Нельсон. Морские рассказы

Кондиционер, как назло, полетел. Короче, сломался ещё перед Гонконгом. И теперь на судне была жара. Находиться в надстройке было невозможно. Она была раскалена. Попытка спать являлась просто пыткой. В поту можно было просто утонуть, если представить себе, что днём надстройка раскаляется до сорока градусов.

Пол Хьюсбомер в Гонконге привёз «новый» – б/у, – но японский кондиционер, после ремонта. На новый компрессор кондиционера у фирмы просто не было денег.

Эти последние четыре дня, до захода в Тяньцзинь, мы только и занимались тем, что со сварщиком Серёгой и парой филиппков тянули этот компрессор наверх, на третью палубу. Вручную, талями. Изготавливали и устанавливали новые трубы и тянули новые провода к ящику для автоматики. Только вот соленоидов и термостатов с ТРВ не было. Пол обещал привезти их в Тяньцзинь. А как прожить эти дни, в начале июля, без кондиционера? Тоска!!! Филиппки – и те ходят смурные. Им тоже жарко. А я спал под двумя вентиляторами. Но и то весь потный, в липких простынях. Удовольствие небольшое.

А сейчас, помывшись, я вышел на причал. Агент сказал, что Инночку привезут к часу дня. Но я уже дефилировал по причалу полтора часа, а её всё нет и нет.

Понятно… Китайская точность. Как назло, приехал шипчандлер. Пришлось идти с ним в каюту. Попутно зову своего верного Фернандо.

Как третий механик, он, конечно, хорош, но рвётся во вторые, сметая всё на ходу. Вадик – это мой новый второй механик, недавно прибывший из Одессы, – ещё и месяца не отработал. Долго что-то он осваивается.

А я был полностью уверен, что Фернандо примет всё снабжение и все филиппки у него будут бегать как заведённые, перетаскивая его по кладовкам. Только я сел за стол с шипчандлером, как раздался стук в дверь.

– Заходи, – кричу по-английски.

В щель просовывается какая-то китайская рожа. Ну, думаю, помощник шипчандлера. И, не обращая внимания, листаю дальше накладные. Фернандо стоит, склонившись надо мной. Но вдруг почему-то распрямился, и в каюте наступила какая-то натянутая тишина.

Дверь распахнулась, и… бог ты мой! На пороге каюты стоит она.

Та, которую я так ждал, та, к встрече с которой я так тщательно готовился. Та женщина, которая столь часто снилась мне долгими ночами. И вот теперь…

Нет! Это не сон! Теперь это она! На самом деле – она!

В длинных шортах, лёгкой блузке под тельняшку, только полоски намного крупнее. Каштановые волосы небрежно раскинуты по плечам, и чтобы из них не получился костёр искр, их украшала немыслимо хорошенькая шляпка из соломки. Глаза удивлённо распахнуты, губы застыли в вопросе: «Вот она Я, а ты меня опять не встречаешь!»

Стул отлетает с треском, шипчандлер оттолкнут локтем. Я вскакиваю и делаю такие лёгкие, несущие меня к моему счастью, шаги.

И – вот она в моих объятьях.

Вот опять я слышу аромат её волос, и её прерывистое дыхание прерываю поцелуем. Фернандо от такой картины захлопал в ладоши:

– Молодец, чиф, – и, подхватив накладные и попутно шипчандлера с его помощниками, закрывает дверь.

– Я всё сделаю, чиф, – говорит он уже из-за полуприкрытой двери.

А я заглядываю в мои зелёные озёра. Но в них буря возмущения, радости, восторга от всего пережитого, что только что произошло.

– Почему ты тут, а не там? – показывает она пальцем вниз.

Не успеваю ответить. Открывается дверь – и какая-то слащавая китайская рожа вносит Инночкины вещи. За ним ещё пара таких же прищуренных рож.

Это они привезли моё сокровище, и с ними мне надо рассчитаться.

Они встретили Инночку в Пекине, отвезли в Тяньцзинь, поселили в гостинице (за её же счёт), потом привезли сюда, на судно. И за всё про всё – двести долларов.

Хотя билет на самолет от Владивостока до Пекина стоил те же двести долларов. Но торговаться не было ни сил, ни желания. Хотя цену можно было бы сбить и вдвое. Подписываю им бумаги, не глядя в них, лишь бы эти рожи исчезли подальше от нас. Достаю деньги из кошелька, вручаю их первому же китайцу и закрываю за ним дверь.

Но даже и после их ухода уединиться не удаётся. Каюта не закрывается. Успеваю только спросить Инночку о полёте, дороге, гостинице.

Рабочий день. Что поделаешь.

Судно пришло, и если ты что-то заказал, то сделай всё сразу и сейчас же. Вентиляторы месят горячий и влажный воздух. Народу в каюте не уменьшается.

Инночка ушла в спальню. Но разделаться со всеми желающими удаётся только к вечеру. Открываю потихоньку дверь спальни и заглядываю в щёлку. Вентилятор гонит на неё воздух, шевеля раскинутые по подушке волосы.

Она лежит, закрыв глаза, под простынёй. Но только дверь приоткрылась чуть больше положенного, глаза, мои глубочайшие озёра, открываются. И она, как будто и не спала, встречает меня вновь тем же грудным голосом:

– Что? Уже все ушли? И ты уже полностью свободен?

Её голос… Сколько раз за последние месяцы я его слышал по телефону. А теперь вот он, рядом. И ничего не разделяет нас и не мешает нам. Моё хрупкое создание. Как же я истосковался по тебе.

Но на сегодня это ещё не всё.

Не надо расслабляться старшему механику. Опять раздался стук в дверь.

Это снова прибыла пара китайцев. О! Они привезли из Шанхая долгожданные запчасти для кондиционера.

Зову Вадика. Тот приходит в каюту недовольный. Причина его недовольства мне прекрасно понятна. Я ущемил его права второго механика, поручив Фернандо приёмку снабжения.

Но настроение его улучшается, когда я даю ему 50 юаней и прошу купить пива. Он моментом преображается. Понимает, что не всё так просто. Нужен Серёга.

Серёга был из Владивостока. Последние три месяца я только с ним и мог говорить по-русски, пока не приехал Вадик. Хоть он меня тогда полностью понимал и был полностью моей опорой, когда мы дёргали поршни и меняли форсунки. Я даже научил его искусству притирки игл в форсунках. Когда Пол Хьюсбомер узнал об этом, то чуть ли не прыгал от счастья, что таким образом он сможет сэкономить на обслуживании судна.

Серёга был согласен на всё. Хоть сейчас ставить ТРВ с соленоидами. Сам он тоже устал от жары, царившей в каютах. Значит, к утру всё будет готово. А утром я заправлю этот чёртов кондишн фреоном, и мы будем жить по-человечески, в прохладе.

Вскоре и Вадик появляется. Инночка достаёт селёдку. Она привезла её из Владивостока, чёрный хлеб (тоже из дома!). Боже! Хоть и жара, но стаканчик холодного пивка с селёдочкой уничтожает все неудобства.

Вадик приносит гитару и своим несильным голосом поёт песни своего собственного сочинения.

Вадик – поэт. Любит свою жену. Тоже по имени Инна. Сильно скучает по ней – и в период особого упадка жизненных сил пишет песни. Все они про любовь, разлуку, море, которое отделяет нас от наших семей и любимых.

Пару раз заходит Серёга за советом. Пиво он не пьёт. Вообще ничего не пьёт. Пришёл на судно, чтобы заработать, вот и работает.

Но вечер заканчивается. Что опять готовит нам завтрашний день? Хорошего я уже отвык ждать. Опять поломки, опять неблагодарная работа механика на судне. Но сейчас со мной она, моя любовь. С Вадиком остаются лишь только его песни.

Вечер заканчивается. Тихо. Мы вдвоём. Как хорошо, что в жизни бывают и такие прекрасные моменты.

Их было очень и очень много за неделю стоянки в Тяньцзине. Хотя пришлось доделать кондиционер, дёрнуть три поршня на главном двигателе, но вечера были наши. Это и прогулки по ночному Китаю, и поездки на пляж и за город, и, естественно, шопинг. А куда же без него. Но самое главное – мы были вместе. Ничего не торопило нас, ничего не разделяло нас. Я чувствовал любимое моё тепло. Правда, пару раз просыпался ночью в страхе. Где она? А когда видел в свете ночника любимое лицо и слышал её безмятежное дыхание, то, успокоенный, опять засыпал рядом.

Вместо филиппинского царька пришёл новый капитан – англичанин.

Кэптин Брэдли. Шестидесятилетний бритиш покорил Инночку своей вежливостью и обходительностью. В Даляне он пригласил нас в китайский ресторан. А в Инчхоне мы его позвали в русский. Хотя я и был загружен работой по горло, но кэптин Брэдли разрешил мне днём с Инночкой несколько раз съездить в город и отдохнуть. Тут уж Вадик отвертеться не мог. В эти периоды вся работа наваливалась на него. Но это только возвышало его как 2-го механика, и он был не против этого, чтобы закрепить свой авторитет.

А хронометр так и отсчитывал, так и отсчитывал минуты до нашего расставания.

Из Инчхона мы снимались на Перу. И я иногда ловил в Инночкиных глазах затаённую тоску. Один раз она не выдержала и расплакалась:

– Опять я буду одна!