалось на крючке. И был момент, когда я подумал заменить наживку, от которой почти ничего не осталось, но решил, что заброшу ещё разок. И вот я вижу, что поплавок плавно уходит под воду, как при обычном зацепе на быстрой воде. Хорошо, думаю, что червя не заменил. Сейчас бы его и попортил, освобождая крючок. Но к моему неудовольствию при потяжке крючок не освободился, и было явное ощущение, что на этот раз зацеп случился не за водоросли. Вот невезуха, думаю, наверно, корягу подцепил. Это было чревато незапланированным омовением. Чужой крючок оставлять в речке никак было нельзя. Я попробовал было слегка натя-нуть леску в направлении противоположном течению. Бывало, что так удавалось освободить неглубоко засевший крючок. Не вышло. Но мне показалось, что коряга или, что там ни есть немного подалась в сторону берега. Так, думаю, может удастся потихонечку подтянуть ее поближе, где воды хотя бы по пояс, и тогда крючок можно было бы нащупать в воде, не окунаясь в нее с головой и освободить пальцами ноги.

Тяну по чуть-чуть, чтобы леска не лопнула – поддается, затем легче пошло, затем я вдруг почувствовал упругое подрагивающее сопротивление, а затем!!! – удочку едва не вырвало у меня из рук. На самом конце удилища было сучковатое утолщение, оно-то и задержало скольжение дерева в руках. И тогда я вдруг понял, что ЭТО не коряга, что ЭТО – ОНА!!! – МЕЧТА, томящая сердце каждого мальчишки, держащего удочку в руках, – НАСТОЯЩАЯ РЫБА, редчайшая удача, рассказы о которой входят затем в нетленные антологии рыбацких историй. Весь я превратился в бухающее о ребра сердце. Только не упустить! Только бы Она не сорвалась! Только бы не разогнулся крючок! Только бы не лопнула леска! Я же просто умру, если это случится!!!

Быстрым круговым движением я намотал леску на правую ладонь – детская глупость. Леска была толстая, но по тому, как она врезалась в ладонь и пальцы, я понял: рыбина, что надо!

К моему удивлению и счастью резких рывков больше не было, но пару раз леска натягивалась так, что нужно было упираться пятками, чтобы не дать рыбине утащить меня в воду. Затем неожиданно и к великому моему облегчению, натяжение ослабло. Так, теперь, отходя от воды, нужно подтягивать рыбу к берегу. Тянется!

Тянется! Будто кто-то мне помогает и подталкивает рыбу сзади. Да и тянуть-то нужно всего несколько метров.

Теперь быстрее, быстрее, чтобы по инерции протащить рыбу через траву у берега. И вот! О великое мое счастье!!! До последнего мгнове-ния сердце моё томила и жгла неопределенность: что же там на крючке? Молнией мелькнула во время выуживания догадка – роб-кая надежда, но нет, не может быть… неужели ОН?! Но теперь я уже вижу: да, это действительно ОН – речной царь, кит донских наших речек – СОМ, СОМИЩЕ!!! Хищник, по странной прихоти позарился на кусочек обглоданного другими рыбешками червяка. Я хорошо его выудил. Он почти полностью был уже на берегу, и только концом хвоста мутил речную воду у самой кромки. Широкая плоская башка, такой же широченный рот, в верхней челюсти которого прочно засел крючок, шевелящиеся усищи, длинные, как шнурки от ботинок, и глазищи, выпученно и оторопело уставившиеся на меня – разве смогу я забыть когда-нибудь эту картину?! Коршуном кинулся я на это чудище, обеими руками ухватил его за жабры и, напрягшись, затащил во впадину за бугорком, чтобы окончательно отрезать ему путь к родной стихии. И уже, выпуская его из рук, я вдруг осознал, что ору, ору во всю силу моих неразвитых детских легких, из самого сердца выпуская победный вопль. Не зная, что и думать, бежали на этот вопль мои сорыбачники. А когда прибежали, то обомлели от изумления.

– Как же ты его выволок?! – Обретя, наконец, дар речи, спросил Витькин отец.

– Вот, выволок, – только и сказал я.

Сом был хорош. Вообще-то для наших мест рыба эта обычная. Временами попадались в сети неплохие экземпляры. На удочку их тоже ловили, но на донки, которые оставляли на ночь, наживляя на крючки подкопченных лягушек или куриные потроха. Но чтобы вот так, «в дурика», на совершенно не предназначенную для ловли сома снасть, да еще на куцый огрызок червя сома вытащил не деревенский даже, а городской сопливый мальчишка семи неполных лет!!! Такого в наших местах отродясь никто не помнил.

Охи и ахи длились долго. О продолжении рыбалки уже не было речи. Какое там! Витька с отцом заворожённо, а я еще и с неописуемой любовью, смотрели на пойманного речного раз-бойника. В тщетных попытках вернуться в родную стихию сом шевелил длинным хвостом и угрожающе раскрывал и закрывал свою широченную пасть. Я присел на корточки рядом и гладил его по покрытой слизью, гладкой, бесчешуйчатой спине, касался его шевелящихся усов и боязливо отдергивал руку, когда он раскрывал свою огромную пасть. Я готов был всего его расцеловать.

– Какой же ты молодец, что попался, – хотелось ему сказать.

Но вот я слышу голос Витькиного отца.

– Ну ладно, пацаны, пора, домой. Коль, ну мы, это… сома заберем. Уговор ведь был – рыбу нам отдашь. Да еще и на нашу удочку поймал. К нам как раз завтра из города родня приезжает. Так что очень кстати МЫ сома поймали. МЫ?!! Кто это МЫ? Я его поймал, – мелькнул вопрос-протест в моем изумленном сознании. Но озвучить его я не посмел. К взрослым меня уже приучили относиться почтительно и боязливо. И правда, ведь был уговор…