Странные события в Сухаревой башне

– С той, которая ближе к науке и подальше от искусства. Случившееся ночью – это возмущения внутри времени, его вибрации. Остальное – работа сознания и видения.

– Я с тобой согласен, милая! Не всё ж так однозначно! Ну, пожалуйста, сделай одолжение, посмотри на эту ложку в моих руках и на свою тоже, – дед стал крутить ложку перед собой, поворачивая её разными сторонами. – Что видишь, упрямая и ненаглядная? Моя чуть искривлена – и твоя, думаю, тоже… И тарелки, приглядись, немного изменили форму. Взгляд художника такое отметит – обыватель пропустит. Через пару дней и ложки, и тарелки, и всё остальное вернётся к изначальному виду. Гештальт[52 - Целостный образ (структура, фигура), который оказывается чем-то большим, чем просто сумма его составляющих. Гештальт стремится к завершённости.] какой-то, если уж ты разделяешь вибрации и работу сознания. А для меня кривая ложка – свидетельство того, что было ночью… Вань, собирайся! За московский час изменить внешность – ох, как непросто! Это не вечность. Серафима, постриги его покороче и сделай сияющим блондином!

Через полтора часа мы оказались в одном из тихих переулков неподалёку от Чистых прудов, в уютном гастрономическом заведении «Пряники и вареники». Молниеносно, среди интерьера в стиле а-ля рус, перед нами вырос учтивый усатый официант и предложил ознакомиться с меню. Дед, нарочито изображая скопидома[53 - Бережливый до скупости человек.], обратился к нему:

– Уважаемый, знаете, у меня финансовый вопрос. По бонусам. Кто у вас сегодня за старшего?

Официант быстро улыбнулся под усами, его глаза смешно округлились – и он ответил уверенно, густым басом:

– Никифор Львович. Как обычно. Одну минуту!

Действительно, ровно через минуту перед нами стоял тот самый Никифор Львович – атлетически сложенный, сосредоточенный, незаметный и, судя по ненавязчивому, но пристальному взгляду, внимательный человек.

– Рад приветствовать! У Вас есть вопрос? – поинтересовался он, и лицо Никифора Львовича стало грустным.

– Я ваш постоянный клиент… Вот моя бонусная карта, а это счета с вашего сайта, – дед достал из бумажника лист, его рука чуть подрагивала. – Мне кажется, тут есть ошибка… Я сам пересчитал, на бумаге… Посмотрите цифры. Будьте любезны!

– Хорошо, – Никифор взял листик, предложенный дедом, и, ещё добавив порцию серьезности на своё лицо, стал в него вглядываться. – Вы всегда рассчитывались своей картой?

– Обычно – да. Но, возможно, не всегда. Всего не упомнишь! Дайте мне на минутку бумажонку!

Никифор быстро вернул листок назад. Дед не торопясь вытащил еще одну банковскую карту, и я с удивлением увидел на ней имя таинственного брата – Генри Коннора. На карту внимательно смотрел Никифор – дед же на бумаге начертал в разных углах инициалы брата размашистой, невнятной латиницей. Диалог деда и Никифора казался поначалу забавным, а далее – странным и замысловатым.

– Подождите минут пять, пожалуйста, – попросил Никифор с сердечностью и тревогой в голосе. – Я сейчас же проверю через нашу базу… Думаю, Вы правы… В нашем беспокойном мире и не такое возможно! Пока выпейте травяного чаю с нашими пирожками. Вам понравится!

Никифор спустился по лестнице куда-то вниз, а дед ушел в себя – что-то заставляло его сильно переживать. Прошло пять, а потом и десять – пятнадцать минут, а Никифор не возвращался.

Дед натянуто улыбался мне, смотрел по сторонам, мял салфетку и старался пить чай так, словно на дне чашки, под слоем напитка, что-то скрывалось и туда нужно было непременно заглянуть. Я чувствовал, что он ждёт не дождётся и сдерживает тревогу.

Наконец Никифор Львович появился – и лицо его показалось мне ещё более сумрачным:

– Извините за ожидание! Вы правы, Аркадий Владимирович! Раз уж так произошло, предлагаю Вам и Вашим близким воспользоваться вот этими приглашениями. Возьмите! – Никифор протянул деду несколько красочных листиков, на которых что-то еще было написано от руки.

– Спасибо! Мне кажется, что я Вас, Никифор Львович, видел… Где-то на днях… Такое возможно? – спросил дед, делая паузы и выделяя слова.

Интонация деда нашла отражение в ответных словах собеседника:

– Да, вполне… И я даже припоминаю где… В «Библио-Глобусе». Вы там были? Это здесь. Неподалёку. Удивительное совпадение… Молодой человек, – обратился Никифор ко мне с настойчивостью, – проследуйте за мной: я Вам оформлю карту нашего заведения.

Я пошёл за проворным Никифором вниз, в небольшой, отделанный тёмным деревом кабинет. Когда формальности были улажены и я уже с картой выходил на лестницу, Никифор окликнул меня: «Артур, Вы забыли кое-что!» Я вернулся… «Мне это совсем ни к чему! Забирайте поскорее – я тороплюсь», – и Никифор протянул мне два паспорта, один из которых он раскрыл, дав прочитать новое, уже известное мне имя – Артур Коннор. В паспорте была фотография, сделанная дедом час тому назад в замке. «Ловко!» – подумал я, удивившись.

Вскорости мы покинули заведение, попрощавшись с его любезными хранителями. На улице дед сказал, что всякие прогулки сегодня отменяются и нужно спешить домой, не мешкая.

– Ну вот! – недовольно отозвался я.

– Обстановка нынче не та. Погода плохая, – бурчал отговорками дед.

– Всё отлично! Лучше не бывает! – парировал я, на что в ответ получил гневный взгляд. – «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…»[54 - Из стихотворения Михаила Лермонтова «И скучно и грустно» (1840).] Хоть на час? Один час? – добивался я своего. – «Желанья!.. Что пользы напрасно и вечно желать?.. А годы проходят – всё лучшие годы!» – продолжал я свои намёки.

– Я знаю, куда ты собрался. Ближе к своей школе? И вряд ли оттуда вернешься! Понимаешь? Мне и так неприятностей хватает! – разозлился дед.

– И я всё время буду сидеть взаперти? – я стал сердиться в ответ.

– Сейчас – никаких прогулок, – железно отрезал дед. – Но я тебе расскажу об одной возможности, как только мы вернёмся назад. И ты сможешь пригласить друзей к себе. Обещаю!

– Ура-ура! – обрадовался я. – Так что с моим братом? Как скоро я его увижу?

Дед был заметно чем-то огорчён, и прошла долгая минута, прежде чем он махнул рукой и пробормотал тихим, пропадающим голосом:

– Об этом – не сейчас… И матушке, пожалуйста, без подробностей о нашем пребывании в «Пряниках и варениках»… Ежели начнёт любопытствовать… О паспортах, безусловно, можешь рассказать. О съеденном и выпитом тоже. Выключи и спрячь телефон.

Мы ехали молча и кругами, протискиваясь в адских пробках в ущельях между домами. Лишь однажды вдалеке украдкой показалась и исчезла одна из башен Кремля, на которую я с безмолвным укором указал деду. Он же в ответ мертвенно-хмуро посмотрел на меня. Когда наконец мы поехали резвее и стали приближаться к заводу, дед остановил автомобиль, включил планшет и, задумчиво вздохнув, стал изучать сведения с камер и датчиков автосервиса и арт-галереи. «У сервиса стоит машина полиции. Надеюсь, что они со своими обычными расспросами. Не мешает быть осторожными, посему вылезай и двигайся в сторону трамвайной линии, там, на остановке, постоишь полчаса или погуляешь поблизости… Ты же хотел? Вот мечты и сбываются… Как только они уедут, вышлю Борея к тебе. Вернётесь вместе». Борей – один из сторожевых псов замка, с чудесной способностью быть видимым или незримым по собственному усмотрению.

Ходить среди безмолвных сугробов в малолюдном черно-белом районе, находясь в ожидании, когда же тебя позовут домой, в замок, – эксцентричная романтика для адептов духа пустоты. Через сто напрасных метров прогулки вдруг веселой рысью перебежала мне дорогу чёрная кошка. Я остановился – животное тоже, чтобы живо посмотреть на меня. Показалось, что задорная кошка улыбнулась, а по прошествии пары беспечальных секунд тихо рассмеялась, пробормотав что-то такое: «Дурачок, ха-ха, посмотри на свою слабоумную и закисшую мордочку и нелепую одежду! Шагай прытко, глупый человечек, на двух неуклюжих лапках!» После чего чёрная кошка ловко подпрыгнула и исчезла за поворотом. Я, по обыкновению несуеверный, развернулся и изменил маршрут для прогулки в одиночестве, сделав его ещё более замысловатым и бессодержательным.

Минут через сорок в ногу с размаху уткнулся нос Борея, и я, поскользнувшись, еле удержался на ногах. Борей игриво ловил мой взгляд и был настроен азартно. С беззастенчивостью обнюхав меня, он заявил: «Где это вы жевали? Ну?! О, пирожки?! Это не пирожки Никитичны! Я-то знаю в этом толк!» – «Что-что? Признавайся, ушлый пёс!» – ответил я, сообразив, что иногда происходит в моей опочивальне с оставленными в одиночестве яствами. «Ты прав! Я читаю твои мысли! Люблю тебя, сердечный друг! Дай лизну в морду! Уверен, что ты не в обиде и всегда сам бы поделился! А старуха не понимает мою преданную душу, рычит в ожесточении и гонит прочь из кухни!» – Борей был убеждён, что я соглашусь с ним во всём.

Совсем скоро мы были дома, и Борей растворился в воздухе коридоров. На одной из лестниц с важным видом вырос помолодевший, но заспанный Петрович. Он, по старой привычке, крепко держал массивный подсвечник с тремя потрескивающими свечами.

– Хорошо выглядишь, Петрович! – начал я с комплимента. – Даже не узнать! Время снова благосклонно к тебе.

Петрович с достоинством чуть склонил голову и в ответ медленно прошелестел:

– Мерси, барин!

Объяснить Петровичу, что я не барин и подобное обращение неуместно, было невозможно. Старик бы обиделся, услышав несогласие с привычными ему словами.

– Сударь! – протянул он и, сделав паузу, продолжил: – Аркадий Владимирович велели передать просьбу явиться к нему, в кабинет, сию же минуту! Велели Вас проводить к себе.

– Благодарен тебе, Петрович! Сделай милость!