VIP PR

Шмюльц с несколько испорченным настроением вылез из автомобиля в районе улицы Дружбы, хотя ему надо было на улицу Чапаева и пока топал несколько кварталов под послеполуденным зноем мысленно потирал ладошки.

– Ну держись, Аркашка, ты ещё меня узнаешь!

Москва

Через восемь дней он был в столице. Сперва он был в пензенском аэропорте, потом впервые в жизни в самолете, потом в одном из московских аэропортов, потом на заднем сидении помытого «Форда Фиеста», потом в какой-то гостиничке с полосатыми обоями (из окна гостинички с высоты третьего этажа был виден фирменный салон-маназин велосипедов, самокатов, и прочих средств передвижения, включая моноколесо), потом опять в «Форде Фиеста», но с другим водителем, потом он попросил другого водителя остановить у продуктового магазина «на пять минуточек», потом его рука будто сама собой достала с полки плоскую бутылочку недорогого коньяка, потом его ноги трусцой отвели тело за угол продуктового магазина под сень разросшейся ивы, а эта же рука отвинчивала крышку, потом губы Шмюльца будто бы совсем не сопротивляясь, приложились к узкому горлышку, а горло сделало несколько судорожных глотков, потом, поморщившись, мужчина запил абрикосовым йогуртом, спрятал полбутылочки во внутренний карман ветровки и вернулся в «Форд Фиеста», потом в фойе «Останкино» какой-то бородатый мужчина в винтажных очках вел его за руку по коридорам, потом его усадили в помещении с вращающимися стульями и с зеркалами, освещенными по периметру круглыми лампочками и явно выраженная представительница ЛГБТ сообщества пудрила его круглые как попа трехлетнего ребенка щеки приятным на ощупь пушистым веничком.

Ну вот и настал звездный час Петра Степановича Шмюльца. А вернее – его пятнадцать минут. Тема передачи называлась «Папарацци. Нужно ли это легализовать?» Когда «бородатые винтажные очки» сказал Шмюльцу, что тема будет именно такой, он захлопал ресницами и растерянно покраснел ушами. На протяжении двух недель Шмюльц отчего-то пребывал в незыблемой уверенности, что передача будет полностью посвящена лично ему. Мол: «Петр Шмюльц – герой нашего времени» или «Вот он – настоящий человек!» Кроме того «бородатые вентажные очки», отвечая на какой-то шмюльцевский вопрос, сказал что это вовсе и не прямой эфир, как думал Петр Степанович.

– Это будет запись, – объяснил он. – В сетку вещания программа выйдет в субботу.

Сегодня была не суббота и даже не пятница. Сегодня был вторник. Шмюльц дважды похлопал глазами.

Когда до эфира оставалось десять минут, Петр Шмюльц, прихватив ветровку поинтересовался у лесбиянки расположением туалетной комнаты. Вернулся он более пружинистой походкой, с более покрасневшими ушами и менее осознанным взглядом. После его ухода из уборной в урне первой кабинки осталась плоская пустая бутылочка из-под бюджетного коньяка, а от самого Шмюльца заметно попахивало как будто сбродившими абрикосами.

А вот дальнейшие события он помнил плохо и не очень ясно воспринимал происходящее. Волнение, коньяк и жаркий свет софит сделали свое дело и Шмюльц всю съемку находился в каком-то полусне. В каком-то полубреду. Знаете, когда жених на собственной свадьбе перебрал с водочкой, а ему еще танцевать с невестой и он старается, но головка-то уже кружиться и с этим ничего не попишешь. И уже реальность путается с мечтами, а настоящие события с вымышленными.

Его позвали в студию, когда там уже сидели трое гостей. О чем велась беседа Шмюльц не слышал и не знал. В голове все перепуталось, хмель не давал сосредоточиться на теме, хотя внешне это было практически не заметно.

Он сел в удобное кресло и ему сразу стало жарковато, уши запылали. На него устремились взоры всех зрителей в студии, да и всех телезрителей. Он постарался собраться и изобразил на лице серьезность.

В студии уже сидел Николай Михайлов. Это был необъятный по массе мужчина в хороших очках, он сидел прямо и подтянуто, однако второй подбородок закрывал узел галстука. Он неоднократно принимал участие в разный передачах и умел правильно сидеть, правильно говорить, и правильно держаться перед камерой. Михайлов был профессиональным участником подобных программ, он совершенно не волновался, будто сидел на этом диване ежедневно.

Кроме депутата в студии сидела женщина, очень грациозная и подтянутая. Она была красива, Шмюльц не мог этого не признать. Одета она была блестяще, так одеваются женщины, у которых есть время, деньги и вкус. Светло-русые волосы, чуть завитые на концах, ниспадали на спину, а профессиональный макияж только подчеркивал природную красоту женщины. Глаза ее были чуть прикрыты и смотрели на гостей студии с некоторой надменностью.

Шмюльцу понравилась эта женщина, по всем показателям она превосходила его жену Маргариту (и Гульшат) во сто крат. С такой бы тетенькой он бы с удовольствием познакомился поплотнее, по красоте и благородству она превосходила даже понравившуюся ему Майю Козочку, которая в сравнении с этой полукоролевной теперь казалась несформировавшимся подростком. Женщина сидела в кресле, а Михайлов на диване. Они смотрели друг на друга так, как смотрят хорошо воспитанные, но не согласные друг с другом люди.

Петр Шмюльц тоже смотрел на женщину и не мог вспомнить, где ее видел. Хоть он пялился на нее, но не мог узнать, потому что ее лицо не выделялось чем-то особенным, оно было классически привлекательным. Такие лица выглядят по-разному, в зависимости от макияжа и угла зрения. А ведь он видел ее, видел много раз, часто читал в журналах, но из-за крепкого спиртного и волнения ее имя и фамилия вылетели у него из головы. Кто она? Кажется, какая-то известная артистка…

Ведущий Борис Скшатусский быстро и громко представил Петра Степановича. После этого ведущий, читая по блокноту, перечислил все «заслуги» Шмюльца, посвятив зрителей в курс того, что Шмюльц живет в Пензе, работает обыкновенным рабочим на заводе (тут Петр был не согласен, он был не обыкновенным рабочим, а наладчиком, и не на заводе, а в арендованном цеху). Скшатусский в двух словах поведал зрителям, что произошло со Шмюльцем в последнее время. Он упомянул про то, что Петр стал невольным свидетелем трагического происшествия на пензенском перекрестке и едва не спас погибшую девушку. Ведущий также упомянул про разбушевавшихся полицейских псов, которые чуть не загрызли ни в чем не виновного Шмюльца прямо на глазах у зевак. Слушая это Петр Степанович испытывал сильное чувство гордости за самого себя и он заметил ведущему, что все-таки он одолел тех бешеных псов. Сам одолел! И даже показал оставшиеся шрамы на руке и ключице. Зал зааплодировал. Петр Шмюльц сиял и готов был даже снять портки и продемонстрировать еще кое-какие шрамы на кое-каких местах! Борис Скшатусский успел пресечь сей порыв, вовремя перебив пензенского наладчика из арендованного цеха.

– Напоминаю, что тема нашей сегодняшней программы – следует ли внести изменения в российское законодательство, разрешающее публичное освещение личной жизни граждан, если это вызывает интерес общественности? Еще раз представлю гостей: Николай Павлович Михайлов – правозащитник, активно пропагандирует внесение поправок и Кристина Андреевна Веерская – киноактриса, что обратилась в суд по поводу публикации своих фотографий на одном из сайтов. А также Петр Степанович Шмюльц – известный в городе Пензе рабочий, волею случая попавший в ряд неприятных и опасных событий. Надеемся, Петр Степанович выскажется от лица обычного народа из провинции. Кроме того, мы ожидаем в студии еще нескольких интересных гостей. Прервемся на рекламу. Оставайтесь с нами!

Через рекламную паузу ведущий спросил у Шмюльца, правда ли что у него есть свое мнение насчет открытости личной жизни известных людей, называющих себя звездами. Шмюльц провел пальцами по густым усам и ответил что, действительно имеет свое мнение по этому поводу. Борис Скшатусский сказал, что слышал, что Петр Степанович предлагает отменить закон, защищающий личную жизнь человека. Шмюльц интенсивно закивал головой.

– Да! – выпалил гость из Пензы. – Я, например, не верю ни на грош, что звездам не нравятся, когда их снимают на видео или фото! На самом-то деле им это очень даже нравиться, они кайфуют от этого, они даже, наверное, испытывают оргазм! Если их снимают, значит они интересны людям! – Шмюльц слово в слово повторял свою речь, сказанную Майе Козочке, когда та брала у него небольшое интервью. Он помнил каждое свое сказанное предложение, потому что много раз мысленно пересказывал свои слова и перечитывал их же на страничке в «VK». – Это же им бесплатная реклама! Они же специально провоцируют журналистов за ними охотиться! Я ведь это прекрасно знаю! Весь шоу-бизнес – это тупое зарабатывание бабла! Так ведь? Звезды торгуют собой, а реклама – это, как известно, двигатель торговли! Музыкальные клипы, на самом-то деле никакого отношения не имеют ни к искусству, ни к музыке. Это рекламные ролики! Просто рекламные ролики! Только не шампуней и зубных паст, а артистов! И тот артист популярней и дороже, кто больше проплатил за частоту появления клипов на каналах. Это ведь как с товаром. Так вот папарацци – это лучшие рекламщики, да еще и бесплатные!

Зал зааплодировал.

Зааплодировал и Николай Михайлов.

Веерская сидела и с ужасом слушала, что говорил сидящий на соседнем диване мужчина. Она видела этого человека первый раз в жизни, и искренне надеялась, что судьба больше не сведет ее с ним никогда. Что он исчезнет в своей тухлой Пензе навечно. Говоривший усач с раскаленными ушами был однозначно не вполне трезв и вызывал чувство гадливости. Да что там гадливость – он был ей мерзок, как может быть мерзок грязный пьяный бомж цивилизованному гражданину.

Этот пензенец с чудной фамилией нес просто какой-то словесный понос. Кристине Веерской стоило немалого труда держать лицо и не прерывать гражданина. «Пусть выговориться, – думала она, с презрением следя за речью Шмюльца, – Пусть… Таких чудаков лучше не перебивать, иначе начнется спор. Это приведет к лишнему вниманию к его мелкой персоне, а он только этого и ждет! А я выше этого! Не хватало еще, что-бы я диалогизировала с такими жалкими личностями как он. Из какого он стойбища? Из Пензы? Глухомань! Деревенский выскочка, которому дали микрофон! Козел!»

А Петр Шмюльц вещал о том, что для дальнейшего развития России просто жизненно необходимо внести поправки в закон, которые бы позволяли следить за жизнью каждого человека. Шмюльц чуть ли не с пеной у рта доказывал, что это приведет к снижению преступности, терроризма, насилия, классовой ненависти и даже фашизма в стране. Он утверждал, что если все люди будут «на глазах у всех» они перестанут планировать разного рода преступления и избавятся от всяческих грязных замыслов. Если человек будет знать, что любой его шаг виден окружающими, то это будет сдерживать его он дурных поступков, начиная от ковыряния в носу и плевков на тротуаре и заканчивая сексуальными извращениями и жестокими убийствами. Это в идеале, но для начала необходимо хотя бы «открыть» жизнь бывших осужденных (чтобы исключить рецидивы), политиков и чиновников (автоматически устраняется бюрократия, взятки и воровство) и самые «выдуманная» категория лиц – звезды шоу-бизнеса.

«Что он несет?! – думала Веерская, еле-еле сдерживаясь от яростного спора с пензенцем. – Что он говорит! Интересно, он на самом деле верит в свои слова?»

Шмюльц утверждал, что если для журналистов станет открыта вся личная жизнь наших «звезд», то добрая половина этих самых «звезд» канет в лету. Потому что они только и существуют в эфире не благодаря служению искусству, а только благодаря скандалам, которые они же сами и придумывают, чтобы привлечь дополнительное внимание к своим персонам. А если читатель увидит, что эти «звезды» на самом деле скучны и не интересны, что все скандалы не стоят и выеденного яйца, то и интерес к ним иссякнет и на нашей эстраде останутся только достойные артисты, которые имеют настоящий талант. Вся «шелуха» отсеется сама собой.

Когда Шмюльц это говорил, его перебил сидящий в первом зрительном ряду адвокат Кристины Веерской – Анатолий Максименко. Он резко поинтересовался у Петра, а готов ли он сам стать достоянием зрительского интереса? Готов ли он сам постоянно быть в центре внимания? Готов ли он к тому, что его личную жизнь будут обсуждать все кому не лень? Готов ли он к тому, что его личная жизнь станет публичной? Готов ли он ковырять в носу на глазах всего народа?

Петр Степанович Шмюльц ответил однозначно: «ГОТОВ!».

Максименко пожал плечами и больше вопросов не задавал.

После этого ведущий Борис Скшатусский пригласил в студию еще одну девушку, которая, запинаясь стала нудно говорить о папарацци и о принцессе Диане. Потом вновь пошла реклама. Вторая половина программы не касалась Шмюльца, в ней речь шла об одной телепередаче, которая специализировалась на показе личной жизни многих известных спортсменов и которую, в конце концов, засудили и прикрыли.

Москва

– Нет, Клифф, ты можешь себе это представить! – Кристина Веерская шла коридорами телекомпании «Останкино», держа в одной руке сумочку, а в другой мобильный телефон. Связь с ее агентом была просто отвратительной, оно и понятно – Клиффорд Лоу был на другом континенте, а именно в Лос-Анжелесе. Совершенно на другом конце планеты. – Они пригласили какого-то колхозника в лаптях и он нес там такое!

– Что он принес? – спросил Лоу. – Что-либо тяжелое?

– Я хочу сказать, что он говорил… Он говорил… – Веерская свернула направо в коридор и обнаружила, что это не тот коридор. Она на секунду запнулась, но решила идти прямо. По ее мнению выход из студии где-то в том направлении. По пути она вкратце пересказывала Клиффорду выступление Петра Шмюльца. Рядом с ней шел адвокат Анатолий Максименко и тоже с кем-то разговаривал по телефону. Он вообще не ориентировался в останкинских коридорах и до этого часа ни разу не был в этом крыле телекомпании. Адвокат полностью положился на Веерскую. Кристина шагала по коридорам, сворачивала в другие коридоры, спускалась и поднималась по лестницам, не переставая жаловаться Клиффорду Лоу. Продюссер ее успокаивал, говорил, чтобы они не брала это в голову.

– Крэстина, не принимай этот речь к сути, – Лоу все-таки еще не очень хорошо владел русским языком и порой чудно ставил слова во фразах. – Этого человека позвали на программ специально. Просто сказать речь. Ему надо было сказать точку мнения. Это есть хайп! Не слушай его, успокойся. Все равно он не прав и это все ясно знать.

– Да, ты прав, – согласилась Веерская. Клиффорд Лоу всегда был прав. – Покричал-покричал и на этом все и кончилось. Рейтинг у «Оксюморона» немножко подскочил, Николай Михайлов привлек к себе лишний процент потенциальных избирателей, Борис Скшатусский получил гонорар за выпуск. Все довольны. На завтра уже готовиться следующий выпуск на другую тему и про этот все благополучно забудут, а уж через неделю и сам Скшатусский не вспомнит, на какую тему была его программа.

– Именно так есть! – подхватил ее продюсер.

– Как ты добрался? – уже более уравновешенно спросила Веерская. – Как у тебя там дела?

– Все порядок, Крэстина, о-кей, – ответил Лоу. Что бы ей было лучше слышно ему приходилось почти кричать в трубку. – Сейчас идет ночь. Я еду в хоутэл на такси. Тут сильный дождь! Штормовое предупреждение! Но это не есть важно. А важно то, что я имел разговор с представителем «Юниверсал». Его звать по имени и фамилии Барт Майдерсон. Мы давно имеем знакомство и сейчас имели беседу. Он подтвердил мне, что они ищут русскую актрису. Хорошую актрису. Я дал ему твой портфолио, мистер Майдерсон проявить интерес. Ты слышишь?

– Да-да, Клифф! Здорово! Я рада!

– Завтра он дадут ответ. А у вас как идет работа над судом?

– Готовимся, – ответила Веерская и опять свернула в очередной коридор. – Мы с Максименко вместе участвовали в программе.

На этом они с Клиффом и простились. Но тут же у нее снова заиграл телефон, однако теперь это был не Лоу, а Виктор Владимирович Юдин. Он сказал, что видел ее фотографию на сайте «Яркого Созвездия». Кристина Веерская остановилась, с ней остановился Максименко. Значит Юдин видел ее львиный зев! Какая будет реакция? Но Юдин не оправдал родившуюся надежду на то, что он разозлиться, вспылит и разорвет с ней всякие связи, напоследок назвав ее развратной бесстыдной алкоголичкой. Веерская искренне надеялась, что на этом их отношения благополучно прервутся навсегда и она больше не увидит опостылевшего ей архитектора с его скачущим давлением. Но Виктор Владимирович стал зачем-то ее успокаивать и говорить, что он нисколько не расстроен, что это никак не повлияет на их отношения и что он может понять, когда люди иногда позволяют себе чуть-чуть выпить лишнего. Он и сам по молодости лет увлекался «Мадерой» и любил бренчать на гитаре песни Булата Окуджавы.

– Кристиночка, – говорил он ей так, словно разговаривал с маленькой девочкой. Это бесило Веерскую, но она молчала, только сильней сжимая зубы. – Ничего страшного, я все понимаю! Ну выпила, бывает… А то, что пела на балконе, так это даже хорошо, ты же знаешь, я люблю когда ты поешь, у тебя очень приятный голос. Хотя не стоило выходить тебе голенькой на балкон… Ты могла простудиться. Но повторяю, я не злюсь на тебя. Давай завтра сходим в ресторан? Я буду свободен до восемнадцати.

– Зато я занята.

– Ты говорила, что четвертого у тебя нет съемок.

– У меня есть суд. Мы с адвокатом будем готовить кое-какие документы.

– Ах с адвокатом… Ну естественно… С этим молоденьким мальчиком! Знаешь что, Кристина. Я ведь знаю про ваши с ним отношения… И знаешь… я понимаю тебя… Я уже не молод, а он… Ну что ж, я все понимаю…

– Про какие отношения ты говоришь? – актриса посмотрела на стоящего рядом Максименко, надеясь, что он не подслушивает.

– Про те самые, Кристин, – Юдин тягостно замолчал. – Я все про вас знаю. Ладно… Я ведь все равно тебя люблю и готов ждать сколько угодно. А ты наиграешься с ним и вернешься… Я все равно добьюсь того, что мы с тобой будем вместе! Мы будем счастливы с тобой, Кристина!