Прерыватель. Все части

Я попытался снова дозвониться до Лены, но трубку на другом конце так никто и не взял. Я понимал, что с каждым часом упускаю возможность нашего примирения. Наверняка она ждала моего приезда и хотела смотреть мне в глаза, когда я буду объяснять ей, по большому счёту, малообъяснимые вещи. Меня это не смущало – я прямо сейчас готов был отправиться в город и всю ночь напролёт петь серенады под окном Лены. Но обстоятельства будто возвели стену на пути к Перволучинску. Да и сил у меня почти не осталось.

Борисыч всё то время, пока я висел на трубке, что-то записывал на бумаге и с жалостливым видом то и дело посматривал на меня, покачивая, словно автомобильный болванчик, круглой лысеющей головой.

– Пожалуй, пора, – сказал наконец он, видя, что я не могу оторваться от бесполезного телефона.

Я ожидал опять какого-нибудь афоризма, но Миронов к сказанному ничего не добавил.

Мы молча дошли до почты, по дороге прихватив с собой Марину. После отъезда Борисыча нужно было привести все помещения в порядок, чтобы прямо с завтрашнего утра Вера могла продолжить работу в обычном режиме.

В девять часов начало смеркаться. На востоке небо заволокли пока ещё далёкие тучи. В сумерках они были похожи на высоченные горы, начинавшиеся где-то за полосой леса. Потянуло прохладой. Пахло дымом от сгоравших берёзовых дров и густой прелью, доносящейся из болот.

Возле почты нас поджидал успевший подружиться с капитаном Пират.

Внутри здания мы провозились до темна – поставили на место коробки в архиве, заперли депозитарий и подвинули на место шкафы.

Нетленные мощи так и неопознанного мужика мы перенесли в мироновскую «шестёрку», предварительно накрыв задние кресла плёнкой. Я опять удивился видом раны на голове – она сделалась ещё меньше. В этот раз точно. Даже кости черепа как бы нарастали вокруг дыры, подобно тонкому льду. В судебной медицине я был не силён, и с процессами, которые происходят в организме после его смерти, во всех подробностях знаком не был. Может быть, так оно и должно быть, решил я и благополучно об этом забыл.

Марина бегала с ведром и шваброй, ворча по поводу худой крыши. Гороподобные тучи предвещали дождь, а это означало, что завтра утром опять придётся расставлять по залу и коридору тазики и расстилать тряпки.

Закончили мы в 22:20.

Пока стояли возле крыльца, ожидая, когда выйдет Марина, Миронов с загадочной улыбкой всматривался в фонарь. А потом ни с того ни с сего начал читать стихи:

– Нет, мы не стали глуше или старше, мы говорим слова свои, как прежде, и наши пиджаки темны всё так же, и нас не любят женщины всё те же. И мы опять играем временами в больших амфитеатрах одиночеств, и те же фонари горят над нами, как восклицательные знаки ночи.

Он замолчал, посмотрел на меня и зачем-то подмигнул.

Пират глухо гавкнул и завыл, тоже уставившись на фонарь.

– Бродский, – добавил Миронов. – Всё образуется, Алексей. Всё образуется.

В тот вечер я уже совсем не мог соображать, поэтому лишь задним числом, значительно позже понял, что этот стих Борисыч прочитал по поводу моей Лены и наших с ней временных затруднений, о которых каким-то образом догадался.

Когда Миронов уехал, я проводил Марину и еле доплёлся до своего дома. Кое-как сбросив с себя форму, я было потянулся к телефону, чтобы ещё раз попытать счастья, но быстро сообразил, что не смогу связать и двух слов, если Лена возьмёт трубку. Дополз до кровати, укутался в одеяло и провалился в чёрную бездну.

8

Снились мне летающие фонари, а по ним, похожий на толстую обезьяну, прыгал Миронов. Уцепившись за очередной фонарь, он смотрел на меня сверху и манил рукой, крича: «Цезарь! Цезарь! А у Ленки-то твоей прохудилось». Я силился ему что-то ответить, но из уст моих вырывалось только глухое «му». Потом я почувствовал, что стою босиком в тёплой луже, а внутри меня звонит телефон. Я посмотрел себе на живот и ужаснулся – в нём оказалась дыра, из которой ручьём, завиваясь в тоненькую спираль, вытекала кровь. «Мутанты», – смог наконец крикнуть я.

И проснулся.

За окном моросил дождь. Раскачивались почерневшие от влаги ветки деревьев. Повсюду шумело, шуршало и стучало. Сразу со всех сторон. Я подумал, что дождь каким-то образом проник и в мою спальню, но это был не он. Это кто-то гремел посудой у меня на кухне.

Я выскочил из постели, поискал глазами свою форму, но ничего, кроме джинсов и свитера, не нашёл.

Через минуту на пороге показалась Марина.

– Это ты кричал? – спросила она, вытирая руки о полотенце.

– А ты чего? – только это я и смог промолвить, с глупым видом уставившись на Марину.

– Ничего. С утра проведать тебя пришла. Ты ж вчера вообще никакущий был. Смотрю, у тебя и дверь на улицу нараспашку. Подумала, может, чего случилось. Зашла – а ты как убитый спишь. Тормошила тебя, тормошила – ни в какую. Послушала – дышишь. Ну, думаю, слава богу. Хотела уйти, но решила холодильник проверить. Открыла – а там шаром покати. Одёжка вся мятая-перемятая. Ты уж прости. Не удержалась. Покушать сготовила и форму твою стирнула.

– Спасибо, конечно, – медленно приходя в себя, пробормотал я. – Но не стоило.

– Да не переживай ты так. Не клеюсь я, лейтенант. Просто по-человечески жалко стало. Нужен ты мне больно. Хм.

– А который час?

– Двенадцать.

– Шутишь?

– Ага. А сейчас на арену выйдет Олег Попов, – поёрничала Марина.

– Е… – хотел было выругаться я не по-детски, но осёкся и стал натягивать на себя джинсы.

– Ненормальный, – махнула рукой Марина и удалилась из спальни.

Когда я, одевшись, вышел в общую комнату, на столе уже стояла тарелка, на которой дымились макароны с подливкой. А Марина исчезла, словно её и не было вовсе.

Нехорошо опять получилось, подумал я. Но эта её манера появляться без зова в самые неподходящие моменты меня напрягала, хотя теперь я и был убеждён в том, что Марина делает это без всякой задней мысли. Нервы мои были ни к чёрту. Хорошо, что в голову ей не пришла идея спуститься в погреб. Ведь там среди банок с огурцами я хранил злополучный палец – свидетельство моего самого настоящего должностного преступления. Спирта нашлось только на пол-литровую банку, да и в качестве его я сильно сомневался.

Аромат подливки сводил с ума. Да и куда мне было спешить? Весь день у меня сегодня свободен. Засуетился я только по инерции, привыкнув за последние пару дней к такому насыщенному графику.

Я сходил в ванную. Умылся. Сбрил успевшую отрасти щетину. И с минуту рассматривал в зеркале своё осунувшееся лицо. Сдал я, конечно, конкретно. Сделался похож на больного.

– И нас не любят женщины всё те же… – промолвил я, вспомнив слова из Бродского, которые продекламировал мне вчера Борисыч.

Покушав и в душе? поблагодарив вездесущую Марину, я решил всё-таки съездить сегодня в город. Может, после того как поговорю с Леной, удастся пересечься с Мироновым и узнать новости о нашем самоубийце раньше. Не хотелось без дела сидеть в Подковах и ждать у моря погоды.

Заправив из канистры «уазик», я нетерпеливо вырулил на дорогу и отправился к своей цели.

Однако проехать мне удалось немного. За маревом продолжавшего моросить дождя возле дамбы навстречу мне уже спешила жёлтая точка. Это Борисыч возвращался из города в деревню. Поравнявшись на узкой дороге, мы притормозили напротив друг друга. Я открыл дверь.

Миронов, опустив громко взвизгнувшее стекло, был в этот раз не улыбчив.

– Поворачивай, – сказал он. – Есть важные новости.

Я кивнул, захлопнул дверь, развернулся и поехал следом за «шестёркой». Город никак не хотел впускать меня за свои глухие границы.

Оставив машины на улице, мы с капитаном поспешили в дом.

– Ну и погодка, – промолвил Борисыч, разуваясь и снимая куртку. – Вчера ещё было лето. И на тебе – самая настоящая осень. Сегодня прогноз слышал – август обещают аномально холодным.

– Новости, новости, Анатолий Борисович, – как нетерпеливый ребёнок, пролепетал я.

– Да-да. Новости, Алексей. Я помню зачем приехал. Чайку бы горяченького сейчас жахнуть.