Офицерская жизнь

Так незаметно закончился первый курс. Мы разъехались на каникулы, я – в Кропоткин, Валера – к себе в Обоянь. Он пригласил меня приехать в гости, я согласился. Побывав дома, помог по хозяйству маме и бабушке и решил съездить в гости к другу. Надел форму, взял гражданскую одежду, поездом поехал в город Курск. На вокзале меня встретили друг Валера в форме и его сестра – красавица, спортсменка, кандидат в мастера спорта по легкой атлетике, комсомолка. Она сразу понравилась мне: красивая фигура, пшеничного цвета волосы, голубые глаза. От Валеры не скрылось моё очарование его сестрой, он отвёл меня в сторонку и предупредил, что у неё есть жених, он служит в армии. Я понял, что опоздал, но на душе почему-то было легко.

Мы определились, что пробуду у него неделю. Прибыв на автовокзал, билетов на Обоянь не смогли купить, решили добраться до трассы, а там доехать на попутках. Прибыв на трассу, стали голосовать, но никто не хотел останавливаться. Тогда Люда, сестра Валеры, попросила нас спрятаться в кустиках, вышла на проезжую часть, чуть обнажив свою красивую ножку, и первая проходившая «Волга» остановилась как вкопанная перед девушкой. Она переговорила с водителем, махнула незаметно нам рукой, мы быстро выбежали из кустов и сели на заднее сиденье. Водитель, видя, что деваться некуда, согласился нас довезти, не взяв при этом ни рубля денег.

Дом Валеры находился недалеко от трассы. Рядом росла большая яблоня, под которой стоял длинный стол с закусками и начатой бутылью самогона. Ожидая нашего прибытия, родители Валеры, оба фронтовики медики, с соседями уже приняли на грудь. Нас усадили за стол, налили водки, закусили, и процесс знакомства состоялся. Часа в четыре обед закончился, и меня отправили отдохнуть в сад в летнюю беседку, где стояла кровать. Коснувшись подушки, я сразу отключился. Очнулся, когда почувствовал на своем теле прикосновение женских рук. Открыв глаза, увидел сидевшую на кровати Людмилу. Она объяснила, что пришла пригласить меня на ужин.

Клубом здесь служила перестроенная церковь, рядом была огорожена круглая танцплощадка с деревянными полами. На танцы мы прибыли втроем, Валера на танцплощадке подхватил знакомую по школе Любу Захарову. Так мы стали меняться парами и танцевать. Отдохнув до 23.00, пошли домой, Валера пошёл провожать свою знакомую, а я с его сестрой – домой. Дойдя до ворот, сестра Валеры предложила прогуляться. Вечер был тихим, на небе сияли звезды, в поле пели кузнечики. Перейдя автотрассу, мы оказались на поле, где росла бахча. Там был навес, где мы присели. Было уже свежо, я снял пиджак и накинул на плечи Людмилы. Обнявшись, согревая друг друга горячими поцелуями, мы забыли о времени. Сдерживать себя уже не могли ни я, ни она. Слова Валере о своей сдержанности вновь мелькнули в голове, и я решил остановить это безумие. Мы резко встали и молча, думая о случившемся с нами, пошли домой. На пороге встретила мать Валеры, внимательно посмотрела на нас и отправила спать в разные комнаты.

Утром позавтракали. Валера предложил взять мотоцикл с коляской у знакомых и поехать к родственникам. Я удобно уселся в люльку, Валера за руль. Мы начали объезд родственников. Каждое посещение заканчивалось застольем, Валера не пил, и мне пришлось отдуваться за двоих. Отдохнув, мы решили вернуться домой. Вечерело, мы ехали вдоль лесопосадки с ветерком, дорога была хорошо укатана во время уборочной кампании и блестела, как асфальт. Валера расслабился, и тут произошло ЧП. Местный тракторист плугом на перекрёстке посадок сделал борозду, в которую мы угодили. Валера пытался объехать ее, повернул резко влево, и мотоцикл лёг набок. Валера вылетел и упал лицом на землю. Меня спасла люлька, она не позволила вывалиться, и я отделался лёгкими ушибами. Я поднял Валеру, платком вытер кровь на лице, особых ушибов не было и у него. Мы подняли мотоцикл, Валера сел в люльку, я за руль.

Прибыли домой, родители привели нас в порядок, смазали ссадины, и мы снова пошли в клуб, несмотря на протесты взрослых. По окончании фильма пошли домой, и в беседке все повторилось вновь. Превозмогая себя, подавляя свою мужскую плоть, я нашел в себе силы вновь остановиться, помня о данном другу слове не трогать сестру. Вернувшись домой, я встретил осуждающий взгляд матери друга и принял твёрдое решение утром уехать домой.

За завтраком объявил о принятом решении. Сидевшие за столом восприняли его каждый по своему. На прощание я пригласил Валеру по пути в училище заехать ко мне. Поезд проходил мимо моего дома, можно было сделать остановку на два-три дня, погостить у меня. Он так и сделал. Заехал ко мне, с большой радостью пил наше домашнее вино и уплетал варенье, а бабушка, как всегда, наварила его много. Отдохнув, мы сели в самый медленный почтовый багажный поезд и двинулись в Беслан.

Поездом Ростов – Баку возвращались многие из наших курсантов. На станциях, где разгружалась почта, мы покупали выпечку, фрукты и, конечно, позволяли себе попробовать домашнего вина, которое предлагали бабушки. Добравшись до станции Беслан, мы пересели на рейсовый автобус и проследовали дальше в училище.

Помню, как однажды один из наших одноклассников–Балинов Слава вернулся с вокзала в кедах: пока он дегустировал вино, у него в купе увели хромовые сапоги. Он не отчаялся и сочинил частушку: «Выпил чарку– не берэ, выпил втору – чоботы взялэ». В основном в отпуска мы ездили поездом. Один раз я нарушил правило и поехал автобусом Орджоникидзе – Ростов через Кропоткин. По дороге меня удивляла наглядная агитация, призывающая советский народ «догнать и перегнать США на душу населения» по мясу, молоку и т. д. И вот за Нальчиком на извилистой горной дороге я увидел один из таких плакатов. Прочитал его, а дело было ночью, не успел оглянуться, как на очередном повороте увидел другой плакат со следующим текстом: «Не уверен – не обгоняй!». С подобным оформлением наглядной агитации я встречался по жизни не раз.

Особенно запомнилась картина в городе Навои Узбекской республики. По дороге в бригаду были две колонии, между которыми располагалась воинская часть 6642. В первой ИТК общего режима справа от КПП стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину в трехметровом исполнении. Его правая рука, вытянутая вправо, указывала направление движения: «Верной дорогой идете, товарищи!».

Вернувшись из отпуска или с каникул, мы щедро делились друг с другом домашними сладостями, выпечкой. В дальнейшем составляли в отделении график, кто и когда должен попросить родителей прислать посылку. Родители, конечно, не могли отказать своему отпрыску. Полученная посылка шла на общий стол, получателю безоговорочно доставались личные вещи: белье, тёплая одежда, сувениры. В посылках мы часто получали сало, быстренько резали его и тут же съедали. Однако два наших товарища-мусульманина с полгода отказывались его есть, но потом привыкли.

Дисциплину соблюдали все. На тех, кто нарушал требования воинских уставов, первоначально воздействовали сержанты, объявляя наряды вне очереди на кухню, уборку туалетных комнат, лишая очередного увольнения в город. Это действовало отрезвляюще, ведь всем хочется отдохнуть в городе, подышать воздухом свободы, посмотреть, чем живут на гражданке сверстники, познакомиться с девушками, которые, конечно, были воспитаны в строгих обычаях народов Кавказа. Чаще знакомства состоялись с приезжими студентами из российских регионов, обучавшимися в городе Орджоникидзе.

Случались и эксцессы с местным населением, особенно среди мужской половины. Злопыхатели выкрикивали оскорбительные слова в наш адрес, когда мы шли с нижним бельем в баню. Однако таких мы быстро отучили. Их выхватывали с тротуара и толкали внутрь строя. Что там творилось, понять нетрудно: когда колонна проходила, виновник лежал на брусчатке и считал зубы и синяки. Старшина делал вид, что не видит этого. Но в целом отношения с местным населением были хорошие.

Мы умудрились в увольнениях пойти к местным портным и заказать себе брюки-дудочки, которые тогда были в моде. Помню, и я заказал себе. Когда забирал их, принял на грудь стаканчик чачи. Вначале я был против: до конца увольнения оставалось два часа, но портной привёл доводы, что чача лечебная, а её запах и крепость уничтожаются хорошей закуской из черемши. Она в изобилии росла в Северной Осетии и продавалась во всех магазинах в банках 0,5–0,7 л за копейки. Выпив, закусив осетинским пирогом с черемшой, я, погуляв по городу, вернулся в училище. Дежурный проверил, что у меня в руках, осмотрел брюки, почувствовал запах черемши. Поняв, что я выпил, и, не дождавшись признания, махнул рукой: видимо, вспомнил свои курсантские годы, отпустил меня в казарму. Так я впервые попробовал местную чачу из кукурузы и заел ее черемшой. Меня тогда пронесло, и я твёрдо решил больше не играть с судьбой, ведь за пьянку могли отчислить из училища даже с третьего курса. Войскам нужны трезвые офицеры.

После отпуска мы готовились к войсковой и юридической стажировке. Наш взвод определили в город Тулу, где размещался конвойный и учебный полки. Руководителем стажировки был назначен преподаватель тактики подполковник Б. Я. Сергеев. Между собой мы ласково называли его Яшкой-артиллеристом. В годы войны он был артиллеристом. Это был спокойный, добрейшей души человек, который годился всем нам в отцы. Прибыв на стажировку, мы распределились по ротам. Меня, Валеру, старшину Козловского и Плиева, внука легендарного командующего Конармией, оставили при штабе.

Из всей стажировки мне запомнилась история, произошедшая с нашим одноклассником В. Дегтяревым. Учился он урывками, но в конце каждой четверти напрягался и сдавал все на отлично. Заступая в кухонный наряд, мог сразу съесть до сорока котлет, а затем сидеть на горшке, мучаясь от переедания. А хэбэ носил до черноты, и, когда у всех нас кончалось терпение, мы прибегали к насилию. Вели его в умывальник, раздевали, доставали из его вещмешка старое, такое же грязное подменное белье, заставляли стирать под общим контролем. Он мог забыть с вечера побриться или привести свою голову в порядок. Однажды он решил ночью побриться и побрить голову, но, к его несчастью, прибыл курсовой, чтобы провести со взводом очередной воспитательный процесс, подняв по тревоге. Володя не успел побрить до конца голову и наполовину лицо. Щетина у него была чёрная, выглядел он, как узник Бухенвальда. Все умирали со смеха. Нас призывал к порядку курсовой по ходу марш-броска по городу. Картина была нелепая. Редкие прохожие видели человека в форме с побритой наполовину головой и тоже смеялись. Однако Вову было трудно удивить, он был спокоен и уверен в себе.

Ещё более странным было его поведение с женским полом. Стоило ему, познакомившись с девушкой, поцеловать её, подержаться за колено, не говоря уже о другом, он тут же писал рапорт и просил разрешения жениться в очередной раз. Именно его распределили подальше от цивилизации, так как в городе Туле много невест. Руководитель стажировки распределил его в роту, стоявшую в Ясной Поляне. Красивейшие места, в которых я побывал тогда благодаря Володе! Он нашел местную девушку, с которой спала вся деревня. Сразу взял себя в руки, переселился в дом невесты, где его обильно кормили и поили. Узнав от командира роты о случившемся, руководитель стажировки Сергеев сообщил командиру батальона подполковнику М. И. Сливину. Тот вызвал меня и Плиева, выделил уазик, поставил задачу доставить нашего жениха Дегтярёва в штаб, а старшине Козловскому готовить встречу молодых. Прибыв в роту, Володю там мы не обнаружили. Командир роты рассказал о месте его проживания. В добротном доме мы обнаружили тёщу, а в спальне нашли молодых. Подняв их из постели, мы стали вести с ним профилактическую беседу. Вова был неумолим, убеждал нас, что твёрдо решил жениться, оповестил свою семью и ждёт ее приезда из Волгограда на свадьбу. Будущая тёща не теряла времени даром: за короткое время нашей беседы она накрыла нам завтрак, естественно, предложив выпить по 100 граммов за молодых. Получив отказ, не расстроилась и велела дочке ехать с нами в полк. Нам пришлось взять её.

Прибыв в часть, мы доложили подполковнику Сливину, что курсант Дегтярёв доставлен вместе с невестой, которая ждала нас за дверью. Он приказал завести их в кабинет, где находились руководитель стажировки Сергеев и старшина Козловский. После непродолжительного разговора комбат приказал Дегтярёву снять штаны, а старшине Козловскому принести линейку и портновские ножницы. Такой команде были удивлены не только мы, курсанты, жених, невеста, но и руководитель стажировки.

Старшина вскоре принёс метровую линейку и портновские ножницы. Командир батальона приказал Дегтярёву снять нижнее белье, старшине линейкой измерить пенис у жениха, и, если он меньше 15 см, отказать в женитьбе, если более – отрезать лишнее. Услышав такие распоряжения, все были в шоке, особенно жених. Он двумя руками держал свои штаны, спереди его прикрывала невеста, а мы не знали, что делать дальше. Девушка упала на колени, просила комбата не делать того, что он задумал, а сама пообещала не спешить с замужеством. Прочитав молодым мораль, комбат отпустил девушку домой, Вову перевёл в другое место для дальнейшего прохождения стажировки, заставив сообщить родителям в Волгоград об отмене свадьбы. Забегая вперед, могу сказать следующее: Дегтярёв получил воинское звание «лейтенант», был распределён для прохождения службы в войска. Вместе с дипломом Володе вручили 23 рапорта о намерении жениться. «Теперь, – сказал комбат, – ты можешь жениться сколько хочешь, но помни: создание семьи для офицера – дело ответственное, требующее принятия взвешенного решения головой, а не своими страстями при виде женского тела». О дальнейшей судьбе Володи я не знаю, а молодых людей, подобных ему, за годы службы видел немало.

Как проходил выпускной вечер, точно не помню. Запомнилось одно: на вещевом складе каждому выдали «приданое», которое едва вмещалось в два больших чемодана, с которыми мы и разъехались в отпуск. Конечно, радости было много: мы, надев офицерскую форму, не могли налюбоваться на себя в зеркало.

В Кропоткине жил ещё один наш выпускник, Вадик Липкус. Мы с ним общались, но близкими друзьями не были. Он был из состоятельной семьи. Его папа, полковник милиции, работал в управлении на транспорте. Мама была заведующей продовольственным магазином, что размещался на привокзальной площади станции Кавказская, этажом ниже их трёхкомнатной квартиры. У него была сестра, которая училась в Пятигорском институте иностранных языков. Вадик был добрым, но избалованным человеком, не был подготовлен к жизни, совсем не знал, как вести себя с девушками. Застенчивость и низкий рост, примерно 165 см, усиливали его страх перед девчонками. Чтобы придать себе солидности и найти партнёршу на танцах, он шел к школьницам и приглашал их. Однажды я пригласил его сходить в кино. Он согласился, надел полевую форму, сверху накинул плащ-палатку, и мы пошли в кинотеатр «Россия». Купили два билета в 11-й ряд. Пока стояли у афиши, рассматривая её, подошла молодая, смазливая на лицо девушка. Вадик заговорил с ней, а затем подошел ко мне и попросил уступить ему мой билет, чтобы девушка была рядом с ним. Я согласился, взял другой билет на 17-й ряд. В кинозале я потерял его из виду. Рядом оказались девушки из школы №4 им. Пушкина, где я когда-то учился. Они знали меня по встречам с выпускниками школы. По окончании фильма я уехал на автобусе к себе домой в посёлок Северный. Утром решил узнать, что же было далее с Вадиком. На звонок вышла его мама и сходу начала обвинять меня: мол, с кем я его познакомил, вот что она сделала с ее сыном. Вадик в разговор не вмешивался, стоял у двери в зал и жестами призывал не слушать мать, а идти к нему. Одет он был в темно-синий шерстяной динамовской костюм, шея была закрыта воротничком от куртки. Усадив меня в кресло, закрыв дверь в зал, он поведал мне следующую историю своих любовных похождений.

С его слов, таинственная незнакомка повела его на территорию горбольницы, где был сквер с лавочками. Там она наставила нашему Вадиму массу засосов, довела до безумия, с которыми он едва справился. Более того, расчётливо взяла слово завтра встретиться снова. В залог забрала офицерское удостоверение. Вадик капитулировал перед этой львицей любви и теперь просил совета, как быть, ведь через сутки надо ехать к месту службы в город Архангельск. Отругав его, я решил помочь, уговорил родителей отпустить Вадика вечером ко мне на прощальный ужин под мой личный контроль. Мне его родители доверяли, считая меня самостоятельным человеком.

Попрощавшись, я уехал и больше ничего не знал о судьбе Вадика. Только в 1997 г., через 20 лет, я узнал о страшном ЧП, произошедшем в Пуксоозере Архангельского соединения ВВ МВД СССР, где служил Владик. Я в это время был слушателем Военно-политической академии имени Ленина в городе Москве. Суть ЧП сводилась к банальному любовному треугольнику с участием прапорщика – начальника караула, начальника штаба батальона и женщины, с которой оба встречались. Узнав о том, что начальник штаба батальона, женатый человек, встречается с его девушкой, прапорщик, имея оружие АКМ, прибыл к сопернику на инструктаж, где присутствовал и Вадик, и открыл стрельбу из автомата. Было убито два человека. Вадик успел выпрыгнуть в открытое окно, но пуля задела ему правое предплечье, пробив насквозь кость. От друзей по совместной службе я узнал, что он лежит с ранением в Центральном госпитале ВВ МВД РФ.

После занятий в академии я взял сладости, фрукты и поехал к Вадику. Он поведал мне, как сложилась его офицерская жизнь в Пуксоозере. Он был назначен командиром взвода. Через месяц с его согласия к нему из Кропоткина приехала всё та же таинственная незнакомка, женила на себе, по-быстрому нарожала двоих детей, постоянно гуляя со всеми подряд в маленьком посёлке. Вадик не смог пережить позора, запил, его осудили за пьянство офицерским судом части. Сняли одну звёздочку. Через год восстановили. Но жену остановить не мог из-за своего характера, она продолжала держать его возле себя двумя детьми. Лишь после ранения он оставил её, забрал двоих детей, в звании капитана уволился из войск, вернулся в город Минеральные Воды, где теперь жила его семья.

Приводя этот ужаснейший пример, я ещё раз убеждаюсь в том, насколько виновны мы, родители, перед своими детьми, когда растим их в тепличных условиях, отрывая от реальной жизни, где добро и зло всегда рядом. Оберегая, мы думаем, что делаем им лучше, а на самом деле губим их, и жизнь сурово наказывает нас за ошибки. Конечно, надо учиться на чужих ошибках, но по факту каждый из нас набивает шишки на своих, а затем, жалуясь на жизнь, живёт дальше. Этот пример всегда напоминает мне, как важно понимать своих детей, доверять им, помогая реально познать жизнь. Не бояться, что порой у них появляются синяки и шишки, сердечные травмы, и объяснять причину их появления.

Каждый офицер, получив первое офицерское звание, естественно, озабочен массой возникших вопросов, в первую очередь выбором места службы. Здесь мне было легче: нас, 54 человека, распределили в Ташкентскую дивизию. В неё входили части, размещенные на территориях трёх республик: Узбекской, Туркменской, Таджикской. Штаб размещался в городе Ташкенте, недалеко от аэропорта, рядом с железнодорожным институтом.

Город Ташкент рос на наших глазах, вся страна строила его после землетрясения. Каждый новый микрорайон, дом имели национальный архитектурный стиль. Старый город лежал в развалинах, именно там трудился весь гарнизон. Дома вначале сносили тяжелой техникой, а затем солдаты вручную разбирали остатки жилищ, грузили и вывозили за пределы города.

В дивизии нас встретили тепло: лепёшками, сладостями и чаем. Начальник штаба дивизии собрал всех у большой карты и показал дислокацию частей, не забыв напомнить, что вода здесь на вес золота, так как кругом пустыня и горы. Каждого из нас лично пригласил на собеседование начальник отдела кадров и предложил на выбор место службы. Среди моих однокурсников из второго взвода первыми получили распределение Бардаков, Антонов и мой друг Бармаков. Их, как самых крепких и здоровых, сразу зачислили в оперативный батальон. Валеру взяли туда временно начальником химслужбы, он нужен был им на должность начальника физподготовки: прежний подходил к увольнению по возрасту и выслуге лет. Валера из штаба дивизии направился в штаб воинской части 3408, представился командиру части подполковнику Н. Цицилину и попросил взять и меня. Тот вызвал своего заместителя по политчасти майора Таджибаева и поручил решить мой вопрос. Я сидел в штабе и удивлялся, почему не вызывают меня, так как нас оставалось всего несколько человек. Оказалось, все просто: нас, пять выпускников– членов партии, заранее отобрали на должности заместителей командиров рот по политчасти. Вечером нас пригласил в свой кабинет начальник политотдела полковник С. Булычёв и поздравил с прибытием на узбекскую землю. Мне по просьбе майора Таджибаева он предложил должность секретаря комитета ВЛКСМ воинской части 3408, и я с радостью согласился служить в новой части вместе с другом Валерой.

Мне сразу понравился полковник Булычёв. Это был очень образованный, внимательный, с проницательным взглядом политработник. Позже я узнал, что он добрейшей души человек. Он поручил двум своим начальникам отделов агитации и пропаганды, оргпартработы – фронтовикам подполковникам Попову и Иванову быть моими наставниками. На второй день они пригласили меня в кабинет и начали обучение. Я благодарен им всю жизнь, что они научили меня за массой бумаг видеть человека с его судьбой, взглядами, характером. Работа с бумагами была очень важна, так как иногда деятельность политработников оценивали по количеству отработанных бумаг, а не по реальным делам: умению подставить плечо своему командиру в трудное время, разъяснить суть его требований коллективу в целях поддержания высокой боевой готовности и крепкой воинской дисциплины. Именно эти два фронтовика научили всегда с уважением относиться к командирам-единоначальникам, вместе с ними нести ответственность за происходящее в части, соединении, училище. Не подсиживать и не строчить доносы, а говорить в глаза друг другу правду, иногда горькую и неприятную. Ведь именно командир и его заместитель по политчасти, по инструкции ЦК КПСС, несут ответственность перед вышестоящей партийной организацией. Скажу честно, на своем жизненном пути повстречал много командиров, с которыми было приятно служить, учиться правильно руководить подразделениями, частями, соединениями. К их числу отношу и командира воинской части 3408 подполковника Цицилина. Этот высокий, стройный, с голубыми внимательными глазами человек с первых дней окружил нас заботой и вниманием. Он не мог в то время обеспечить нас жильем. Общежития в части, дивизии не было. Он подсказал, к кому обратиться, чтобы снять квартиру.

В нашу часть попало пятеро молодых офицеров: Антонов, Бардаков, Выприцкий, Бармаков и я. Выприцкий был моим земляком: из станицы Кавказской, что в 8 км от города Кропоткина. Втроем мы решили снять квартиру недалеко от части, в рабочем посёлке. Искать долго не пришлось. Простая рабочая семья водителя предложила снять маленькую летнюю кухню из двух комнат. В первой комнате была отапливаемая дровами печь, вторая была чуть больше. Мы привезли скромную солдатскую мебель из части: обеденный стол на четыре человека, набор посуды с ложками и кружками, три солдатские кровати с матрацами и постельным бельем, которое мы еженедельно меняли в части. Печь мы никогда не топили: на улице всегда светило солнышко. Иногда зима напоминала о себе, и тогда печь топила хозяйка дома, которая стала для нас второй матерью. Мы тоже за эти годы стали для неё родными.

Замполит майор Таджибаев в то время заочно учился в академии имени Ленина, инструктором оргпартработы был секретарь партбюро капитан Пожидаев, пропагандистом – капитан Мавлянов. После избрания на комсомольском собрании части секретарём комитета ВЛКСМ я вошёл в их команду.

Батальон был небольшой, состоял из трёх рот, которыми командовали опытные офицеры, разные по национальности: грузин Биченов, русский Малахов, казах Ташкулов. Личный состав в оперативную часть подбирался особо: рост не ниже 175 см, приятные внешние данные, из числа русских, украинцев, белорусов и жителей центральных областей России. Ведь служба у нас была особая: поддержание общественного порядка в столице Узбекистана городе Ташкенте. Мы обеспечивали порядок на футбольных матчах ФК «Пахтакор» с 39-го по 42-й сектор, проводимых в городе больших общественно-политических мероприятиях, охраняли СИЗО КГБ республики. Дважды в год усмиряли крымских татар, которые митинговали, добиваясь возвращения в Крым. Привлекали нас и к ликвидации стихийных бедствий. Комсомольская работа была хорошо знакома мне по школе и училищу, где я был членом комитета. Помогал мне спорт. С Валерой мы сколотили команду части по волейболу, баскетболу, футболу, самбо и участвовали во всех соревнованиях. С подшефной школой из аэропорта создали ансамбль «Грушица», в который вошли члены семей, девчата с текстильной фабрики. Аппаратуру для нас закупил Аэрофлот. Мы выступали с концертами на различных мероприятиях в городе Ташкенте, на предприятиях. Нас знали в лицо. В 1970 г. ЦК ВЛКСМ Узбекистана избрал меня делегатом 16-го съезда ВЛКСМ.

ГЛАВА 3. Начало офицерской жизни. Поиск живого и настоящего

Не могу сказать, что все было гладко в работе с комсомольцами, в том числе с моими одноклассниками. Один раз я был дежурным по части, и ночью произошло ЧП с участием офицеров-комсомольцев Бардакова и Антонова. Вечером они пошли на танцы в сквер рядом с частью, где на них напали местные хулиганы. Они, недолго думая, перелезли через забор. Антонов тихо, без шума поднял свой взвод, поставил задачу навести порядок на танцплощадке, где драка с русскими продолжалась. Солдаты под руководством офицеров перелезли через ограждение, за 15 минут навели порядок, таким же порядком вернулись в часть и легли спать. Естественно, я ничего не знал, находясь в дежурной комнате, пока меня не пригласил дежурный по дивизии к себе в дежурку. Там я увидел нескольких потерпевших в драке. Мы с дежурным прошли в спальное место личного состава трёх рот, все спали. Дежурные по ротам доложили, что происшествий не было. Все бы прошло гладко, но дежурный по дивизии увидел свет в конце комнаты первой роты. Зашли туда и увидели Антонова. Учинив допрос, узнали о случившемся. Дежурный принял решение отложить разбирательство до утра. Утром я доложил о случившемся командиру части, получил нагоняй, обоих офицеров наказали, а мне пришлось рассмотреть их проступок на заседании комитета ВЛКСМ.

Осенью 1968 г. меня отправили по разнорядке на курсы комсомольских работников в город Львов. Трёхмесячные курсы были организованы при Львовском высшем политическом училище. От ВВ МВД РФ нас было пять человек, жили мы при штабе оперативного полка (КПП). Полк размещался напротив Львовского автомобильного завода. Город Львов мне запомнился на всю жизнь. Большую половину населения, как сейчас помню, составляли поляки, о чем свидетельствовали вывески на магазинах, кафе, да и речь большинства населения подтверждала это. Я был поражен великолепием оперного театра, куда ходил очень часто. Запомнил знаменитые места отдыха молодёжи, где иногда бывал. Это знаменитая стометровка от оперного театра до ресторана «Москва», где на лавочках слева и справа сидели девушки и предлагали интимные услуги. Среди заведений, где проходили танцы, выделялся клуб трамвайщиков, его почему-то называли «дом повешенных», Дом офицеров был «домом последних надежд». Наиболее спокойно можно отдохнуть в клубе милиции, где продавались билеты на ограниченное количество лиц. Запомнился мне и ресторан «Москва». Все пятеро мы любили посидеть в уютном ресторане, стены которого были выложены зеркальным кафелем, а в зале стояли цветы, особенно много было цветущих роз. В зале играл вокально-инструментальный ансамбль.

В 1968 г. местный футбольный клуб «Карпаты» стал чемпионом страны. Мы в этот вечер отдыхали, с нами была одна очень красивая, белокурая девушка, знакомая нашего товарища из Челябинска. Одну мы её не оставляли, так как за ней охотились местные ребята, особенно кавказцы, которые предлагали большие деньги, чтобы мы уступили её им. Дело закончилось коллективной дракой. Находясь в меньшинстве, мы взяли девушку в круг, сомкнувшись спинами. Таким образом, не допускали в круг никого. Драка длилась минут 15–20, пока не подъехала милиция и не разогнала нападавших. После этого мы перестали ходить в ресторан, замену нашли в другом кафе у театра.

Учиться было интересно, конспекты, написанные там, помогали мне в работе с личным составом. В августе 1968 г. на моих глазах в Чехословакию ушла Железная танковая дивизия из Львова. Личный состав и технику провожал весь город, такой же тёплой была встреча. Встречаясь с участниками тех событий, узнавал, как все было. Педагоги училища показывали нам листовки, привезённые из Чехословакии, в которых высмеивались наш строй, наше отношение к Ленину, Сталину и Брежневу. И там, в Чехословакии, наш личный состав подвергался идеологической обработке. Уже тогда у местного населения сквозила ненависть ко всему русскому, к нашему прошлому и настоящему. И нам, армейским воспитателям, надо было разоблачать эту ложь, чтобы наши солдаты, сержанты были патриотами своей Родины.

Мы часто слышим, что нынешнее поколение другое, нежели мы, однако, попав в Чечню, я убедился, что порой мыслил ошибочно, думая так о молодёжи. Тогда, в далёких шестидесятых, мне приходилось думать, как оставаться уважаемым командиром у подчинённых и старших. В первую очередь быть честным перед собой и подчинёнными, уметь публично признавать свои ошибки, извиняться, если этого требовала обстановка. Чтобы быть ближе к подчинённым, я вместе с ними по графику ходил в караулы, в патруль по городу. Особенно часто, пять раз в месяц, приходилось заступать в суточный патруль на железнодорожный вокзал и аэропорт. На вокзалах всегда шумно, порой грязно, масса бездомных людей, стремящихся отсидеться в воинских залах, где можно было попросить у добрых военных денежек на хлеб. За сутки мы быстро очищали вокзал, все приводили в порядок.

Мне запомнилось несколько эпизодов из этой службы. Как-то раз, неся службу на вокзале, мы с двумя солдатами со второго этажа наблюдали, как к центральному входу подъехала спецмашина вытрезвителя – «раковая шейка», как окрестил её народ из-за тёмно-синего цвета с красной полосой по всему кузову посередине. Из машины вышли три сотрудника милиции и вошли в зал ожидания на первом этаже. Затем этот наряд стал хватать всех без разбору граждан и грузить в машину. Народу на вокзале было много, в этот день призывников отправляли в армию. Естественно, многие на проводах выпили и были весёлыми и добрыми. Через 30–40 минут родственники задержанных окружили «раковую шейку» и начали раскачивать из стороны в сторону, требуя от сотрудников милиции отпустить людей. Наряд закрылся в спецмашине, но двигаться не мог. Надо было срочно принимать решение. Я быстро набрал по телефону начальника железнодорожной милиции, объяснил ситуацию и попросил вмешаться в создавшуюся обстановку. Тот собрал всех своих сотрудников, мы оцепили место беспорядков, заставили сотрудников вытрезвителя выйти из машины и освободить задержанных, что они и сделали. Сотрудники вытрезвителя были задержаны. Мне была объявлена благодарность за умелые действия в сложной оперативной обстановке.

В другой раз, неся службу, я получил информацию от начальника вокзала, что в поезде, следующем в Москву из Казахстана, в вагоне номер 10 пьяный военный дебоширит. Мы выдвинулись на перрон, подождали прибытия поезда, подошли к вагону номер 10. Навстречу вышли начальник поезда и проводник, изложили суть случившегося. Оказалось, в поезде ехало на отдых большое количество военных связистов, среди них майор, который напился и не контролировал себя. Мы вошли в купе, взяли под руки нашего «героя». Других военных я попросил не мешать исполнять свои обязанности, но подвыпившие офицеры требовали от нас освободить товарища. Они стали окружать нас, хватать за руки. Мне ничего не оставалось, как достать табельное оружие и потребовать отойти от патруля. Толпа не прекращала попыток освободить пьяницу. Пришлось двумя выстрелами вверх остановить нападавших. Поняв, что шутить я не буду, они расступились и пропустили нас. Доставив майора в помещение, я изъял у него чемоданчик, заставил вскрыть его. Там лежали браслеты, которыми он должен был пристегнуть чемодан к своей левой руке, коды, шифры спецсвязи полка связи, стоящего на границе. Такие части мы называли «глаза и уши России», или «слухачи». Я доложил о находке коменданту города и в управление КГБ. Конечно, первыми прибыли офицеры спецслужб, опросили состав патруля, выяснили обстоятельства задержания майора, номер поезда и вагона, в котором следовал задержанный. По окончании службы я рапортом доложил командиру части о ЧП и моих действиях. Он одобрил их. Через сутки в часть прибыли представители КГБ и начальник гарнизона. Мне выдали денежную премию, грамоту, а двум участникам задержания – ценные подарки. Кроме того, командир части объявил по 10 суток отпуска на родину.

Комсомольская работа в такой мобильной части, где ты постоянно находишься в состоянии повышенной готовности, требовала снятия напряжения и физической усталости. Кроме занятий спортом, концертов вокально-инструментального ансамбля мы приглашали коллективы художественной самодеятельности подшефных предприятий района и города Ташкента. Таковыми были аэропорт города Ташкента, текстильная и кенафная фабрики. Поддерживали тесную связь с родителями военнослужащих. Оформили стенд с фотографиями отцов, дедов-фронтовиков, описанием их подвигов, зачитывали их письма-обращения к своим детям, внукам. По приезде в части устраивали их встречи с военнослужащими.

В части не было своего клуба и спортзала. Мы пользовались гарнизонными помещениями, закреплёнными за местным конвойным полком. В этом полку секретарём комитета ВЛКСМ был мой однокурсник из училища лейтенант В. Бойков с Украины. Мы чередовали проведение массовых мероприятий в клубе: одну встречу организовывал он, а мы были гостями, другую проводил я. Между нами появилась соперничество, кто лучше проводит встречи, от чего они становились все более интересными и содержательными.

Из проблем по поддержанию воинской дисциплины были в основном самовольные отлучки. Состав постоянно участвовал в обеспечении порядка на спортивных, общественно-политических мероприятиях, на предприятиях с применением женского труда. Это усложнило работу по укреплению воинской дисциплины. Срочники знакомились с девушками и могли назначить свидание прямо в сквере возле части, по субботам и воскресеньям бегали в самоволку в общежития. Факты пьянства были единичными.

Меня удивляло, как хорошо мой непосредственный начальник майор Таджибаев знал личную жизнь офицеров и срочников. Не успевали мы утром прийти на службу, как он приглашал меня к себе и детально рассказывал, где мы с однокурсниками были вчера, что ели, пили и т. д. Не раз я был свидетелем, когда в присутствии командира роты он вызывал конкретного военнослужащего, по фамилии. Ротный говорил «есть!», но сам представить не мог, что вызываемого в роте нет. Тогда Таджибаев, ротный и я ехали в то место, где расслаблялся наш военнослужащий. При этом он никогда не ошибался. Как он мог знать точное место, от кого получать информацию, я так и не узнал за три года совместной службы.

Майор Таджибаев обладал острым, аналитическим умом,«играл» с показателями по воинской дисциплине, служебной деятельности так, что они всегда были положительными. Он и меня научил этому. Кроме того, через три года, когда он снова взял меня к себе, теперь в состав политотдела бригады воинской части 6642 Узбекской ССР, научил грамотно писать доклады на партийные, комсомольские конференции. Искусство политработника в аналитической работе не раз помогало мне выходить из сложнейших ЧП, ситуаций, возникавших в повседневной жизни.

Вспоминая годы службы в Ташкенте, не могу не сказать о том, как сложилась жизнь людей, окружавших меня, прежде всего Валеры Бармакова и Саши Выприцкого. Как я уже говорил ранее, мы втроем жили в летней кухне. У окна спал Саша, рядом с ним – Валера, у стенки – я. Первым покинул наше «гнездышко» Саша. Он был среднего роста, с русыми, коротко стриженными волосами, карими глазами. По жизни он был флегматичным, спокойным, тихим, но при этом очень любил азартные игры, поэтому часто приходил домой утром, сонный, нередко занимал у нас деньги. Это всегда означало, что он вновь проигрался в карты. Встречался Саша с нашей соседкой Таней – племянницей хозяйки. Дело шло к свадьбе, но летом 1968 г. он уехал в отпуск в станицу Кавказскую, откуда вернулся с молодой женой, своей землячкой. Трудно было описать состояние Тани и ее родственников. Да и мы с Валерой оказались заложниками непростой ситуации. Саша снял квартиру и съехал, а Таня очень долго тосковала. Мы до сих пор поддерживаем с ней связь. Я помог ее сыну устроиться на службу, стать офицером, и теперь они живут в городе Ростове. Судьбу Саши не знал до 1992 г., пока по службе не попал в Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и не встретил его в училище полковником, начальником кафедры.

На освободившееся место у окна переместился Валера, я свою койку не двигал. Через полгода к Валере приехала его школьная подруга Людмила из Воронежа, и он тоже женился. Интересной была наша встреча в аэропорту Ташкента. Получив телеграмму о прилете Людмилы ночным рейсом, в 00.00 по ташкентскому времени, Валера попросил меня взять у моего шефа «УАЗ-69». Майор Таджибаев не отказал в просьбе. Мы выехали в аэропорт. Люду я в лицо не знал, лишь видел ее фото. Прибыв в аэропорт и купив цветы, Валера побежал встречать ее, а я остался у входа в здание. По радио объявили о прибытии рейса из Воронежа, прилетевшие выходили в зал прилета, а Валеры все не было. Вдруг я увидел вышедшую на порожек вокзала девушку с маленьким чемоданчиком, искавшую глазами кого-то. Я, недолго думая, подошел к ней, представился. Она спросила: «Где Валера?». Буквально сразу же выбежал Валера с букетом цветов. Как он разошелся с ней, не знаю, но именно с этой минуты и по сей день мы являемся очень близкими друзьями: он с Людой и их двумя детьми и я со своей семьей.

Валере мы нашли квартиру в небольшом барачном домике около озера, на окраине Ташкента. Затем ему выделили однокомнатную квартиру.

Мне показалось, что идея перемещать кровать к окошку может привести к «нехорошему», что не входило в мои планы. Я был еще в поиске. Переписка с сестрой Валеры – Людмилой и короткая встреча с ней на его свадьбе не принесли мне уверенности, что она моя судьба. Мы расстались, а замены не было. Я отдался работе. У меня было много знакомых девушек из числа стюардесс, ткачих, которые выступали в моем ансамбле. Нравилась мне одна из них – Валя из Челябинска, но наши отношения так и не дошли до свадьбы. Окружавшие меня одинокие женщины в штабе части и дивизии предлагали свои варианты в выборе подруги. С их помощью я познакомился с одной из них и в августе 1969 г. женился. Все мы, трое выпускников, за два года обзавелись семьями, но лишь с Валерой и его семьей стали близкими.

Служба продолжалась, жизнь закаляла нас в суровых армейских буднях. Чем только не приходилось нам заниматься. За эти годы я стал штатным заместителем командира учебной роты по политчасти после получения молодого поколения. Моим командиром был офицер боевой подготовки капитан Г.Чертков, пунктуальный, властный, не терпящий рассуждений от подчиненных, но хороший организатор своего дела. На учебных сборах всегда были мои однокурсники: лейтенанты Чернышов, Бардаков, Антонов, Бармаков. Работая с призывниками, я набирался опыта общения с людьми. Главное – нужно было разобраться в каждом призывнике, заглянуть ему в душу, найти подход. Только так дело спорилось.