Пёстрые эскизы. Сборник рассказов

– Да! Я вас слушаю, – с изумлением сказала она.

– Извините, пожалуйста, мы с вами уже где-то встречались?

– Да пошел ты! – ответила Наташа, поднимаясь в автобус.

Трубач и солнце

Он был стар и одинок. Безжалостно израсходовав всё, что ему полагалось от бесценной ленты жизни, её оставшуюся часть он решил провести тихо и мирно в таком же старом доме, как и он сам, в ожидании неизбежного конца. Деревушка, где жил старик, была маленькая и полупустая, когда он туда пришел и как там поселился, не помнил никто, он был угрюм и молчалив, не общался ни с кем, «здравствуйте» и «до свидания» были порой его единственными словами за весь день. И люди отвечали ему тем же, недолюбливали, сторонились. Старость не радость, а с одиночеством в паре – просто беда. Его дом с покосившейся крышей был на самом краю деревушки, у самого берега океана, дюна, на которой он стоял, была сильно подточена волнами и грозила обвалиться в любое время. Местная молодёжь уходила на заработки в город и оставалась там и только летом вспоминала родителей, посылая внуков на каникулы к своим старикам. Одной из них и была Элена, маленькая светлая девочка с глубокими, не по-детски выразительными глазами цвета самого океана. Вот и сейчас она идёт босиком по песку с маленькой плетёной корзинкой в руке, накрытой внутри цветным вышитым платочком, она идёт и поёт песню, которую сочиняет сама на ходу, про океан, про чайку, которая ищет своих друзей, пропавших в бурю. Песенка получается неуклюжей, и это раздражает её. Гневно тряхнув белокурыми кудрями, начинает заново и снова пробует, ища подходящие слова и мелодию.

Серая чайка, верная спутница моря,

Больше нет твоих добрых друзей.

Ты мечешься, ты кричишь от боли и горя,

Жить у моря без них тебе стало трудней.

У старика была странная привычка каждое утро выходить на берег океана к восходу солнца и играть на старой, потускневшей от времени медной трубе. Он аккуратно открывал потёртый от времени кожаный футляр, осторожно вынимал по-старчески плохо слушающимися руками дорогой его сердцу инструмент и, набрав как можно больше воздуха в лёгкие, играл на нём гимн восходящему светилу. Эту мелодию выдумал он, когда был молодым и состоял в городском оркестре моряков, она была торжественной и пафосной, но она нравилась солнцу, и оно улыбалось ему, нежно лаская своими первыми лучами его седую голову. Его суровое обветренное лицо моряка с многочисленными шрамами, глубокими морщинами прояснялось, разглаживались надутые восковые щеки, которые ещё сильнее вдували воздух в трубу, чтобы она звучала восторженнее и громче. Ворчун океан из зависти иногда заглушал звуки трубы шумом волн, но даже ему было не под силу переиграть упрямого старца. Лишь только тогда, когда солнце полностью выходило из воды и висело красным шаром над океаном, он отходил от моря и садился на полузарытый в песок обломок старого немецкого дзота, оставшегося после войны, и долго смотрел туда, где небо и океан сливаются в горизонт, время от времени улыбаясь, вспоминая что-то из прошлых дней своей молодости. Жители деревни привыкли к звуку трубы по утрам и называли его старым чудаком, смеялись над ним, подшучивая с издёвкой.

– Здравствуй, Герман!

– Это ты, Элена, здравствуй, – отозвался он, прищуривая подслеповатые серые глаза.

– Я принесла тебе немного козьего сыра и молока с хлебом, ты ещё не завтракал, непослушный старик? – нахмурив брови и сделав деланно строгое лицо, спросила она.

– Спасибо, доброе сердце, я знал, что ты скоро придёшь.

– Ты должен пить молоко, я проверю, – не менее строгим голосом продолжала она. – Я видела передачу, где говорили, что у пожилых людей не хватает витаминов и кальция, из-за чего у них становятся хрупкими кости.

Старик продолжал смотреть на океан, его лицо стало вдруг безучастным и холодным, серые выцветшие глаза, казалось, превратились в две льдинки.

– Ты знаешь, Герман, когда я вырасту, я выйду замуж, мой муж будет моряк, как ты, я буду сидеть на берегу и ждать каждый вечер его возвращения.

Старик внезапно засмеялся приглушённым смехом, который вскоре перешел в сухой кашель с одышкой.

– Ты смеёшься надо мной?

– Нет, Элена, я старый и больной, всему есть начало и конец, и в один день я уйду навсегда. Есть на другом краю океана страна, Индия называется, там люди верят в реинкарнацию: в то, что человек, умирая, превращается в кого-нибудь другого. Если это правда, то я превращусь в чайку и буду продолжать рыбачить, прилетать на берег и любоваться маленькой Эленой.

– Не умирай, старик, я не хочу, чтобы ты стал чайкой, я хочу, чтобы ты жил долго-долго, как океан, – прислонилась она к его плечу. – Кому ещё я буду рассказывать мои глупости?

– А я – мои! – воскликнул старик, и они оба засмеялись весёлым смехом, как смеются только дети, а с ними вместе смеялось солнце и океан, и им было всем хорошо и тепло как никому на свете.

Кончилось лето, и пошёл дождик, море было взволновано волнами, они выкатывались на берег и уходили в песок, оставляя жёлтую пенку за собой, а он плакал мелкими каплями в хмурый океан, который начал выплёвывать свое неудовольствие грязной пеной на песчаный берег. Волны стали доходить до самой дюны, маленький дождик перерос в ливень со шквальным ветром, заливая всё вокруг, превратился в ураган, который в свою очередь стал ломать и крушить, падали целые деревья, даже реки повыходили из своих берегов, заливая поля и леса. Океан буйно, с остервенением набрасывался на песчаный берег и дюну, довольно-таки сильно подмыв её со стороны, где жил старик. Казалось, он хотел унести покосившийся домик к себе, в океан. Шёл седьмой день разыгравшейся не на шутку стихии. Первыми заметили исчезновение старика соседи, чей дом был рядом. Безуспешно стучались они в дверь и звали его, а потом сквозь ветер и ливень они бежали от дома к дому и спрашивали у жителей, знает ли кто-нибудь о старике, кто его видел последним, и тогда вместе со всеми они решили взломать дверь его дома, вошли вовнутрь. Старик был мёртв. Он лежал на железной кровати, прижав трубу к груди, и остекленевшими глазами смотрел в потолок. Сельский плотник наскоро сколотил из неотёсанных сосновых досок гроб, и его сразу начали хоронить. Когда выносили тело старого Германа, внезапно прекратился дождь и появилось солнце, оно своими ещё робкими лучиками после дождя прощалось с ним, рассеянно освещая поваленный лес и дорогу, где было сельское кладбище, даже разбушевавшийся океан стал успокаиваться, откатился назад, оставляя на берегу обрывки мёртвых водорослей и осколки разбитых ракушек.

Был пасмурный день, чайки восторженно кричали и кружились над головой златокудрой девушки, которая кормила их кусочками чёрствого хлеба, кидая в море. Они были голодные, вот уже третий день штормило, и они не выходили в море, понуро сидели, собравшись кучками на песчаной отмели. Лишь одна чайка, стоя на одной ноге за спиной девушки, внимательно наблюдала за ней блестящими бусинками своих подведённых красными контурами глаз.

– Элена, я тебя искал, еле нашёл, ты опять кормишь этих воришек?

– Не говори так о чайках, они хорошие, а если и стащат иногда у рыбаков селёдку, то только потому, что из-за нас в море всё меньше и меньше рыбы, я люблю чаек, они мои добрые друзья.

Твёрдая мужская рука с синей татуировкой якоря и именем «Элена» на плече обвила тонкую девичью талию и притянула её к себе. Посмотрев ему в глаза, она с нежностью прильнула к нему, и они слились в медленном протяжном поцелуе. Серая чайка, та, что стояла на одной ноге сзади, с криком взмыла в небо и, опустившись, понеслась по океану, крича и плача, касаясь концами белых крыльев пенистых волн. Ей вослед, улыбаясь, шелестел о песок океан и смеялось игривое солнце.

Один день студента перед экзаменом

– Бери свой чемодан в зубы и уматывай отсюда, чтоб твоего духа тут больше не было.

– Маринка, а зачем в зубы, я и в руках могу его понести, – с сожалением ответил он.

– В руках ты конспекты понесёшь, у тебя экзамен завтра, не забыл, надеюсь?

– Да, конечно, Маш, Машенька, Мария, не было ничего между нами, клянусь – так, потискались чуть-чуть – и всё, – с надеждой проговорил он.

– Вот завтра на экзамене и потискаешься, а с меня хватит, корми, пои этого альфонса, а он ещё подруге юбку задирать будет! Вон отсюдова, чтоб духу твоего тут твоего не было!

Дверь с треском захлопнулась прямо перед носом незадачливого студента.

– О! Петрович, какие люди, заходи, братан. Да, я смотрю, ты с чемоданом! Попёрли, что ли? – с любопытством спросил он. – Эх, где наша не пропадала!

– Да, вообще совесть потеряла, – со вздохом проронил Петрович, не отводя глаз от бутылки с водкой на столе. – Прямо перед экзаменом вытурила. А я смотрю: вы тут празднуете что-то!

– Так ты же сам только что сказал – экзамен завтра, а экзамен для нас – не всегда праздник, вот подзаняться решили. Славик, дай стул человеку, он поди устал с дороги. Пить, конечно, будешь? Налейте человеку, у него жажда!

В дверь кто-то тихонечко постукивал: казалось, отбивал азбуку Морзе.

– Кто там? Открыто!

Дверь стала медленно открываться, в проёме показалась кудрявая девичья голова, с заспанными глазами и многочисленными веснушками по всему румяному лицу.

– Ребята, у вас яйца есть? Ольга яичницу делает, трёх яиц не хватает, мы вернём, завтра же, возвратим, честное слово.

– Парни, сознавайтесь, у кого три яёца! – торжественным голосом спросил Винт, обводя сидящих удивлёнными глазами.

Дверь тут же с хлопком закрылась. Через минуту она снова открылась, в ней оказалась та же кудрявая голова, но с озорными искорками в глазах.

– Ребята, ну серьёзно, нам надо на вечер – Катя кекс должна приготовить.

– Парни, кто знает разницу между кексом и сексом? – не менее торжественным голосом переспросил Винт.

– В яйцах, в их количестве, в их качестве, свежести!

– Неправильный ответ. В одной букве, филологи хреновы! Всему вас учить надо.

– Витя, ну Винтик, серьёзно, нам очень нужно, – взмолилась девушка

– Марыся, ну где я тебе сейчас яйца найду! Ну подумай.

– Ну так бы и сказали, что нету, – с досадой сказала она.