Ориетта.
– Синьор, вот дом, который ищите, напротив.
Кавалер.
– А где же слуги? Будто вымерли там все. Кого позвать, чтоб доложили о приезде?
Тофано.
– Мое почтение, синьор. Я проживаю здесь, зовут меня Тофано, и я слуга синьора Агаланти.
Кавалер.
– Ступай и доложи, что кавалер из Падуи приехал, как только получил письмо и плату – тысячу флоринов. Готов он оговоренную службу немедля выполнить, ему нужно лишь имя
той синьорины ли, синьоры, которой нужно преподать урок.
Тофано.
– Как доложить о вас? Скажите, сударь, имя.
Кавалер.
– Болван! Когда хотел бы я назваться, то назвался бы! Вот мужичье! Ступай и доложи, пока не всыпал плетью! Мне дорог каждый час, зовут меня и в Рим и в Геную и даже к Московитам, а я на слуг минуты трачу!
Ориетта.
– Ах, синьор! Вы, стало быть, учитель! Верно, танцев?
Кавалер.
– Пожалуй, танцев. Можно так сказать.
Ориетта.
– Какие ж в моде нынче?
Кавалер.
– Страсть и красота. Танцор партнерше должен так голову вскружить, чтобы забылась и опьянела и упала в омут наслаждений. И вся гармонии движений отдалась.
Ориетта.
– Звучит опасно.
Кавалер.
– Это ложный страх. Его преодолеть я помогаю своим искусством вежливой беседы. И комплиментом.
Ориетта.
– Лучше помолюсь, чтоб ваши танцы нас не заразили. Они бездушны, как чума. От них сквозит грехом.
Тофано.
– Синьор, вас просят в дом.
Кавалер.
– Показывай, куда.
Сцена 5. Агаланти, Луиджи.
Луиджи.
– Ты звал меня, отец?
Агаланти.
– Да, звал.
Луиджи.
– Ну, вот я, пред тобой.
Агаланти.
– Ты что-то дерзок. Словно одолжение отцу ты делаешь, явившись.
Луиджи.
– Вовсе нет. Тебе так кажется. Я вижу, ты не в духе и просто хочешь распекать меня зазря. С досады, не пойму только какой.
Агаланти.
– Во-первых, так скажу; что чаще мог бы ты осведомляться, как у меня дела, здоров ли и о чем забота, живой я или нет, а то, как раз помру, уж и схоронят, а тебе чужие люди весточку дадут. И во-вторых, есть дельце небольшое. Я думал тут вчерашний день, всю ночь и так решил к утру: не худо бы домами породниться – нам, Агаланти и Ламберти.
Наверное, ты знаешь, что у достойного Ламберти подросла и для замужества летами подходяща стала его единственная дочь – Лукреция.
Луиджи.
– И что из этого?
Агаланти.
– Ты женишься на ней.
Луиджи.