Белая нить

К родной хижине он ступал уже твёрдо.

Их с отцом обитель занимала два яруса: второй и третий. Она овивала дерево, пронзенная стволом и увенчанная толстым и распластанным, словно разомлевшим от жары, рыжим бутоном. Он красовался на ветвях. Но раскрываясь поутру, затмевал их, ощериваясь тычинками.

В иные вечера Олеандр любовался цветком, не раз отрисовывал его, устроившись в тени крон. А ныне лишь бегло оценил. Невидимые ветра дули в спину, заталкивая его в укрытие.

Он не вошёл – ввалился в хижину. И упал на рулоны с шелками, сваленные в углу. Череда покалываний пробежала по телу, разгоняя кровь. Он был дома, в стенах трапезной, окутанных тишиной.

Как ускакал его отец невесть куда, так и вымерла их обитель. Не тянуло с веранды курительными благовониями, не слышались шелест книжных страниц и редкие покашливания.

Но что хуже – бразды правления пали в клешни Аспарагуса.

Олеандр кожей ощутил чужой взгляд. Острый и колючий, изучивший его от макушки до пят столь же цепко и пристально, сколь лекарь оглядывает захворавшего с неведомым недугом.

– Явился, – растревожил безмолвие до боли знакомый голос. Фрезия? – Могу я спросить, где тебя носило?

Он приподнялся на локтях. Открыл сперва правое веко, потом левое. И надежды на неполадки со слухом рассыпались пеплом. У ствола, устроившись на подушке с золотыми кисточками, восседала его суженая.

– Дозволь и мне тогда спросить, – выдавил Олеандр, размышляя, не отдаться ли на растерзание хинам, пока невеста, чего доброго, не довела его до греха. – Кто впустил тебя в дом владыки?

– Вы дверь не заперли, – с запинкой отозвалась Фрезия. – И я решила… Я просто хотела…

– Застать меня врасплох? – догадался Олеандр.

Мрачная тень залегла под глазами Фрезии. Как ни странно, они засверкали ярче, будто к ним поднесли подожжённую ветвь. У Олеандра вспотели ладони, а губы, напротив, пересохли.

Дурной знак!

– Прошу, больше не заходи без спросу в дом владыки, – выдохнул он. – Во-первых, это неправильно. Во-вторых, ты можешь попасться стражникам. Оно тебе надо? Доложат твоему отцу, и он тебя… Хорошо, если просто в хижине на месяцок-другой запрёт.

– Я не настолько глупа, Олеандр, – Фрез фыркнула и надула губы. – Я не попадусь.

– Может быть. И тем не менее…

Он поднялся с шелков и подковылял к чану с водицей.

Трапезную окутывал полумрак. Из вороха златоцветов, прилипших к потолку и стволу, тьму разгоняли лишь два. Золотые отблески рассыпались по воде, уползали в её глубины, подсвечивая плавающие лепестки – будто лодки по озерцу плавали в полночном свету. Едва ли Олеандр сумел бы сказать, сколь долго простоял, опираясь на чан и пялясь на свое усталое отражение. Просто в какой-то миг в уши вторгся скрип половиц, голова снова заработала.

– Где ты был? – И колесики разума завертелись, переваривая слышимое. – Зачем шею перемотал?

Расти у Фрезии вместо волос ядовитые змеи, спина Олеандра уже послужила бы им мишенью.

– Не за тем, о чём ты подумала.

Он зачерпнул водицы. И холодные струйки, коснувшись лица, расползлись по коже, смывая усталость. Он выдохнул и обернулся. Моргнул раз, второй. И наконец рассмотрел суженую.

Она стояла у низкого, оцепленного подушками, столика и глядела на Олеандра тяжело, исподлобья. Её рыжие волосы горели огнём. Заплетённые в два колоска, толстые косицы пристроились на оголённых плечах. Расширившиеся зрачки поглотили сирень глаз, украшающих маленькое личико-сердце.

Невольно Олеандр сравнил Фрезию и Эсфирь. Сравнил чувства, которые вызывали у него две такие разные девушки. Красотой первая с лихвой затмевала вторую, похожую на воплощение ночного кошмара.

Но Фрез не будоражила воображение. Олеандр знал её от и до, мог фразы за неё заканчивать и предсказывать поведение. Эсфирь же он совсем не знал, но она порождала море вопросов. Окутанная туманом загадочности, так и просила её разгадать – будто вызов бросала.

– Молчишь? – голос Фрезии сочился отравой. Щеки раскраснелись, будто ветром обожжённые. – Ты возвратился под утро, и я…

– Рассудила, что я с кем-то греху предавался? – докончил Олеандр. – Мне ведь больше заняться нечем.

Мгновение они хранили молчание, разделенные пропастью значительного непонимания.

– Не хочешь по-хорошему, значит? – Фрез наморщила нос, словно под боком свалили гниль.

– Я не забавлялся с дриадами.

– Лилия и Сумах тоже вернулись по утро…

– И?..

– …и ежели ты не сознаешься, – выкрикнула Фрезия едко, не слишком заботясь о тяжести брошенных слов, – все узнают, кем была твоя мать. Распутной девкой! Блудницей! Шлюхой, которая…

Она перешла черту. Покусилась на святое, и Олеандр не выдержал. Вытолкал её за дверь и задвинул щеколду.

Вторженец

Возможно, есть в мире существа, несовместимые друг с другом от рождения. Казалось бы, Олеандр и Фрезия во многом схожи. Излишне порывистые, но уязвимые. Излишне напористые, а на деле неуверенные в себе и своих силах. Казалось бы, они чуть ли не слиться должны в единое целое.

Да вот беда – глядят в разные стороны.

Отец же всегда твердил Олеандру, что схожесть нравов вторична. Сравнивал жизнь и быт с Фрез с ураганом. Внушал, что брак с ней – непоправимая ошибка, жертва разумом в угоду чувствам.

Но!.. Что тут скажешь, Олеандру тогда и шестнадцати не стукнуло. Правильно говорят, красота женщины – стальной капкан. Ступишь – и он сомкнется, издерёшься в кровь, пока высвободишься.

Фрез выросла. Похорошела и распустила лепестки, превратившись в прелестный цветок. Мужчины жаждали обладать ею, женщины – походить на неё.

Некогда её очарование и Олеандра не обошло стороной. Окутало. Застлало взор. И привело к Каладиуму, её отцу, с просьбой о скреплении помолвки. Тогда Олеандр и помыслить страшился, что кто-то опередит его, и желанная дриада окажется в чужом саду.

Почему он не послушал отца? Почему не внял предостережениям? Как Олеандру находиться с ней рядом, ежели он боится каждого её слова? В прошлом он доверился ей, поделился болью, рассказал о матери.

А ныне Фрез просто взяла и снизошла до подлого приёма. Использовала полученные сведения против будущего супруга.

Чудилось, век Олеандр стоял, не шевелясь.

Потом была пробежка на веранду к многоэтажной полке с бутылками. Потом он топил в вине горе. Только бы забыться! Только бы не думать об ошибке, которую он совершил, скрепив помолвку.

Миг, когда лоб встретился со столом, он прозевал. Тьма без сновидений поглотила сознание и развеялась лишь поутру.

Прокравшаяся сквозь приоткрытые ставни пыльца оседала искрящимися крупинками. Луч солнца обжёг лицо. И Олеандр зажмурился, прогоняя сонливость. Отлип от стола.

Трапезная расплывалась перед глазами кляксами – все равно что картина, нарисованная детенышем.

Пару раз Олеандр проваливался в небытие. Думал, опять увязнет во сне. Но когда до хижины долетели обрывки беседы за окном, глаза распахнулись самовольно. Завитки ушей развернулись, обостряя слух.