VIP PR

– Знаю, она звонила…

– Значит, на ее звонки ты отвечаешь, а на мои нет!

– Петь, не кричи, у меня болит голова. Я устала.

– Позавтракай.

– Я на работе поела.

– Ладно, – Петр Шмюльц, с силой хлопнул ладонью по столу, от чего на нем подпрыгнуло и звякнуло все что на нем стояло, резко встал и пошел в комнату. – Рит, мне очень не нравиться твоя работа! Тебе надо искать другую!

– Зато я получила за смену тройной оклад. Хочешь, мы купим тебе новые туфли на зиму? Ведь тебе надо.

– Надо, – не мог не согласиться Шмюльц. – Поешь и иди спать. А я пока на рынок съезжу, не буду тебе мешать. Когда из школы придет Алена, позвони мне, я вернусь. Мне очень нужно еще с ней поговорить!

– Нет, Петь, у меня нет времени, – Маргарита поставила опустевшую чашку. – Мне сейчас опять на работу.

Шмюльц уже в дверях повернулся и посмотрел на нее, как на дурочку.

– Опять? Ты же только пришла?

– У меня же рабочий день с одиннадцати.

– Как? Ты же всю ночь работала. Разве твой босс не дал тебе на сегодня выходной?

– Дал, – как-то неуверенно ответила Маргарита. – Но я решила выйти. Знаешь, я все-таки не так сильно устала. Сейчас душ приму и пойду.

– Я забыл, как фамилия твоего шефа.

– Алкенов.

– Даю тебе месяц, что бы ты нашла новую работу! – с этими словами Шмюльц накинул ветровку и обулся. – Месяц! Или я приду к тебе в твой «Эверест» и сломаю этому Алкенову все ребра, если он еще раз оставит тебя на всю ночь! И этому гаденышу Елизарову тоже! Тебе ясно?

– Не слишком ли ты смелый, Петь? Ты хоть знаешь кто такой Гриша Елизар?

– Да будь он хоть чертом с горы, мне пох… Короче говоря, ищи новую работу! Я поговорю со своими корешами, может у кого будут для тебя какие-то варианты. Давай поговорим с Аркашкой Переходовым, у него в магазинах требуются продавцы, уж тебя-то он возьмет.

– Только он платит в десять раз меньше, Петь.

– Тут ты права. Но все равно работу меняй! Понятно тебе, Рит?

Не дождавшись ответа, он вышел на улицу и направился в ближайшим магазин за второй бутылкой пива. Ему нужно было срочно успокоить нервы.

Вечером он вернулся домой пьяным. Нет, не совсем уж в невменяемом состоянии, но в таком о котором говорят – «сильно выпивши». Он сидел в одной забегаловке со знакомыми и пил пиво, а потом накатил белого столового вина из картонной коробки. Шмюльц пошел домой, только тогда, когда его сознание конкретно поплыло, а в бумажнике осталось совсем чуть-чуть. Если бы его встретил полицейский патруль, его бы препроводили в отделение и хорошенько бы оштрафовали за нахождение в центре города в нетрезвом состоянии. Но его не встретили и он благополучно дошел до своей квартиры без происшествий. Только один раз запутался в собственных ногах и шлепнулся на стайку воробьев. Ну и еще немного испачкал брюки и туфли в отборном пензенском черноземе, смоченным весенним влажным воздухом.

Он зашел в прихожую, провел рукой по усам (на месте ли?), кое-как разулся, нетвердо держась одной рукой за стену, прошел на кухню, заглянул в холодильник и, удостоверившись, что там полно всякой еды, захлопнул дверцу.

– Ален! – позвал он неприятным голосом.

– Че? – отозвалась она из своей комнаты.

– Иди сюда!

– Сам иди сюда!

– Я не могу идти! – Шмюльца занесло и он предпочел обмякнуть на табуретку, чем упасть на пол. – Я устал! У меня давление!

Появилась Алена.

– Давление у тебя? Ну-ну… Чего хотел?

– Ты это… Ты того!

– Чего того?

– Ты как с отцом разговариваешь?!! – Шмюльц попытался погрозить ей указательным пальцем, но его непослушный перст только описал в воздухе разнообразные зигзаги и вернулся на колено. – Ты это самое…

– Ну чего, пап?

– Сама знаешь чего! Мать не приходила?

– Нет, она в «Эвересте» до двеннадцати.

Кажется, сидя в забегаловке, Шмюльц хотел вечером серьезно отругать свою дочь за незваного афганского гостя, но изрядно выпив, он перестал владеть языком и мыслями. Он хотел сказать ей, что она ведет неправильный образ жизни, что у нее зависимость от спиртного, что она поздно приходит домой, что учиться плохо и что самое главное – она связалась с каким-то мутным иностранцем, определенно не энциклопедиста. А то, что она переспала с ним в шестнадцатилетнем возрасте – это вообще неслыханно! Все это он хотел выложить Алене и даже достать ремень, но… Как он может ставить ей в упрек, то что она много пьет, если сам он сейчас находиться в, мягко выражаясь, говенном состоянии. Да еще Рита днюет и ночует в своем баре-ресторане «Эверест».

– Кто в доме хозяин? – выпалил он, гордо выпучив нижнюю челюсть.

– Ты конечно, кто ж еще?

– Вот! А вы, бабье, меня не слушаете! Разболтались обе! Вот скажи, что мне с вами делать?

– Пап, иди лучше спать.

– Ты трезвая?

– Трезвая, – Алена проявила явное неудовольствие этим вопросом. – А ты?

– Да, я выпивши! А что, нельзя?

– А мне нельзя?

– Тебе нельзя! А папе можно! У папы нервы! – на Шмюльца накатила какая-то волна и у него закружилась голова. – Я… Ладно, иди. В свою комнату, а не на улицу. А я спать… Спать… Ляля в люлю… Папа устал… У папы нервы…

Пенза

Он проснулся рано, его терзал сушняк. Первым делом протянул руку направо – ага, Маргарита на месте. Он вспомнил, что выпивал вчера и на всякий случай глазами взглянул на ту женщину, что лежала рядом. Да, точно это Рита, а не Гульшат. Во рту было сухо и он заковылял на кухню, где влил в себя два стакана воды и поставил чайник на плиту. Сегодня ему не надо было на работу, сегодня у него выходной. Маргарита тоже должна была отдыхать. Она работала по графику два дня – через один. Два дня работы по тринадцать часов – один выходной. Он же работал сутки через двое. Так что периодически и у него и у нее выходные совпадали. Разогревая себе приготовленные бутерброды в микроволновке, он стал вспоминать какой сегодня день недели. Сегодня суббота, значит Алене надо что-то приготовить на завтрак, перед тем, как она отправиться в школу. Вздохнув, он принялся готовить следующие бутерброды.

– Ты чего вскочил чуть свет? – спросила его пришедшая на кухню заспанная Маргарита. Он ответил, что выспался и хочет есть. Она его выпроводила с кухни, уяснив ему, что приготовит ему и Алене сама, иначе от его ежедневных бутербродов у их дочери будет гастрит. Шмюльц спорить не стал, хотя бы потому, что, как ни крути, а Маргарита готовить умела хорошо, а бутерброды ему и самому уже надоели.