Чёрная нить

Дил отлучился на зов собратьев и оставил Глена на растерзание смутным размышлениям.

А Лин и Эсфирь всё нет, – Глен уложил свёрток с телом на промёрзлую землю – больше некуда.

Что делать? Отправиться на поиски?

– Господин! – По громогласному голосу с хрипотцой Глен узнал Кира?.

Чем ближе собрат подбегал, тем явственнее проступали пятна крови на его кирасе.

Рослый и широкоплечий Кира? совсем не походил на Дила. Гибридов видно издалека. Глен, к примеру, родился с разноцветными глазами. Синий унаследовал от покойной матушки-наяды. Белоснежный – от усопшего деда-океанида, Ваухана, за искусную скрытность и мощь прозванного Тенью Океана. Кира? же отличался сероватым оттенком кожи и тёмными линиями на лбу, скулах и подбородке – несведущие часто принимали эти линии за увечья. На самом деле, за ними прятались глаза найра – второй сущности Кира?, ослабленной сущностью океанида.

– Ты искал меня? – Стоило Кира? отойти от соплеменников, он отбросил ненужные любезности. – Что-то случилось?

– Мне нужно отлучиться, – Глен сразу перешёл к главному. – Очень нужно, брат. Я позже всё объясню.

– Таишься?

– Кира?, прошу тебя…

– Ежели нужда зовёт, ступай.

Глава 2. Чёрная нить

Ифрал пугливо ступал по снегу, погасшим на дне глазниц светом давая понять, что изнурён. Глен не желал его мучить. Ведал, что впереди за холмом скрытая под снегом почва усеяна гравием. Посему выскользнул из седла и продолжил путь пешком, влекомый едва уловимыми ароматами.

Глена вёл приторно-сладкий запах духов, приходившихся по нраву Лин. Вёл запах серы и копоти, оставшийся после Эсфирь. Следы от двух пар сапог тоже подсказывали дорогу. Хвала Умбре, они не путались. Тянулись через перелесок к ручью у подножия горной цепи.

Лин и Эсфирь далековато отступили. Когда Глен подобрался к ним, утро уже отвоевало у ночи право на господство. Лучи солнца крались по перелеску. Не теряя надежды отогреть стылую почву, выстреливали из прорех меж лиственными кронами.

Справа земля твердела, брала круто вверх и перетекала в скальный гребень. Слева бежал ручей. За просветами в кустах можжевельника журчала водица, чистая и прозрачная, словно расплавленное зеркало. Извечно затянутая морозной дымкой, она облизывала и подтачивала мшистые валуны и полировала темневшие на дне окатыши и каменное крошево.

Ступая тише мыши, Глен свернул туда, откуда доносились голоса. Шмыгнул в тень дерева и прильнул к нему спиной, наблюдая за парочкой на другом берегу ручья. Устроившись на корточках у воды, Лин промакивала влажной тряпицей ссадины на коленях. Восседала нарочито прямо, словно надеялась, что завидная осанка скрасит впечатление, подпорченное изгвазданным в грязи и пепле и порванным у белоснежного воротничка платьем.

Эсфирь была рядом. Опустившись на колени, полоскала ладони во льдисто-холодном ручье, отмывая налипшую грязь. Тонкие светлые руки разрезали водицу. На запястьях красовались плетёные из серебряных нитей браслеты. Первый украшало белое перо, второй – лоскуток тёмной кожи.

Заурядные побрякушки? Ничего подобного. Они служили Эсфирь оковами. В них крылись силы, помогавшие ей держать в узде беспокойные чары. Эсфирь – вырожденка. Ребёнок двух существ из разных народностей, созданных разными богами с несовместимыми колдовскими основами: светом и тьмой.

Дети, зачатые в столь порочном союзе, нередко погибали во чреве матери. Часто принимали смерть от рук тех, кто их породил. Но ежели вырожденцев щадили, ежели они росли и крепли, за ними, дыша в затылок, созревал враг пострашнее – безумие, пробуждаемое двумя противоборствующими в них магическими течениями.

Помимо Эсфирь, в мире не нашлось бы вырожденки, которой было бы подвластно заглушить в себе пагубный бой чар.

– Может, вернёмся? – Восклик Лин сбил Глена с мысли. – Вроде стихло всё.

– Глендауэр найдёт нас. – Эсфирь воззрилась на чёрные коготки. – Мне нельзя возвращаться.

– Почему? – Лин почесала сизые чешуйки, плотно укутывавшие предплечья.

– У ваших стражей возникнут вопросы, – отозвалась Эсфирь.

– Какие? – недоумевала Лин. – О твоём вмешательстве в бой? Так ты расскажи, что помогла сыну владыки. Ежели в клан к нам заглянешь, правитель Дуги? наградит тебя. Ты ведь слышала о нём?

Лицо Эсфирь заострилось. Бледная линия губ стала тверже.

– О да-а, – протянула Эсфирь со столь красноречивым видом, будто тень владыки Танглей уже выросла за спиной. И едва разборчиво проворчала: – Мало мне было Антуриума, Аспарагуса и Каладиума, нужно ещё Дуги? навестить…

Слова сорвались с обескровленных уст и застыли на них кривой усмешкой.

Глен вздохнул. Он ведал, какая молва гуляла об отце. Волны слухов о нём то поднимались, то опадали, ибо он весьма неохотно покидал Танглей. Толковали, что владыке Дуги? довольно взгляда, чтобы повергнуть недругов в пучину страха. Что он карает провинившихся столь же часто, сколь смеживает веки. А совершенное бесстрастие отсекает от него слабости, которыми грешат иные. Да что там! Беседы о жажде сойтись с владыкой Дуги? в дуэли, пусть и потешные, всегда отдавали стремлением добровольно сойти в могилу.

До слуха Глена долетело фырканье ифрала за холмом. В то же мгновение сугроб подле Эсфирь зашевелился. Комок снега приподнялся над почвой, устроившись на голове выглянувшего силина. Синие глаза-блюдца с подозрением уставились на Глена. И утробное рычание разнеслось по перелеску.

– Небо? – Эсфирь покосилась на зверя, стряхивая с пальцев влагу. – Что-то случилось?

– Глени пришел! – Крик Лин отразился от гор и затихающим эхом расплылся по воздуху.

Усатая морда медленно исчезла в сугробе. Горстка снежных хлопьев на голове силина улеглась и прикрыла брешь.

Видит Умбра, Глен не желал встречаться с Эсфирь. Не хотел даже возрождать её лик в памяти – боялся пробудить давно уснувшее чувство. Глен и помыслить не мог, что их с Эсфирь пути вновь пересекутся. Но госпожа Судьба распорядилась по своему усмотрению. Это благодать? Или кара?

Борясь с желанием развернуться и убежать, Глен вынырнул из тени. Проскакав по выступающим над водой камням, в три прыжка миновал ручей и очутился на другом берегу под прицелом тёмного взора.

Тело окатил жар чужой плоти. Дурные предчаяния воплотились. Как и в день знакомства с Эсфирь, Глена пронзила мысль, что до сего мгновения он влачил жалкое существование, а ныне обледенелая кровь оттаяла и заструилась по венам. Сердце затрепетало, окрылённое радостью встречи.

Глен будто давнюю соратницу встретил. Будто отыскал потерянную часть себя.

Загадка из прошлого проявилась – чёрная нить протянулась от запястья Эсфирь к запястью Глена и тут же исчезла.

Показалось? Глен отмахнулся от видения. Снова посмотрел на девушку. И ветер загулял в волосах, лаская зардевшееся лицо. Мир мгновенно обернулся цветущим садом. Клановые невзгоды и суета показались такими незначительными, не стоившими и крохи внимания.

Нелепость! Какие силы породили столь несуразные чувства? Опять!

– Братец! – Глен дёрнул щекой, стоило Лин прильнуть к нему. Обнял её скорее инстинктивно, нежели осознанно, и провёл ладонью по её перепутанным косицам. – Хвала Умбре, живой!

– Благого дня, Глендауэр. – Голос Эсфирь растёкся в ушах талой водицей, натужная улыбка озарила её лик.

– Благого дня, достопочтенная леди.

Рядовое приветствие отзвенело и смолкло. Глен вгляделся в измученное лицо напротив. Память коварно подбросила воспоминания о прежней Эсфирь. Хрупкой и белокожей. С пепельным узором вен. С бурей кудрей чернее океанских глубин. И налётом заразной непосредственности.

Тогда чудилось, что Эсфирь живёт в грёзах наяву. Теперь же груз пережитых невзгод придавил её к бренной земле. Разбил воздушные замки. Уронил в нечистоты мира и заставил вкусить его горечь.

Эсфирь изменилась. И без того тощая, совсем исхудала и осунулась. Тазовые кости выпирали острыми углами. Ключицы, оттененные кожными провалами, выглядели страшно. Грива кудрей превратилась в шапку сальных завитков, отчего изогнутые рога казались огромными и тяжеловесными.

В движениях и жестах Эсфирь появилась нервозность. Чёрный взгляд колол настороженностью. Штаны с заплатами на коленях облегали ноги с прутики толщиной. Широкий кожаный ремень опоясывал талию – столь узкую, что Глен, верно, сумел бы обхватить её ладонями – и скрывал нижнюю часть утеплённой мехом кофтёнки, державшейся на зашейных и заспинных подвязках.

Не девушка – восставшая покойница!

– Эсфирь не говорит мне, кто она такая, – Лин отстранилась от Глена, ковырнув снег мыском сапога. – Ты знаешь её сущность, братец? Она сирена, истинно? Нет, погоди-ка, у них же нет ни крыльев, ни рогов… Гарпия?..