Религиозный фундаментализм в глобализованном мире

Именно такой кризис сейчас можно наблюдать: атомизация, расщепленность общества, господство гедонизма и эгоцентризма – все это симптомы внутренней деградации общества. С полным правом говорят о гибели совсем недавно считавшихся фундаментальными ценностей, о кризисе культуры в целом, а такая неустойчивость сознания неизбежно сказывается на всех сферах общественной жизни. По словам Гюнтера Рормозера (G?nter Rohrmoser), у людей «нет более ответа на вопрос о цели общественного развития. Тем самым, по существу, теряют почву под ногами все идеологии…»[44 - Рормозер Г. Кризис либерализма [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/ rorm/01.php (дата обращения 28.12.2018).]. Все народы обращаются к своему историческому прошлому, к своему религиозному наследию, пытаясь в них найти опору для своего дальнейшего существования.

Однако все вышесказанное говорит лишь о том, что роль религии возросла в последнее время, но почему это приобретает фундаменталистский характер? На этот вопрос можно ответить следующим образом: в классических церквах наблюдается кризис. Конец ХХ столетия отмечен прогрессирующим распадом традиционных верований и отвращением от них существенного числа людей. Они, не находя ответа на современные проблемы в традиционных религиях, обращаются либо к нетрадиционным культам, либо же к тем направлениям, которые провозглашают себя истинными, чистыми, возвращающимися к истокам, говорят о том, что классические церкви давно уже утратили свою связь с истоками веры, до неузнаваемости исказив и преобразив их, то есть к собственно фундаменталистским движениям.

Фундаменталистские движения ярко проявляются в периоды стремительных социальных и культурных изменений, особенно в ситуациях растущей дифференциации, растущего разнообразия образов и стилей жизни. Обычно кристаллизация множества новых разнообразных подходов к жизни ослабляет во многих областях жизни влияние традиции, что способствует возникновению сфер жизни, которые можно назвать нейтральными по отношению к традиции. Участие в этих изменениях внешних сил, особенно других культур и развития технологии, и само по себе может определять многие перемены как нечистые. Однако фундаменталистские движения возникают, прежде всего, тогда, когда в этих переменах какие-либо группы начинают усматривать угрозу основам своих цивилизаций. Главный источник беспокойств этих групп в том значении, которое начинают приписывать внерелигиозным критериям, прежде всего «разуму», «рассудку» и т. п. Конфликт между разумом и некоторыми главными религиозными положениями или заповедями – в монотеистических религиях это прежде всего конфликт между разумом и Откровением – составлял важный элемент внутреннего конфликта в большинстве религий. И главная угроза видится в том, что религиозные иерархи ортодоксальной религии приспосабливаются к подобным изменениям. Фундаменталистские течения возникают в тех группах, которые чувствуют, что религиозные основы их общества находятся под угрозой, чаще всего со стороны рациональных компонентов.

1.1.4. Психоаналитическая модель фундаменталистского мировосприятия

Внутренней психологической основой фундаменталистского мировоззрения является центрирование сознания на чистоте и единообразии, откуда проистекает нетерпимость к отличиям и латентное насилие, которое, впрочем, не всегда себя таким образом проявляет. Строциер (C. Strozier), Терман (D. Terman) и Джонс (J. Jones)[45 - Strozier Charles B. (ed.), Terman David M., Jones James W. with Boyd Katherine A. (ed.). The Fundamentalist Mindset: Psychological Perspectives on Religion, Violence, and History. – New York: Oxford University Press, 2010.] в своей работе «Фундаменталистский образ мышления» разработали идею о том, что внутренние психологические мотивы фундаменталистов – это дуалистическое мышление, паранойя и чувство группы, это апокалиптическая ориентация с различимыми перспективами времени в смерти и насилии, также они включают в себя тотальную конверсию опыта[46 - Ibid.]. Хотя эти установки проявляют себя в индивиде, они проистекают из психологии группы, поэтому фундаменталист с ней тесно связан.

Психоаналитическая перспектива требует определенного исторического анализа, который будет сделан в последующих главах, сейчас же можно ограничиться отсылками к ряду фрагментов. Итак, исламские фундаменталисты, в первую очередь салафиты и «Братья-мусульмане», начали набирать силу на руинах Османской империи. Их фундаментализм занял в мире жесткого идеологического противостояния место третьего пути, альтернативного западному капитализму и восточному коммунизму. Их целью было восстановление связи между религией и политикой, сокрушение светских режимов и возвращение унифицированного религиозно-политического миропорядка. Они идеализировали образ эры мусульманской общины в Медине VII века н. э. Разумеется, будет большой ошибкой считать это традиционализмом, поскольку все наиболее важные мыслители и лидеры фундаменталистов были революционерами. Такие идеологи фундаменталистов, как Сейид Кутб, буквально воспринимали аксиому «нет бога, кроме Бога», наделяя ее дополнительным смыслом: это означает, что истинный мусульманин не подчиняется никому, кроме Бога, поэтому подчинение политической власти, которая освящена религией, должно быть непререкаемым. Правила и законы могут проистекать только от самого Бога, как они записаны в Коране. Кутб требует вернуться к религиозной и политической системе первых мусульман. Они были праведными и чистыми мусульманами, поскольку все их политические решения, поступки, все аспекты их жизни, как общественной, так и личной, строились по Корану. Таким образом, целью фундаментализма является радикальный слом современного ему общества с тем, чтобы создать идеальный мир, в котором только Бог правит людьми и всеми сферами жизни. Очистив человека и общество от поздних наслоений, мусульмане придут к чистому исламу, в котором человек подчиняется лишь Богу, но не другому человеку. Это для Кутба и есть истинная свобода, но также это означает и уничтожение всех светских систем, которые стоят на пути чистого ислама, и разрушение недостаточно чистого ислама. Следовательно, джихад меча неизбежен. Чтобы установить суверенитет Бога, очищение должно начаться дома в исламских странах, а затем распространиться по всему миру. Очищение само по себе является центральным конструктом фундаментализма. Целью является гомогенное общество, которое могло бы жить в гармонии под мандатом Бога (таухид). В процессе глобализации эти идеи больше не являются культурно замкнутыми сами на себя и начинают образовывать абстрактную парадигму, которой так или иначе следуют многие фундаменталистские учения. Фундаменталисты противопоставляют себя всему остальному миру, как чистое грязному.

Подобный манихейский взгляд на мир имеет во многом бессознательный характер и поэтому является объектом, в том числе, психоанализа. Методологически и концептуально есть основания для обращения к концепту вездесущих бессознательных фантазий[47 - Bendkower Jarоn. Psychoanalyse zwischen Politik und Religion. – Frankfurt/M.: Campus Verlag, 1991. S. 301.]. В работах Бенедикта Андерсона (Benedict Anderson)[48 - Anderson Benedict. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. – London: Verso, 2006.] утверждается наличие связи между этими установками; автор определяет нацию как воображаемую общность, базирующуюся на культурных системах родства и религии. Следующие бессознательные комплексы идеализации оказались существенными для анализа феномена фундаментализма: сиблинговое соперничество, чистота и относящаяся к способности образования понятия концепция Другого, а также образ группового единства и фантазии о слиянии.

Первая группа фантазий включает в себя бессознательное сбережение и детскую ревность, в ней чужеродной Другой воспринимается как захватчик, незваный гость, который входит в сферу личного пространства, вытесняет прежнего жителя, забирает то, что у него есть, и поселяется как паразит и дармоед. Бессознательно этот чужак воспринимается как конкурирующий ребенок, который разрушает нарциссически идеализированный союз с коллективной фигурой матери. Собственное алчное влечение, влечение к обладанию проецируется на вторгшегося. Впрочем, в исламском фундаментализме этот момент выглядит наименее выраженным, он более отчетливо обнаруживается в немецком антисемитизме, в котором евреи были представлены как ненасытные хищники. Тем не менее, подобная проекция есть и в исламском фундаментализме. Например, Усама бен Ладен призывал всех мусульман участвовать в священной войне против американцев и их союзников, изображая последних как крестоносцев, пришедших в мусульманский мир, подобно саранче, чтобы пожрать его богатства[49 - Kippenberg Hans G. Gewalt als Gottesdienst: Religionskriege im Zeitalter der Globalisierung. M?nchen: C.H. Beck, 2008. S.164.]. Там, где религиозный фундаментализм сращивается с защитным политическим национализмом, именно эта фантазия выражается наиболее бурно. Например, это касается сингальского фундаментализма, индусского национализма и в какой-то степени православного фундаментализма.

Чистота и видение Другого. Эта система фантазий, как правило, превалирует в фундаменталистской системе мышления. В сравнении с проекцией запретных инстинктивных импульсов на Другого связь между образами чистоты и групповой идентичности более сложная. Как указывал Фрейд[50 - Freud S. Group Psychology and the Analysis of the Ego. Revised ed. – New York: W.W. Norton Company, 1990.], члены группы ретушируют индивидуальные различия в своей нарциссической идентификации друг с другом. Они убеждают себя в прочности их межличностных связей и в своей идентичности, старясь быть такими же, как и другие члены группы. Различия и инаковость, таким образом, воспринимаются как нечто, нарушающее чистоту нарциссической групповой идентификации и, таким образом, как нечто нечистое. Как показывает М. Дуглас (M. Douglas)[51 - Douglas M. Purity and Danger: An Analysis of Concept of Pollution and Taboo – Oxford: Oxford University Press, 1966 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://monoskop.org/images/7/7d/ Douglas_Mary_Purity_and_Danger_An_Analysis_of_Concepts_of_ Pollution_and_Taboo_2001.pdf (дата обращения 03.01.2019).], грязь, нечистота долгое время определялась в культурно-историческом смысле как что-то не на своем месте. Соответственно, грязь или нечистота – это нечто, что не может быть включено в символическую систему, если она должна продолжить свое существование. Неопределенность, неуверенность, небезопасность и амбивалентность нетерпимы. Такие нечистоты должны быть уничтожены, чтобы гомогенная, символически консистентная вселенная существовала.

Ритуальная чистота играет существенную роль во многих религиях, особенно в монотеистических, поэтому неудивительно, что фантазия о чистоте так значима для самоидентификации, скажем, исламского фундаменталиста. Например, одна из крупных исламских политических газет следующим образом выражается о влиянии западных идей и образа жизни: «Ислам подобен чистой пресной родниковой воде, неверующие же подобны воде, извлеченной со дна городской канализации. Даже если капля этой мерзости войдет в чистую воду, ее чистота будет нарушена. Точно так же достаточно одной капли скверны неверия, чтобы заразить ислам на Западе»[52 - Цит. по: Raban J. My Holy War//The New Yorker. – 2002. – Febrary 4. – Pp. 28–36.].

Сейид Кутб, многократно упоминаемый в монографии идеолог исламского фундаментализма, обвиняет в этом осквернении чистоты евреев: «Еврейские и христианские империалисты сговариваются отобрать землю у палестинских арабов; евреи породили капитализм и коммунистическую теорию…»[53 - Армстронг К. Битва за Бога. С. 288–289.]; евреи, ведомые своими чувственными желаниями, уничтожают этический фундамент веры, и в результате вера осквернена той же нечистотой, которую они распространяют по всему миру[54 - См.: Nettler R.L. Past Trials and Present Tribulations: A Muslim Fundamentalist Speaks on the Jews// M. Curtis (ed.). Antisemitism in the contemporary world. Boulder, London: Westview Press, 1986. P.104.]. Существует много других примеров подобных верований. Помимо загрязнения, образ яда также играет существенную роль. В бессознательных страхах женское тело наделено особенно мощной силой загрязнять, соблазнять и отравлять. Это также играет роль метафоры для ситуации с обществом, которое видит себя под угрозой соблазняющих злых сил[55 - Riesebrodt M. Fundamentalismus ALS Patriarchalische Protestbewegung: Amerikanische Protestanten (1910–28) Und Iranische Schiiten (1961–79) Im Vergleich. Tu?bingen: Mohr Siebeck, 1990.].

Необходимо отметить, что восприятие Другого соединено с восприятием себя, как описывает это Рене Шпиц (R. Spitz)[56 - Spitz R.A., Cobliner Godfrey W. First Year of Life: A Psychoanalytic Study of Normal and Deviant Development of Object Relations. 2

ed. Madison: Intl Universities Pr Inc., 1966.], детский страх или боязнь незнакомца не является прямым следствием того, что этот человек чем-то странен, но, скорее, реакцией на то, что у этого лица нет памяти о лице матери. Таким образом, восприятие незнакомца отсылает ребенка назад к матери и усиливает его привязанность к ней, поскольку всегда предполагается, что ребенок чувствует себя в безопасности в отношении мать – ребенок. Вследствие этого ребенок не может войти в контакт с иным без беспокойства и узнать незнакомца. Патологическая форма таких отношений направлена на то, чтобы заретушировать незнакомца и утвердить себя через нарциссическое отображение в себе матери. Если фантазия гомогенности доминирует на групповом уровне, отражение и самоутверждение работает в связке с членами группы, такими же, как каждый из них. Неизбежная амбивалентность мыслится нестерпимой и ведет к заряду агрессии, стимулируемым различиями внутри группы, которые были стерты и спроецированы наружу. Такой мир нарциссического отражения и чистоты приводит к мощной агрессии преследования по отношению ко всем, кто отличен и представляет опасность для внутреннего единообразия группы. Такой вид нарциссизма склонен становиться со временем более радикальным, чистота может быть достигнута только через исключение. Значит, членство в идеализированном чистом сообществе и насилие, связанное с преследованием, тесно связаны и взаимозависимы. Иногда достаточно небольшого кризиса, чтобы запустить взрыв насилия. Остоу (M. Ostow)[57 - Ostow M. Myth and Madness: A Report of a Psychoanalytic Study of Anti-Semitism // The International Journal of Psycho-Analysis. 1996. Feb.; 77 (Pt 1). Pp. 15–31.] в этом контексте говорит о менталитет погромов, тогда как Адорно пишет о психическом тоталитаризме[58 - Адорно Т. Исследование тоталитарной личности [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.gumer.info/ bibliotek_Buks/Sociolog/Adorno/index.phpAdorno (дата обращения 28.12.2018).].

Мысленный образ единства и фантазии слияния. Психоаналитические исследования, проводимые в различных социальных группах, показали, что регрессия в группе или на уровне больших масс людей достигает куда более глубоких уровней, чем описывал Фрейд, простираясь до глубоких нарциссических идентификаций[59 - Anzieu D. The Group and the Unconscious. – London: Routledge, 2016; Bion W.R. Experiences in Groups and other Papers. 1

ed. – London: Routledge, 2003; Kreeger L. The Large Group: Dynamics and Therapy. – London: Routledge, 1975; Money-Kyrle R.E. Psychoanalysis and Politics: A Contribution to the Psychology of Politics and Morals. New York: W.W. Norton Company, 1951.]. Когда несколько человек регрессивно объединяются для формирования группы, эта группа превращается в иллюзорного заместителя потерянного объекта, матери в детстве. Групповая фантазия как коллективный эго-идеал действует в качестве заместителя для индивида и несет с собой маниакальную эйфорию. Это исследование очень важно для понимания экстенсивных групповых фантазий о нации, но также и о религиозных гомогенных общинах, таких как умма или «Исламское государство». В центре национальной или религиозной коллективной идентификации лежит иллюзорно всесильное чувство эйфории от ощущения себя частью единого целого. Если оно одерживает верх и сливается с фантазией превосходства, чувство реальности вовлеченного в этот процесс индивида и потребности его собственной совести подавляются, в то время как чувство собственного превосходства невероятно усиливается с отождествлением себя с национальным или коллективным целым. Главным результатом становится резкое расширение нарциссических чувств. Для этих людей существуют и мир великого символического единства, и мир, разделенный с первым, – мир вражды, соперничества и многообразия.

Исламистская концепция уммы как общины всех мусульман представляет собой один из самых живых примеров такого унитаристского образа слияния. Это особенно верно для салафитского восприятия уммы как общины только чистых праведных мусульман. В этом случае она включает в себя виртуальное, воображаемое сообщество, не ограниченное никакой территорией за пределами всякой этничности, расы, языка и культуры[60 - Roy O?. Globalized Islam: The Search for a New Ummah. New York: Columbia University Press, 2004.]. Все члены группы равны, и аффективная сила строгих моральных норм поведения питает фантазию единства.

Мусульманин принадлежит умме как к общине всех мусульман, членство, которое определяет его, подобно связи между членами племени, является тем, что невозможно отбросить или разрушить[61 - Tibi B. Die Verschw?rung – Das Trauma arabischer Politik. 2., erweiterte und aktualisierte Auflage. Dtv, 1994.]. Всякая душа – мусульманка, свою веру можно лишь скрывать, и из ислама невозможно выйти. Таким образом, умма фигурирует как гомогенное и эгалитарное сообщество без сословного деления и социальной стратификации. Паломничество в Мекку идеализируется как союз с уммой, который превозмогает самореферентность индивида. Иранский мыслитель Али Шариати (1933–1977) описывает ритуал семикратного хождения вокруг Каабы следующим образом: паломник «чувствует себя крохотным ручейком, сливающимся с полноводной рекой»: «толпа давит так сильно, что ты рождаешься заново. Теперь ты часть Народа, ты Человек, живой и вечный… Совершая обход вокруг [священного дома, символа могущества] Аллаха, ты вскоре забываешь о себе»[62 - Цит. по: Армстронг Карен. Битва за Бога. С. 299.]. Здесь очевидно яркое стремление индивида слиться с группой и отождествиться с идеализированным объектом. Это своего рода форма предания себя Богу как сверхчеловеческой сущности.

Реальная мусульманская община, однако, не является гомогенной. В ней есть разделения, споры, несогласия, как и в любой другой большой группе живых людей из плоти и крови со своими страхами и интересами. Единство – это фантастическое везение, которое получает тем больше власти над умами людей, чем больше разрушительных тенденций и враждебных импульсов проецируется на этнические или религиозные меньшинства в исламском мире, либо на немусульман, которые плетут заговоры против них. Это рождает фантазм чистой и объединенной мусульманской общины. Будучи частью подобного коллектива, человек не может увидеть угрожающее, чуждое Другое как независимого индивида, просто другого, но рассматривает его лишь как абстрактного агента врага, ищущего возможности разрушить гомогенность того, частью чего является субъект. Отношения с внешним миром воспринимаются в черно-белых манихейских красках. Воображаемая умма стоит на одной стороне, а демонизированный мир врагов на другой. Разлад, проблемы, противоречия, ошибки – это не результат действия самих членов общины, а плод работы ее внешних врагов, коих при черно-белом восприятии мира всегда предостаточно: это могут быть и Запад, и евреи, и козни сатаны, и все вместе. Мусульманин, который думает иначе, быстро получает клеймо предателя.

Подобный конспиративный образ мышления весьма широко распространен в арабо-мусульманском мире, он характерен для политической и религиозной публицистики. Воображаемый заговор Запада или евреев против ислама считается частью долгосрочного плана, который начался с крестовых походов, принесших с собой размывание халифата, отделение религии от государства и постепенную деградацию исламской общины, религии и культуры. В интервью 2015 г. руководитель университета аль-Азхар, имам мечети аль-Азхар Ахмад Муххамед Альтаебб возложил ответственность за хаос в мусульманском мире на крупнейшие международные режимы. Когда его спросили про «Исламское государство», он заявил, что такие группы становятся все активнее и мощнее, поскольку, под какими бы знаменами они ни находились, их поддерживают крупнейшие международные силы, стремящиеся дестабилизировать Ближний Восток, а самый простой способ это сделать – злоупотребить религией.

Как показывает Бассам Тиби (Bassam Tibi), эти теории заговоров подкрепляют радикальную риторику, которая в таком случае не преследует коммуникативных целей, но подпитывает восприятие внешнего мира как враждебного[63 - Tibi B. Die Verschw?rung – Das Trauma arabischer Politik. Цит. изд.]. Сегодня такие группы, как ИГ и ему подобные, распространяют огромное количество пропагандистских видео в интернете на тему угнетения мусульман и преступлений против них в западных обществах. В них мусульмане предстают несомненно невинными жертвами внешних сил. Подобные пропагандистские материалы оказывают соответствующим группам значительную поддержку, в том числе и далеко за пределами мусульманского мира.

Таким образом, исламский фундаментализм становится закрытой религиозно-тоталитарной системой, ведомой иллюзорными образами, которые питают бессознательные фантазмы. Воображаемая община идеализируется с тем, чтобы оградить ее от реальности. Гармония и мир, состояние, которого желает человек, требует отказа от прогнившей западной цивилизации и ее разрушения. Идеализация «своего» и террор против «чужого» на самом деле сопряжены.

Исходя из вышеизложенного, можно уверенно заключить, что существует имманентная связь между фундаменталистским мировоззрением и бессознательными фантазиями нарциссических образов единства, целостности и равенства. Эти образы порождают ярко выраженное стремление к насилию, базирующееся на фантазии нарциссического идеального состояния. В этом мире воображения чуждый Другой переживается как захватчик, посягающий на символическую чистоту социальной группы. Это иллюзорное идеальное состояние может поддерживаться только в том случае, если чувства личности членов групп, не соответствующие бессознательному идеалу единства, могут быть спроецированы на внешнего Другого и там преследоваться. Говоря короче, это отторжение неизбежности амбивалентности и неотвратимых противоречий реальной конечной жизни.

В этом идеальном мире имманентно существует склонность к насильственной радикализации. Принадлежность к социальной группе воплощается в религиозную или политическую идеологию и включается в контекст неразрешенного символического, социального или политического конфликта. Значение коллективной идентичности, с которой связан этот процесс, возрастает неимоверно и активирует бессознательное стремление к такому нарциссическому идеальному состоянию. Это стремление, это бессознательное влечение активно используется харизматическими религиозными и политическими лидерами для получения политической власти и привлечения сторонников. Так, ИГ с помощью одной лишь пропаганды, эксплуатирующей это стремление у людей, не связанных с мусульманской общиной напрямую, теперь способно привлекать к совершению спонтанных террористических актов людей, живущих в респектабельном европейском обществе и не имеющих вообще никаких связей с исламистскими ячейками, одного только бессознательного стремления оказывается достаточно, чтобы сесть за руль грузовика и начать давить толпу мирно гуляющих граждан. Конечно, нет никакого прямого пути от подобных идей к насилию и терроризму, это требует индивидуального склада психики и мощной индоктринации, но сами по себе фантазии чистоты, единства и проекции Другого являются основой коллективного бессознательного фундаменталиста.

Чистота никогда не может быть определена из себя, она всегда требует контр-образа, чего-то нечистого. Фантазии очищения имеют тенденцию становиться все более и более радикальными с ростом их детализации. Этот факт, а также кумулятивный параноидальный заряд, который они представляют, могут вести к нарастающему уровню исключительного насилия. Поскольку реальный мир никогда не может быть полностью очищен от чего-то в символическом смысле (мы можем очистить его лишь от чего-то физического, например от оспы), неважно, насколько радикальным будет движение, оно на пути к очищению неизбежно начнет чистку самого себя. В самом деле, революция пожирает своих детей, и мировоззрение революционера-фундаменталиста здесь не является исключением. Процесс очищения никогда не закончится, и проекция собственных свойств психики членов группы, неприемлемых с точки зрения нарциссического образа символического единства, на гонимого Другого никогда не прекратится.

Рациональное мировоззрение, составляющее ядро европейского модерна вообще и Просвещения в частности, вырастает как глубоко рефлексивная и критичная по отношению к фундаментальным основаниям культура, хотя следует сразу оговориться: она зачастую остается или перерастает в рассудочность и грубый прагматизм. Секуляризация, десакрализация и демифологизация мировосприятия во многом сформировались из этой направленности. В религиозном плане вера является личной связью человека с Богом, постоянным самопознанием и богопознанием. Рефлексируя над этой связью, соотнося себя с образом Бога, человек создает личную историю, развиваясь сам и являясь источником эволюции образа Бога. Подобное создание личной истории есть творческий акт, который позволяет западной христианской культуре изменяться и эволюционировать, такое творчество является естественным источником инновации, недаром протестантизм был порождением имено эпохи модерна. Архаическое мышление устроено совсем иным образом. Оно, кроме прочего, основано на табу, и место личной связи с Богом – личность в современном ее понимании в архаике вообще отсутствует – чаще всего заступает ритуал, культ, который не подразумевает самой возможности рефлексии, критики и, следовательно, эволюции. Ни процесса богопознания, ни по большому счету процесса личного познания мы здесь не видим, зато нет и грани, по крайней мере, ярко выраженной, между сакральным и профанным. Столкновение этих двух миров как в личной истории развития человека, так и в истории социальной, может привести к одному из двух исходов. Замкнутый мир разрушается, и на его место приходит хаос, а потом система смыслов новой открытой культуры, в которой возможно осмысление фактов, не укладывающихся в архаичную систему; либо новая система не принимается, хотя именно ею сформированы люди новой формации, и тогда, в особенности, когда противоречия достигли некоего порога, они вынуждены обращаться вспять, к мифическому прошлому.

Политическая культура в обстоятельствах, подобных последним, клонится к диктатуре и тоталитаризму, а субкультура заводит себя в тупик фундаментализма. Психика фундаменталиста сознательно и подсознательно защищает ценности, которые девальвировались в обществе, а фундаменталист теряет поддержку «цивилизованного» (т. е. модерного) мирового сообщества. Фундаментализм, отказываясь от диалога, от конструктивной переработки вызовов модернизации, выключает себя из такого общества, из течения жизни, из развивающейся культуры и маргинализируется (правда, в соответствующих благоприятных социальных условиях он, напротив, становится массовым движением).

Психолог Функе (D. Funke), анализируя психику фундаменталиста, отмечает, что в условиях маргинализации противоречия между личностью и обществом могут привести к психологическому кризису. Он пишет, что фундаменталист совмещает в себе шизоидную и навязчивую структуры личности[64 - Костюк К. Православный фундаментализм [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.gumer.info/bogoslov_Buks/ ortodox/Article/kost_prfund.php (дата обращения 05.12.2018).]. Шизоид замкнут на себе, чрезвычайно недоверчив, для него не характерны саморефлексия и самокритика, но при этом в силу жажды безопасности и уверенности в себе он склонен транспонировать свои проблемы на различные явления внешнего мира. Другая же структура, структура навязчивости, предельно конформна и стремится встроиться в систему внешних ценностей и подчиниться авторитету. В результате формируется раскол структуры личности, основанной на балансе внутреннего и внешнего. Личностный рост фундаменталиста тормозится возвратом к инфантильному чувству единения ребенка с матерью, и автономное мышление и самовосприятие, основанное на рефлексии и критике, в первую очередь самокритике, тормозится инфантильным сознанием. Фундаменталист чувствует многочисленные угрозы своей безопасности, он как бы находится в осажденной крепости, что делает его мировосприятие пассивно агрессивным. «В фундаментализме становится зримой вершина айсберга “тоска по безопасности” <…> в эпоху аффективной и когнитивной неопределенности, связанной с большой культурной ломкой, поощряется активизация архаических форм безопасности – в ущерб равновесной балансировке полюсов. <…> В своей сути фундаменталистские теории нацеливаются на провозглашение некой конечной великой гармонии, в которой культура и природа, субъект и объект, человек и творение связаны неким всеобъемлющим единством. Не надежда на собственное развитие и возможности, а вера во встроенность во взаимосвязанный беспроблемный космос помогают компенсировать потерю доверия в будущее»[65 - Цит. по: Костюк К. Православный фундаментализм. Цит. изд.]. По мнению. Функе, психология осажденной крепости и потеря веры в будущее являются центром адаптации для подобных психически травмированных модернизацией индивидов.

Конечно, не стоит сводить фундаментализм к психическим акцентуациям. Мировое социокультурное явление имеет разные причины, и прежде всего – социальные. Тем не менее, маргинализация определенных социальных групп делает их хорошей социальной опорой для фундаменталистов.

Так, в православном фундаментализме благочестие становится ритуализмом, стремление сохранить дух христианского благочестия под влиянием психологии защитника осажденной церкви становится навязчивым стремлением фундаменталистов ревностно следить за строгим исполнением ритуала. Ясное и четкое различение добра и зла, имеющее сакральную основу, трансформируется для фундаменталиста в строго черно-белый образ мира. Все, что не служит божественному порядку, есть зло, обреченное на небытие. Стремление к соблюдению моральных принципов превращается в агрессивное отвержение социального прогресса. И вполне очевидно, что пока существует модерн с его принципами, а также постмодерн, будет существовать и фундаментализм, в ряде случаев имеющий отчетливые постмодернистские черты.

Раздел 1.2. Виды фундаментализма

Фундаментализм не является исключительно религиозным явлением. Характерные именно для фундаментализма сущностные черты и принципы можно выделить в программах не только религиозных, но и радикальных патриархатно-мизогинистических[66 - См., напр.: Лидер «Мужского государства» получил срок за ненависть к женщинам [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://lenta.ru/news/2018/12/21/men_state/ (дата обращения 21.12.2018).] или экологических организаций, движений против абортов, других социальных и политических фундаменталистских групп, которые возникают во многих частях мира от Северной Америки до Юго-Восточной Азии. Их привлекательность для широких масс населения обусловлена, прежде всего, социальными причинами и базируется на способности их лидеров предложить решения, которые в этом сложном мире представляются людям простыми, легко осуществимыми и безальтернативными.

Среди видов фундаментализма можно выделить нижеследующие.

1.2.1. Религиозный фундаментализм

Предметом представленного исследования является именно религиозный фундаментализм, а также те формы фундаментализма, которые являются религиозными частично.

Исламский фундаментализм. Его можно назвать наиболее значимым по влиянию на современное глобализированное общество. Это во многом вызвано тем, что исламский фундаментализм как в салафитской форме в рамках суннитского ислама, так и иранская фундаменталистская идеология открыто провозглашают примат политики.

Салафизм в суннитском исламе. Исламский фундаментализм не сводит свою деятельность к буквальной трактовке священных текстов (именно в таком значении термин «фундаментализм» впервые возник в герменевтике), а стремится к активному преобразованию социальной действительности. Принято считать, что лозунг «аль-ислам хуа аль-халь» («Ислам – вот решение») означает, что для восстановления правильного порядка в мусульманском мире и для того, чтобы разрубить запутанный клубок социально-экономических, политических и нравственных проблем, первым делом необходимо очищение самого ислама от искажающих мусульманство наслоений, возврат к чистым истокам этой религии.

Можно выделить два представления о хронологии исламского фундаментализма в суннитском исламе. По одной оценке, он возник в связи с деятельностью приверженцев идей реформатора ислама Мухаммада ал-Ваххаба (1703–1797) в конце XVIII века. Второй подход связывает исламский фундаментализм суннитского толка с формированием организации «Братьев-мусульман» в 1928 году. В основе идеологии движения лежат учения Хасана аль-Банны и Сейида Кутба. Движение заявило о себе в середине XX в. изначально в умеренной форме созданием мусульманских школ, молодежных клубов, профсоюзов и т. д., выступая против импортированного западного секуляризма. Его идеология основывалась на том, что в любое время и во всех областях жизни Коран и хадис указывают единственный возможный путь к восстановлению мира ислама. Радикализация движения произошла на фоне его конфронтации со светскими египетскими правительствами, выступавшими против проекта исламизации. Она ускорилась, когда начали наказывать «братьев-мусульман» за их политическую деятельность и в особенности после запрета их деятельности и ареста их лидеров «Свободными офицерами» Насера. Сейид Кутб создал идеологическую базу радикального суннитского движения, которое значительно расширилось после его казни, и ячейки движения придерживаются ее до нынешнего дня. Различные лидеры при этом используют разные стратегии, так как у них нет консенсуса о том, кто вообще их враг: все египетское общество, или лишь государство, или в первую очередь руководители государства.

Революционный шиитский фундаментализм в Иране. Фундаменталистское движение в Иране возникло в шестидесятые и семидесятые годы в связи с двумя довольно устойчивыми тенденциями: процессом секуляризации, с одной стороны, и быстрым несбалансированным социально-экономическим развитием, с другой. Благодаря харизматическому лидеру Хомейни на фоне болезни шаха и слабости американского президента движению удалось превратить страну в мусульманское государство.

Христианский фундаментализм. Тут также выделяются несколько форм, достаточно громко заявивших о себе.

Евангелический фундаментализм. Он возникает в среде североамериканских протестантов в конце XIX века как реакция на модернизацию и либерализацию религиозной жизни. В 1885 г. движение получило оформление в рамках одной из так называемых «Ниагарских конференций», когда были сформулированы основные положения, принятые сторонниками движения в качестве «фундаментальных». Евангелический фундаментализм первой волны имел ярко выраженную премилленаристскую ориентацию. Протестантский фундаментализм второй волны появился в модифицированном виде. Если ранее, в рамках премилленаризма, адепты веровали, что Христос вернется до установления тысячелетнего царства, то сегодня преобладает постмилленаристская ориентация, исходящая из того, что Иисус возвратится лишь после подготовки верующими христианами пути в справедливый мир. Задача премилленаристской ориентации заключалось в том, чтобы не заботиться о мире, а создать анклав – альтернативный мир милости, в котором можно было вернуть себе душу. Постмилленаристские организации, формировавшиеся прежде всего под влиянием морального и социального кризиса шестидесятых и семидесятых годов после вынесения решений Верховного Суда об отмене молитвы в школах, а также его решения в пользу абортов, не видели для верующих более возможности пассивно ждать пришествие Мессии, а стали активно влиять на политику и общество для того, чтобы сдерживать угрожающий им плюрализм. Так, «Христианская коалиция» Пэта Робертсона (Pat Robertson) и его книга «Новый всемирный порядок» (The New World Order, 1991) описывают такое активное участие сторонников теологии господства.

В своей книге «Светский город: секуляризация и урбанизация в перспективе богословия» (Тhe Secular City: Secularization and Urbanization in Theological Perspective, 1965) американский теолог Харви Кокс (Harvey Cox) различает две формы фундаментализма, а именно консервативный фундаментализм и фундаментализм адвентистов. Фундаменталисты консервативной направленности проповедуют идентификацию верующих, ссылаясь на формальный и писаный закон. Адвентисты, напротив, проявляют большую открытость по отношению к будущему и к надежде и отдаются мечте о чистой и верующей Америке, якобы существовавшей в прошлом. Адвентисты, воодушевленные надеждой на наступление тысячелетного царства, видят привлекательность таких идей среди бедных и не нашедших себе места в обществе, т. е. 87 % населения мира, живущего ниже черты бедности.

Католический фундаментализм?. Его основой является консервативная католическая идеология и стратегия политической власти. Так, движение во главе с харизматическим лидером Луиджи Джуссани (Luigi Giussani, 1922–2005) возникло в Милане в послевоенной Италии. Он сформулировал христианскую критику современной культуры, выдвинув философию «Нового христианства», которую папа Иоанн Павел II назвал путем к возрождению обреченного на гибель итальянского католицизма. Движение апеллировало к тем, кому было трудно найти работу, кто разочаровался в революционном радикализме и отвергал нравственную коррупцию итальянского общества. Оно выступало против секуляризации и разработало программы, распространяемые через собственную «школу».

У движения есть внутренний руководящий орган (Movimento Popolare), а также оперативная единица, которая добивается влияния на общество, прежде всего на экономику и политику (Compagnia delle Opere).

Православный фундаментализм. Применительно к православию понятие фундаментализма оформилось не окончательно. Если говорить о зарубежном православии, то слово, применявшееся в 1990-е гг. чаще всего как синоним нетерпимости к иным воззрениям в рамках православия, позже стало обретать более точные очертания: так, «модернисты» говорят о «святоотеческом фундаментализме» (в сущности, о том, что почитание Св. Предания наравне со Св. Писанием, что является каноническим для православия, следует отменить) и пр. В отношении православия отечественного глубоких научных работ сегодня по существу нет; в публицистике 1990-х это слово употреблялось как синоним невежества и обскурантизма, и только сегодня можно говорить о начале научного подхода к этому феномену. Речь об этих формах фундаментализма достаточно подробно идет в соответствующих параграфах ниже.

1.2.2. Этнокультурный и этнорелигиозный фундаментализм

Индусский фундаментализм. Индусский этнорелигиозный фундаментализм строится вокруг возвращения этнической и религиозной идентичности «хиндутва» (индусскость). Эта форма фундаментализма возникла как механизм ритуальной ресоциализации для людей и социальных групп, обращенных в результате внешеполитических событий в другие религии (прежде всего в ислам) и идентичности. Обращение и возврат к истокам означает для людей этих социальных групп не только и не столько поиски личной связи с Богом, сколько стремление к изменению социально-политических структур. Защищать религиозную истину и сакральную чистоту означает также поддерживать националистическую идеологию – индусскость (хиндутва), которая провозглашает: Индия – только для индусов, и Индия превыше всего.

В Индии можно выделить три крупные фундаменталистские индуистские организации: «Rashtriya Swayamsevak Sangh» (RSS, или Национальный союз добровольных слуг родины), «Vishwa Hindu Parishad» (VHP, или Всемирное индуистское общество), а также «Bharatiya Janata Party» (BJP, или Индийская народная партия). Это движение имеет свое начало в Hindu Mahasabha (Великом совете индусов), созданном 1915 г. в ответ на создание Мусульманской лиги. Глава данного объединения написал книгу «Хиндутва», создав тем самым идеологическую базу индуистского фундаментализма.

Иудейский фундаментализм. Несколько иудейских ультраортодоксальных движений в Израиле и за его пределами формируют иудейский этнорелигиозный фундаментализм.

Гуш Емуним является организацией, которая под руководством раби Кука в борьбе с пораженчеством израильских элит строила еврейские поселения до 1977 г.: это строительство велось против воли израильского правительства.

В поздние шестидесятые годы в Америке, в особенности в Нью-Йорке, под руководством Меир Кахане сформировалась Еврейская оборонная лига (Jewish Defence League), ратовавшая за защиту прав меньшинств, в частности против воинствующих выступлений чернокожего населения. Организация пыталась оказать влияние на местные благотворительные организации, а также на сферу образования и воспитания. Одновременно она вела борьбу с либеральным истеблишментом, прочерчивая строгую границу между «осажденной» еврейской общиной и остальным обществом.