Офицерская жизнь

Учебный центр располагался в пустыне, рядом с колхозными полями, где росла пшеница. В выходные дни все офицеры уезжали отдыхать, а мне надо было оставаться с людьми и обеспечивать порядок. Однажды Г. П. Чертков, уезжая домой, поставил мне задачу очистить поле от высокой травы перед мишенной обстановкой. Я вызвал хорошо зарекомендовавшего себя заместителя командира взвода и поставил задачу со своим взводом выполнить поставленную командиром роты задачу. Сам же по плану выходного дня организовал спортивные соревнования по футболу, волейболу, перетягиванию каната. Ближе к обеду ко мне подбежал дежурный по учебному центру и доложил, что горит трава на полигоне. У меня защемило сердце, ведь вокруг полигона росла созревшая пшеница и не дай бог она загорится. Подняв весь личный состав по тревоге, приказал взять саперные лопатки и бегом выдвигаться к горевшему полю. Заместитель командира взвода доложил мне, что принял решение ускорить выполнение задачи. С этой целью приказал подопечным провести трассировку участка по всему периметру на ширину двух саперных лопат, порядка 30–40 см, а затем поджег сухую траву. Все было хорошо, пока не подул ветерок с юга, огонь перекинулся через очищенную полосу и пошел на колхозные поля. Наши усилия остановить саперными лопатами бегущее пламя не давали положительных результатов. Тогда я приказал всем снять гимнастерки, намочить их в арыке, что протекал в 200 м, зайти со стороны пшеничного поля и цепью мокрыми гимнастерками сбивать пламя. Наша атака на огонь начала давать результаты, но гимнастеркам пришел конец. Они подсохли, начали гореть, и под конец борьбы с огнем от них практически ничего не осталось, в том числе и от моей. Потушив пожар, я подвел всех к арыку, приказал отдохнуть, умыться, взять остатки гимнастерок и следовать в расположение учебного центра. Сам же задумался и понял, что был в шаге от тюрьмы за причиненный колхозу ущерб. А ущерб был бы огромный.

В понедельник по прибытии командира доложил ему, тот – командиру части. Тот приехал очень быстро, выслушал мой доклад, дал мне оценку, поехал к председателю колхоза. Через два часа прибыли два трактора и пропахали вокруг колхозного поля пшеницы полосу метров десять. Шестьдесят четыре гимнастерки списали, мне объявили взыскание, а заместитель командира взвода сняли с должности. Это ЧП научило меня на всю жизнь понимать, что задачу подчиненным надо ставить четко, постоянно контролировать их и требовать неукоснительного выполнения. Офицер ответственен за отданный приказ, за судьбу каждого подчиненного перед собой, его родными и близкими. И чем больше звездочек на погонах, выше занимаемая должность, тем серьезнее ответственность.

Я твердо уверен, что в армии ХХ века, в которой мы служили, были заложены такие основы прохождения службы, чтобы от лейтенанта до маршала офицеры проходили все ступени ответственности за личный состав. Офицер должен пройти через взвод, роту, батальон, полк, дивизию и т.д., и лишь тогда он будет готов принимать правильные решения и нести за них ответственность. В этом я убеждался не один раз в жизни, о чем расскажу позже.

В 1969 г. на плечи личного состава нашей части легла очень ответственная задача: оказание помощи населению поселка Беруни Каракалпакской автономной области Узбекистана. Зима 1968/69 г. выдалась снежной, весной началось половодье, многие реки вышли из берегов. Вода пошла на глинобитные дома, сносила их без всяких препятствий. Сырдарья разлилась, поднятые по тревоге авиаторы из г. Мары Туркменской республики бомбили лед, оберегая мосты, но вода приносила беды. В середине марта 1969г. нас подняли по тревоге и поставили задачу выдвинуться в поселок Беруни для проведения спасательных работ и поддержания общественного порядка, охраны имущества граждан и государства.

Мы загрузили имущество: кровати, матрацы, полевые палатки, кухни, дизели. Личный состав был погружен в Ил-18 и вылетел в г. Нукус. Техника шла своим ходом. В аэропорту мы провели на своем участке выборы в Верховный Совет СССР. После обеда транспортной авиацией, вертолетами нас начали перебрасывать к месту выполнения задачи. С борта самолета я наблюдала ужасную картину: вода затопила все дома, постройки, фермы. Люди сидели на крышах домов, деревьях, махали нам руками, просили о помощи. Половина поселка, около 12 тыс. человек, жила в глинобитных домах, другая – на противоположной стороне возвышенности – осталась целой. Там были постройки из кирпича, и они уцелели.

Нас разместили в школе ПТУ, первый этаж был частично затоплен. По деревянным трапам мы поднялись наверх. Командир части подполковник Н. В. Цицилин принял решение разместить личный состав на 2–3-м этажах, а офицеров, сверхсрочников, склады – на 4-м этаже. Во дворе ПТУ находилась столовая, которая чудом устояла и была в рабочем состоянии, что помогло нам организовать трехразовое горячее питание.

На следующее утро рекогносцировочная группа части с представителями администрации сельсовета и области определила объем работ. Решено было проводить работы по следующим направлениям. Первая команда занимается спасением граждан, их размещением в безопасном месте и вывозом из района ЧС. Вторая – вывозом материальных ценностей из магазинов, складов, с баз и охраной личного имущества граждан. Третья – захоронением павшего скота. Район был холерный, скота погибло много, и надо было его вывозить и организовывать могильник. Четвертая – наращиванием береговых укреплений вокруг поселка. По этим направлениям был распределен личный состав, и мы приступили к выполнению боевой задачи. Командир части установил порядок выполнения задачи, меры безопасности, чтобы не потерять личный состав, порядок организации питания и взаимодействия с представителями администрации и местным населением. Особое внимание уделялось недопущению фактов мародерства, которые уже имели место до нашего приезда.

Мне пришлось принять участие в работе по всем четырем направлениям, чтобы быть ближе к своим комсомольцам. Работа по спасению населения для меня оказалась менее трудной, но очень опасной. Лед на реке был не очень крепким, и снимать людей с крыш затопленных домов, с чердаков требовало точного расчета, чтобы не рисковать личным составом. Надо было подплыть к дому среди льдин, закрепить лодку, подняться на крышу и по закрепленным трапам спускать обезумевших от страха людей. Тяжко было спускать женщин, стариков, детей, особенно полных, которые раскачивали лодку, что могло привести к ее опрокидыванию.

Вторая задача решалась более простым способом: как можно ближе подъехать к разрушенному водой магазину и по конвейеру, вручную подавая друг другу ящики, коробки, грузить их в машину. Внутри трудились два-три человека, которые отбирали товар, упаковывали и подавали. Выбрав товар и вынеся его на улицу, мы сортировали его по назначению. Водка и другие напитки грузились в одну машину, остальные продукты и вещи – в другую. Развозили мы их по отдельно подготовленным складам.

Обед был на месте, питались консервами, соками, печеньем. Конечно, были случаи употребления спиртного, так как уследить за всеми было невозможно. Обнаружив выпивших солдат, командир части подполковник Н. В. Цицилин потребовал усилить контроль за употребившими спиртное. Наутро с ними беседовали и снова везли на работу. Рабочих рук не хватало, люди трудились с мокрыми ногами, просушить обувь в местах обогрева не всегда получалось.

Командир части решил, что, если выехать с командой на вывоз товаров, он сможет понять, как избежать фактов пьянства. Он прибыл, стал наблюдать. Наступило время обеда. Каждый солдат взял то, что хотел на обед: консервы, печень, колбасы. Командир ходил и спрашивал: «Как дела?». Солдаты отвечали: «Хорошо». В конце обеда личный состав открывал соки, варенье. В завершение рабочего дня командир обнаружил нескольких человек с запахом спиртного. Он сел рядом с ними и, не ругая, спросил, как они обманули его, на что получил четкий ответ: открывая соки, вливали туда водку или вино, размешивали ложкой и выпивали на глазах командира. Вечером на совещании командир части объявил решение разрешить принимать «наркомовские 100 грамм», но под контролем офицеров или старшин команд.

Работа во главе третьей команды была самой неприятной и опасной. Эту команду между собой мы называли «похоронной». В нее входили семь-восемь человек, два самосвала, автокран. Работы по вывозу павших животных проводились совместно с представителями санэпидемстанции, в спецодежде. На команду выделялось до двух литров чистого медицинского спирта. Им мы обрабатывали руки, протирали лицо перед каждым приемом пищи. Спирт разливали по фляжкам. Иногда он оставался, и мы приносили его домой, где хранили на складе для особых случаев. За сутки вывозили до трех десятков животных – коров, коз, собак на скотомогильник, где их трактором закапывали. Техника обрабатывалась химикатами, спецраствором, личный состав подвергался обработке спиртом.

Команда по берегоукреплению работала в две смены. Она наполняла песком мешки и укладывала их. На берегу реки было холодно. Для обогрева личного состава использовались палатки с маленькими газовыми плитами. Там можно было из армейских термосов попить чай с печеньем, обогреться. Иногда разрешали выпить вина под контролем офицеров.

Ночью поселок охранялся патрулями с фонарями. Патруль не раз ловил мародеров, приезжавших на личном транспорте из Нукуса и прилегающих поселков. Особо охранялся банк. Из разрушенного здания мы переместили его в помещение военкомата и там наладили работу. Через неделю были открыты несколько торговых точек, заработал банк. Жизнь в поселке восстанавливалась. За двадцать дней основные работы были завершены, о чем командир доложил по радио в штаб дивизии. Получив положительный ответ, покинуть район ЧС нам помешала местная партийная элита, которая обратилась с просьбами к Первому секретарю ЦК КПСС Узбекистана Рашидову, и нас оставили. Командир части с разрешения командира дивизии решил покинуть район скрытно, ночью. Была проведена соответствующая работа с личным составом, имущество загружали ночью. Очень достойно повел себя командир части. Он приказал провести общее построение личного состава с вещами по категориям: офицеры, сверхсрочники, срочники. Выложил из своего чемоданчика все содержимое и приказал сделать то же самое офицерам. Обнаружив у подчиненных модные рубашки, женскую обувь и другие вещи, приказал отнести их в центр построения, и по общему согласию все было уничтожено огнем. Так личным примером он показал, что надо всегда быть честным перед собой и подчиненными.

Убыли мы колонной на Нукус. Там нас разместили в общежитии пединститута, где мы отдохнули, поели. Дали время для отдыха водительскому составу и на другой день двинулись в Ташкент.

Обстановка в республике была сложной, мы нужны были для усиления сил правопорядка. Вовсю шло расследование «узбекского дела»: на стадионе «Пахтакор» националисты устроили массовые беспорядки. Народ боялся выйти на улицы по ночам. Времени для отдыха не было, и нас снова бросили в «бой» по охране правопорядка. Такая обстановка в городе сохранялась несколько месяцев, затем межнациональные столкновения стихли. Изолятор КГБ был забит задержанными, в милицейских изоляторах обстановка была такой же. Из центральных районов СССР в Ташкент стягивались дополнительные силы правопорядка. У простых тружеников хлопковых полей не было времени бастовать: они убирали урожай хлопка, который достигал пяти миллионов.

Часть жила своей жизнью. Меня с товарищами вновь отправили на сборы молодых солдат. По окончании сборов, после принятия военной присяги нас впервые отправили на уборку хлопка в один из районов республики. Жили мы с молодыми солдатами в местном спортзале, питались из полевых кухонь. Уборка хлопка – тяжелый труд. За день каждому надо было собрать по 40кг хлопка. В фартук складывались головки созревшего хлопка. Работая согнувшись, солдаты падали к концу дня, но выполнить норму не могли. Я видел, что работавшие на соседнем поле школьники выполняли норму. Меня заинтересовало, каким образом они это делают. Все оказалось просто: в фартук бросали куски земли, иногда мочили хлопок, и он сразу тяжелел. Конечно, я не мог позволить подчиненным поступать так же, но навыки за месяц мы приобрели хорошие. Совхоз, в котором мы трудились, никогда не выполнял план, а тут возьми и выполни. Председатель совхоза, Герой Советского Союза, пригласил нас на праздничный ужин. Накануне он приехал в спортзал в форме и привез каждому солдату по ценному подарку, а на обед выделил в нашу столовую большого барана. На следующее утро мы покинули совхоз и прибыли в Ташкент. Через несколько дней состоялся съезд ВЛКСМ Узбекистана, где меня избрали делегатом 16-го съезда ВЛКСМ.

Жизнь уверенной поступью вела нас вперед. Мы взрослели, набирались опыта, подрастала и наша смена. Валеру перевели в город Навои в воинскую часть 6642 начальником физподготовки. Мне предложили должность помощника начальника политотдела части по комсомольской работе. Место службы можно было выбрать: Душанбе или Ашхабад. Я выбрал Ашхабад, так как там было свободным место работы для жены. Надо было осваивать новое место службы с большим объемом работы, в сложных климатических условиях. Дневная температура доходила до 50 градусов в тени. Нередко дул «афганец» с песком, случались селевые потоки. Отличалась и служба, причем коренным образом, от той, что была в Ташкенте. Охрана ИТК – это тяжелый, изнурительный труд солдат и офицеров. Виды служебных нарядов были разные. Ряд подразделений охраняли ИТК, другие имели выводные объекты, третьи обеспечивали заседания городских, областных, республиканских судов. Мне надо было определить главные направления в работе с молодежью. Что сразу бросилось в глаза, так это большая физическая нагрузка, отсутствие достаточного личного времени для снятия морально-психологической усталости, которая постоянно накапливалась, и требовалось найти такие формы работы, чтобы оградить срочников от влияния преступного мира. Преступники склоняли солдат, сержантов, сверхсрочников к запрещенным связям в обмен на деньги, сувениры и подарки от родственников. Все это требовало четкой организации службы, всего воспитательного процесса на всех уровнях: в караулах, нарядах, роте, особенно в личное время. Во главе всей этой деятельности лежали индивидуальная работа, получение достоверной информации от актива, чтобы действовать на упреждение. Только решив эти вопросы, можно было избежать фактов запрещенных связей, пьянок, употребления наркотиков, попыток самоубийства и т.д.

Мне пришлось столкнуться и с проблемой: где солдат может отдохнуть, написать письмо домой, какую программу телевидения посмотреть или какой фильм увидеть в клубе? Таким очагом отдыха, общения были ленинские комнаты в ротах, клуб части. Со старшими товарищами мы составили график реконструкций этих комнат, с начальником клуба обсудили репертуар фильмов, чтобы большинство из них помогало снять морально-психологическую усталость. Внесли предложение командиру части изменить распорядок дня в предвыходные и выходные дни, дать больше личного времени. Там, где вблизи были водоемы, организовали под контролем офицеров купания, ловлю рыбы. Особое внимание уделяли игровым видам спорта: футболу, волейболу, баскетболу; выездам на природу: Бахарденское озеро, Фюризинское ущелье.

Мне запомнилось несколько случаев из перечисленных выше форм работы с молодежью. Наиболее сложный морально-психологический климат сложился в г. Мары. В данной роте командиром был туркмен, который развалил работу с офицерскими кадрами, личным составом. Командир части полковник С. Т. Желнов давно бы снял его с должности, но у того были связи в ЦК КП Туркмении, МВД, и попытки уволить его не давали результатов. Ленинская комната тоже была в запущенном состоянии. Командир части поставил мне задачу выехать в роту и в течение 14 дней привести ленинскую комнату в порядок, изучить состояние дел на месте и подготовить подробную аналитическую справку. Командир части знал меня давно: до назначения в полк он работал в штабе дивизии г. Ташкента. Прибыв на место, я увидел, что личный состав распущен до предела, поднимается с постелей лишь по сигналу «тревога». Командир роты майор Чарыев утром отдает приказ, стоя перед строем в нижнем белье, в сапогах на босу ногу. В выходные дни личный состав на целый день заводили в клуб и крутили фильмы сомнительного содержания. Выход из клуба контролировал дежурный офицер, а со стороны окон – служебные собаки. Художника-оформителя в роте я не нашел и решил попросить помощи у начальника ЛТП в п. Байрам-Али. Выехал туда, встретился с руководством профилактория, где лечили наркоманов и алкоголиков. Заодно изучил методы лечения, и это надолго осталось в моей памяти. Заместитель начальника ЛТП, майор, фамилию уже не помню, показал, чем и как они работают с таким контингентом. Особенно меня удивила богатейшая художественная мастерская, где работали шесть художников. Всю эту команду возглавлял заслуженный художник Туркменской республики.

Я изложил ему суть просьбы и основные требования к оформлению, показал эскизы, сделанные мною. Заслуженный художник попросил 10 дней на решение этой задачи при следующих условиях: жить и питаться он должен в роте, а по окончании работ ему нужен отпуск домой на 10 суток. Руководство ЛТП отпустило его со мной под мою личную ответственность на 10 дней. Он работал день и ночь и за 8 суток своими материалами, красками сделал образцово-показательную ленинскую комнату.

Меня многое удивило в этом художнике: талант, скромность, трудолюбие и легкость характера. Он объяснил мне, что постоянно попадает в ЛТП по настоянию жены, которая после получения им гонорара за выполненную работу забирает деньги, предварительно устроив скандал в семье. Сколько искалеченных судеб в то время я увидел в ЛТП и ИТК! Именно тогда я понял, что жизнь не прощает нам ошибок, за все совершенное надо нести ответственность.

Прибыв в часть, я доложил руководству о результатах работы. Командира роты майора Чарыева удалось переместить на должность, не связанную с работой с личным составом.

Помню и такой эпизод из своей комсомольской жизни. Приехав в очередной раз в командировку в п. Джанга под Красноводском, где командиром роты был мой старый знакомый по батальону в Ташкенте Геннадий Чертков, а заместителем по политчасти – мой однокурсник по училищу Иван Стрижак, я столкнулся с проблемой: где лучше помыться – в солдатской бане или Каспийском море? Именно такой вопрос задал командир роты капитан Чертков личному составу. Ответ был один: «В море». Я пошел вместе с личным составом. Солдаты взяли чистое белье, 100-литровый бак для воды. Когда мы пришли на берег залива, вода была спокойной, залив словно замер. Солдаты быстро разделись и по команде вошли в воду, глубина небольшая. Чтобы дойти до уровня 150–160 см, надо было преодолеть расстояние до 100–110 м. Вода была теплая, прозрачная, видна была плавающая рыба. Часть военнослужащих занялась ловлей рыбы. Они поднимали листы шифера, уложенные заранее, куда заходили бычки, и с двух сторон ловили их, складывая в питьевой бачок. Вторая группа купалась. Купание длилось около двух часов, затем построение, расчет личного состава. Забрали наловленных бычков, а их оказалось немало – около 30 кг, и шли в роту радостные, отдохнувшие, готовые снова нести службу. Вот что сделали море, рыбалка, свежий воздух.

С влиянием водных процедур позже я столкнулся при выполнении задач по охране общественного порядка в Абхазии в 1988 г., о чем расскажу дальше.

Служба в конвойном полку застала меня врасплох. Сразу после прибытия в часть, которая стояла напротив железнодорожного вокзала, я столкнулся со многими проблемами. Однажды, заступив на службу дежурным по части, под утро, примерно в 4 часа, получил сигнал от караула по охране осужденного в республиканской больнице, что охраняемый преступник умер. Я, недолго думая, дал команду снять охрану и прибыть в часть. Мою команду приняли, и войсковой наряд прибыл в часть. Буквально через 10–15 минут от дежурного республиканского МВД поступил сигнал: на каком основании я снял охрану в больнице? Я ответил: «Охраняемый умер». На это дежурный ответил, что надо охранять и далее, иначе труп заберут родственники и до восхода солнца похоронят без результатов вскрытия. Я извинился, так как не знал местных обычаев, и вновь послал наряд.

Второй раз, будучи дежурным по части, столкнулся с вопиющим фактом прямого невыполнения приказа военнослужащим. Я пришел в АТР на подъем и наблюдал за выполнением данной команды. Один военнослужащий команду дежурного не выполнял, лежал в кровати, укрывшись одеялом, на «подъем» не реагировал. Тогда я дал команду дежурному по роте построить личный состав под козырек, поставил задачу встать в строй лежавшему в кровати. Он команду не выполнил. Терпеть такое унижение я не стал, вызвал из внутреннего караула трех человек и приказал поднять военнослужащего с кровати и доставить на гауптвахту. Что и было сделано силой личного состава караула.

По прибытии утром командира части доложил ему рапортом. Позже я понял, что нарушителем оказался сын Председателя Совета Министров Туркмении. Я сменился, и меня сразу пригласил к себе командир части полковник Желнов. Он объяснил мне, что я действовал по уставу, но есть маленькое «но». Это было и так понятно, ведь национальный вопрос в полку был болезненным, и командиру приходилось везде учитывать этот фактор, а тут моя принципиальность. Конфликт надо было решать мирным путем, не унижая меня, и не допускать подобного далее. Ведь в части национальный характер был ярко выражен. В штабе на различных должностях служили два бывших сотрудника МВД республики, начальник и старший инструктор политотдела имели родственников на уровне секретарей ЦК и обкома партии. Все руководящие должности в полку назначались только с согласия ЦК КПСС Туркмении, чего ранее я не встречал в Узбекистане. Через час меня снова пригласил в кабинет командир части. Там сидел неизвестный мужчина – хорошо одетый туркмен. Командир представил меня и гостя, им оказался отец нарушителя. Командир попросил меня изложить суть случившегося, что я и сделал. Папаша выслушал меня, попросил привести в кабинет сына и, когда его привели, сразу влепил ему оплеуху, заругавшись русской бранью. После долгих разборок с участием прибывшего военного прокурора было принято компромиссное решение. Военнослужащий, не выполнивший мой приказ, приносит мне извинение в присутствии всего личного состава роты и отправляется на 10 суток на гауптвахту, а затем с должности водителя легкого автомобиля направляется в конвойную роту на самую высокую вышку.

После случившегося мой авторитет значительно вырос не только среди комсомольцев и личного состава, но и среди офицерского корпуса. Своими действиями я оградил командира части от преследования местных властей, так как сообщил о случившемся военному прокурору. Наш шаг по помилованию сына руководителя республики высокого уровня выглядел компромиссным, а с другой стороны, он показал подчиненным, что Воинский устав должен быть законом для каждого военнослужащего.

Жизнь в полку была сопряжена с большими нагрузками. Мне приходилось быть в командировках до 240–250 суток. Весной 1970 г. я уехал на 16-й съезд комсомола. Это было великолепное зрелище: почти 5 миллионов человек из числа молодежи из всех регионов могли общаться друг с другом, делиться проблемами комсомольской работы. Вернулся я в часть как герой, меня всюду приглашали и просили рассказать о съезде.

В моей памяти остались встречи с нашими героями с острова Даманский. С одним из них – Бабанским позже я встретился в Военно-политической академии им. В. И. Ленина. Помню концерт, в котором принимала участие А. Пахмутова, встречу с членами Военного Совета ВВ МВД СССР.

Рос мой авторитет, что совсем не радовало моего начальника политотдела подполковника П. М. Максимова. Это был флегматичный, ограниченный человек с высоким мнением о себе. Я часто видел его сидящим в своем кабинете у окна: он фиксировал время прибытия на работу и убытия сотрудников, а также на обед, с обеда и т.д. Всей работой политотдела руководил его заместитель майор И. К. Сергиенко. Это был очень ответственный человек, вечно погруженный в бумажную работу, но добрый, готовый всегда прийти на помощь.

Несколько слов о своем прямом начальнике подполковнике Максимове. Однажды, когда я возвращался со встречи с комсомольцами милицейского батальона с портфелем, где лежала папка делегата 16-го съезда ВЛКСМ, он увидел меня из окна и пригласил к себе в кабинет. Первый вопрос, который он задал мне, звучал так: «Ты кто?». Я ответил: «Ваш помощник». На это он посоветовал мне ходить не с портфелем, а с авоськой, так как с портфелем может ходить только он, как начальник политотдела. В политотделе работал еще один сотрудник – представитель местной диаспоры майор Бердымухамедов. Высокий, худощавый, с большими, выступающими вперед передними зубами, он спал и видел себя начальником политотдела. И тут подвернулся случай стать таковым. Нашего начальника по рекомендации ЦК КПСС Туркмении назначили начальником УВД вновь созданной Ташаузской области. Бердымухамедов самостоятельно занял кабинет начальника. Командир части сигнализировал в штаб и политотдел дивизии, те пытались представить свою кандидатуру на должность начальника политотдела. ЦК КПСС Туркмении предлагал кандидатуру Бердымухамедова. Не найдя компромисса, к нам прислали подполковника с Украины, который оказался слабым, безвольным человеком, не стал опорой командира в решении повседневных задач. Он был неустойчив в принятии решений, словно перекати-поле: принимал решения, потом отказывался от них и метался из стороны в сторону. Бердымухамедова перевели в УВД Ташаузской области заместителем начальника УВД области. Он был счастлив, а мне вновь пришлось столкнуться со своим начальником и товарищем по работе, находясь в служебной командировке.

Примерно через год, в 1971 г., в составе группы управления мне пришлось принимать экзамены у личного состава Ташаузской роты на осенней проверке. Комиссия части состояла из трех человек, председателем был назначен заместитель командира части по общим вопросам подполковник Я. М. Кравцов. У меня было дополнительное задание от командира части и начальника политотдела – глубоко изучить моральный климат в коллективе. От личного состава поступали сигналы о том, что командир роты злоупотребляет служебным положением, обложил личный состав поборами к различным праздникам и на свой день рождения. Он назначал день и время посещения, «приглашенный» был обязан накрыть хороший стол и вручить подарок ему и его жене.

Встречали нас в аэропорту, как правительственную делегацию. Делегацию на встрече возглавлял подполковник Бердымухамедов. Для трех человек они предоставили три легковых автомобиля с мигалками. Нас повезли в единственную в районе гостиницу, где стояли в строю первый секретарь РК КПСС, начальник УВД района, председатель исполкома и командир роты. Мы разместились в отдельных номерах, после чего Бердымухамедов повез нас показывать районный город с населением порядка 30 тысяч человек. Самым большим промышленным объектом был хлопкоочистительный завод, следы его работы мы видели всюду, когда ехали из аэропорта в гостиницу. На деревьях, проводах висели кисти хлопка. Мы приехали в УВД. Бердымухамедов завел нас к начальнику УВД генерал-майору Максимову. Тот извинился, что не может уделить много внимания, так как в район прибывает Первый секретарь ЦК КПСС Туркмении. Опекать нас он поручил своему заместителю по ЧС. В наше распоряжение было выделено два легковых автомобиля, так как в роте имелся только один автозак. Затем нас повезли на обед, после чего Бердымухамедов пригласил к себе домой. Он показал два больших кирпичных дома, обнесенных кирпичным забором. Дома были одинаковые. Мы зашли во двор. Слева у забора стояло примерно семь кирпичных хозпостроек. Нам открывали их и показывали, что в них находится: арбузы, дыни, скот, корова, овцы. Затем мы вошли в дом из восьми комнат. Ни одного домочадца мы не встретили, хотя у хозяина было семеро детей. Как они перемещались, я не знаю. В большой столовой нам предложили сладкий стол, но мы отказались. Бердымухамедов в конце экскурсии по своему дому сказал, что за забором находится дом начальника УВД Максимова.

Прибыв в роту, мы приступили к проверке согласно плану, рассчитанному на три дня. Вечером нас отводили каждый раз в другой дом и обильно угощали. На третий день мы подвели итоги работы в роте и по плану должны были улететь в Ашхабад в 15.00, а на 11.00 была назначена встреча у начальника УВД. Он нас принял и сказал, что наша командировка продлевается еще на два дня, этот вопрос согласован с командиром части полковником С. Т. Желновым.

На два дня нам предложили большую культурную программу с посещением интересных мест по всему району и обильными застольями. На второй день мы уже были довольно уставшие, и нам хотелось быстрее покинуть гостеприимный Ташауз. Но без доклада начальнику УВД уехать не могли. Примерно в 11.00 в день убытия он нас принял и еле-еле уговорил старшего комиссии поставить роте хорошую оценку. Затем мы поехали в лучший ресторан на обед, который стал затягиваться. Наши попытки остановить застолье не увенчались успехом. Мой бывший шеф заявил: «Самолетик вас подождет». В аэропорт мы приехали с опозданием в 30 минут. Пассажиры сидели в самолете и ждали нас. Я был удивлен силой местных властей пойти на это, ведь там было более 30 пассажиров, и никто не возмущался, сидели тише воды, ниже травы, поглядывали на нас и скромно опускали головы.

Прибыв в часть, мы доложили командиру части о результатах проверки и о том, что командир роты действительно потерял совесть и уронил честь офицера. По национальности он был уйгур, достигший пенсионного возраста, и командир части принял решение вызвать его на аттестационную комиссию и предложить написать рапорт об увольнении по собственному желанию. На комиссии он отказался писать рапорт об увольнении. Тогда ему предъявили материалы расследования по всем фактам его злоупотреблений. Он все опроверг и убыл в роту, где сразу начал преследование тех военнослужащих, кто дал мне показания. На следующий день после его возвращения в роту один из военнослужащих не сдержался и решил пойти на крайние меры. Будучи часовым КПП по пропуску сотрудников колонии, он при проходе через КПП командира роты закрыл его в проходном коридоре, парализовав работу ЛТП на несколько часов. Лишь после личных переговоров с командиром части и его обещаний уволить командира роты тот был уволен по служебному несоответствию. Для нормализации обстановки в роту была направлена комиссия по приему-передаче дел и должностей.

Ашхабад – прекрасный город: вечно зеленый, чистый, с большими, широкими проспектами. Центральный проспект был длиной 11 800 метров, ровный, просматривался от начала до конца. Огромные лиственницы, посаженные вдоль проспекта, разрослись, их кроны образовывали сплошную зеленую арку. Город был хорошо отстроен после землетрясения 1948 г., в нем появилось много красивых, самобытных, с национальным колоритом зданий. Население в основной массе составляли туркмены, русских и других национальностей было 15– 20%. Снабжение было великолепным: на прилавках магазинов было все, что хочешь, в том числе в нашем военторге. Отношения с местным населением были ровные, без конфликтов, в отличие от Узбекистана. Народ жил бедно, в глинобитных домиках, мясо кушали по праздникам, основной пищей служили чай, лепешки, фрукты, зелень.

Народ, живущий там, строго придерживался обычаев. Со многими мы, приезжие, были не согласны. Дико было смотреть на неравные браки, когда девочек 11–13 лет продавали за 6–8 тысяч рублей. Мужу было 45–50 лет. Жен у него было не менее 2–3. Но, что удивительно, имея большую семью, отец обеспечивал их материально. Пьяных на улицах и в скверах я не увидел за три года службы. Женщины выступали против такого неравноправия, часть из них сжигали себя, обливая керосином. Одну такую акцию протеста я воочию увидел в г. Навои, куда после акта самосожжения привезли девочку 13 лет. Ожоги составляли 80% тела. В Туркмении таких актов случалось в среднем от 55 до 70, в Узбекистане подобных фактов было меньше, да и за невест выкуп составлял 4–6 тысяч рублей. Часто встречались браки, где первая жена была русской. Как правило, в таких семьях рождались очень красивые дети-метисы.

Современная застройка в городе велась с учетом проживания больших семей. По этой причине я долго не мог получить однокомнатную квартиру, так как их не строили. Мне пришлось жить в подсобном помещении: на вещевом складе, куда мы купили диван-кровать, холодильник, шкаф. Пищу готовили на керосине. В туалет и душ ходили в лазарет, который располагался рядом со складом.

Командир части полковник С. Т. Желнов был хорошим хозяином: вся территория была засажена цветами, здание покрашено, на территории располагались два бассейна с рыбками, утопающий в зелени спортгородок. Спорт был слабостью командира части. Занятия спортом были святым делом. Два раза в неделю с 08.00 до 10.00 все от мала до велика выходили заниматься спортом, в том числе женщины. Всегда долго бились две команды управления по волейболу. В одной из них играл командир части вместе со своим штабом, а офицеры политотдела и тыла были во второй команде. Ударной силой в штабе был начальник физподготовки капитан Анатолий Дурдыев. Он был женат на русской женщине. Мы с ним стали друзьями, особенно когда я получил однокомнатную квартиру рядом с ним. С Толиком мы часто ездили в командировки, выступали за сборные команды части по волейболу, баскетболу, стрельбе. Он приучил меня к пиву, которое я буду помнить всю жизнь. Варил его специалист, чех по национальности. Рыбу мы привозили из Красноводска с рыбзавода. Цены были смешными: вобла – 88 копеек, лещ вяленый – 92 копейки, копченый – 1 рубль 8 копеек. Брали ящиками. Организм требовал утоления жажды. По городу через каждые 100 метров стояли бочки с пивом, морсом и квасом. Я и моя семья научились охлаждать напитки без холодильника. Мочили полотенце, оборачивали им бутылку и в авоське вывешивали на свежий воздух. Вода испарялась и охлаждала содержимое.

Я получил квартиру на пятом этаже. Под окнами разбили цветник, посадили арбузы. Свой сад-огород поливали из шланга. Удивительно, но в песке все росло быстро. За нашим домом были горы, в пригорье по весне росли красные маки, их было море. В пустыне были пастбища, в ряде районов рос хлопок, а в 1972 г. в районе г. Мары нашли нефть и газ, и республика приступила к их освоению. В части было свое большое подсобное хозяйство, где солдаты из группы «Н» выращивали свиней, коров. Командир части создал себе рабочую команду, и за два года ему удалось освободиться от балласта, что сказалось на результатах служебно-боевой деятельности.

Часть занимала одно из ведущих мест в дивизии и ГУВВ. Вошел в эту команду и я, примерно в октябре 1971 года. Мне предложили должность заместителя командира батальона по политчасти в г. Чарджоу. Я отказался, так как решил поступать в 1972 г. в Военно-политическую академию, о чем честно сказал командиру части, а на должность замполита батальона предложил капитана Иващенко, заместителя командира первой роты. Он был старше меня, с большим опытом работы в конвойных войсках и перехаживал в звании. Мое предложение понравилось командиру части, он подписал мой рапорт о поступлении в академию.

Учитывая, что в академию надо было сдавать такие экзамены, как математика, физика, мне пришлось нанять репетитора. Сборы абитуриентов проводились в Москве, длились около двух месяцев, а затем в лагере академии в Кубинке мы сдавали экзамены. В 1972 г. Москва задыхалась в дыму: горели торфяники в Подмосковье, рядом с Кубинкой. Экзамены представители ВВ МВД сдавали сложно. После каждого испытания наши ряды теряли по пять человек, и к последнему экзамену по истории КПСС мы подошли строго в нужном для поступления в группу МВД количестве. Именно в это время моя жена Римма приехала ко мне в гости, и я отпросился у командира группы на сутки съездить в Москву к ее родственникам. Он согласился меня прикрыть, но, увы, не сдержал слово, и меня за нарушение режима за два дня до последнего экзамена отчислили. Вернувшись в часть, я принес свои извинения командованию и с удвоенной энергией работал дальше.

Жизнь показала, что я не имею опыта работы с комсомольцами-сверхсрочниками. Их было мало, но нужно было учиться работать с ними. Многие из них были семейными и после службы торопились к семье, детям. С жильем у них было все хорошо, так как в то время государство заботилось об этом. Оставалось искать способы установить контакты с семьями. Надо было продумать совместный отдых, общение, и мы нашли выход. С начальником клуба продумали репертуар фильмов для детей по выходным дням, раз в месяц организовывали кинолекторий для членов семей военнослужащих. Народ был не против выезжать на природу. Через ЦК ВЛКСМ Туркмении я доставал приглашения на концерты, спектакли. Впоследствии понял, что надо идти дальше в работе со сверхсрочниками. Они были первыми на линии огня, сталкиваясь на зонах с вредной, опасной идеологией преступного мира. И здесь важно было правильно подбирать составы войсковых нарядов, исключая прямые контакты новичков с осужденными. Надо было выстраивать взаимодействие с оперативными работниками, обслуживавшими подразделение. Это очень сложный, болезненный вопрос, и в дальнейшем мне пришлось не раз столкнуться с нечистоплотностью данных сотрудников.

ГЛАВА 4. Работа офицера в повседневной жизни

В августе 1973 г. мне вновь пришлось работать в г. Мары, где к тому времени заместителем по политчасти был старший лейтенант Федотов, мой однокурсник по училищу. На второй день работы мне поступила команда штаба срочно выехать в Ташкент. Пришлось срочно постираться, погладиться, и ночным поездом я выехал в штаб дивизии. В голове роилась масса вопросов: зачем вызвали? куда хотят перевести? есть ли там жилье?

Прибыл в кадры, те направили к начальнику политотдела дивизии полковнику С. Н. Булычеву. Тот, сняв очки, внимательно посмотрел на меня и спросил: «Как дела?». Я честно рассказал о своих проблемах в работе с молодежью. Он сказал, что рад тому, что я оправдал его доверие, и командование имеет планы назначить меня заместителем командира батальона воинской части 6642 в г. Навои. Начальник политотдела подполковник В.А. Таджибаев просит меня на эту должность, так как хорошо знает меня по совместной работе.

Батальон был большим, около тысячи человек, как отдельная часть при штабе бригады. В штабе четыре роты и взвод служебных собак. Батальон был сложным по объему выполняемых задач. Охранял две колонии: одну общего и одну строгого режима, плюс охрана двух режимных объектов по линии среднего машиностроения. Офицерским составом батальон был укомплектован на 52%. Вся работа велась в звене «рота – взвод», сержантским составом. Изложив характеристику батальона, Булычев дал мне два часа для раздумий за обедом в чайхане, куда пригласил меня. Я все взвесил, позвонил жене в часть и дал согласие.