Опилки

Мурашки мурашками, а жизнь продолжалась. Даже опилки для отапливания закончились, что тут говорить. Пришла пора рубить берёзки, посаженные дальними родственниками (дедом в том числе), на окраине домашней территории, архивировать их аккуратными стопками. За это дельце Пашка взялся с дядькой Женей. Таявший прямо на глазах снег разворовывал кашицу из берёзовых миловидных опилок. Срезанное деревце, которое мог посадить папа, упорно не сдавалось, но своими чёрными полосками всё же коснулось земли, на которой Павлик перестал быть сюзереном. Наверно, тут навалилось и взросление на плечи мальчика с двухзначно-возрастным запасом пройденных лет. Недаром и стуки топора отзывались внутри, вызывая бунт. Папка оставил сына, покинул дом и потерял дерево. Какое интересное кредо. Он умер – и деревце не вечное.

Лучше бы она умерла вместо него.

Ну что ты, детка! Не говори так.

Пашина же красна-девица не думала ни на кого валиться, она была равнодушна ко всякого рода заботам о прогревании дома. Эта девочка голубоватым взглядом не обещала своему однокласснику показывать кое-что, она привлекла совсем иным: колоссовским стоянием около стен на переменах, милым подёргиванием губок да постукиванием ножек с немодной обувкой. Белобрысая Оксана, пахнувшая жевачками, всплывала в засыпавших мыслях воплощением самой умной невинности. Даже когда стали известны Пашке все взрослые интимные процессы, в своих размышлениях он не рассчитывал ни на что, даже на пугачёвское взятие крепости-ручки одноклассницы, похожей на популярную поп-певицу из-за рубежа.

Ух, как неловко касаться её потной ручки в хороводе на уроке музыки…

Он ел лавровый лист, чтобы поразить её. Нормальный такой рацион. Просто рыскали тёплые детские чувства к маленькой и швейцарской в своей нейтральности девочке. Зачатки-початки. Кукурузные хлопья укрывали взрослевшую душу мальчика мягчайшей перинкой, а в остальном он всё ещё являлся, наверно, ребёнком, лёжа на лошадиной телеге и сонно глядя на кладбище и на безупречные звёздочки-акне. Но душа-то всё равно хотела будто вырваться через рот.

Интересно, а звёзды смотрят на нас днём?

переходы.mdf

Являться, а не казаться частенько бывает проблемным, если много врать. Паше плохо из-за всей прошлой лжи, хоть он её никогда не систематизирует и не вспомнит. Маленькая или большая, она помогла сэволюционировать мальчику и перейти к статусу полуподросток. Тогда-то и переход из родного дома тоже надо было совершать: слишком болтливо гнала материнская неуёмная гордыня. Выгоняла хворостиной толщиной в кулак, хотя это просто Пашкины родственники предлагали такой беззащитной и несправлявшейся матке свою помощь. Берёзовые дрова догорели, не стало на столе папкиного фото с чёрной лентой, начищенные ручишками Пашки медали родителя за интернациональные заслуги костюмно переместились в сброд самых деревенских запахов жилья номер 2 его жизни.

Его утро уже могло начинаться с того, что всё раздражало. Жизнь в этом жилище представляла собой единственно запомнившийся терминаторский плакат на ободранной стене. Технологии сюда не добрались, даже если бы и хотели. Пашка обосновался на голом полу и около бесшторных окон. Знакомься, Павел Владимирович: дом бабушки Аси. Одна из тех бабушек, которая до поры и знать не желала о своих внуках из-за межсемейных распрей. К пристанищу прилагался в меру странный и носоразбитый дядя Женя.

дядьженя. Один из тех, кто был настолько высок, что вынужден был сгибаться в дверном проходе, и кто мог рассказывать ужасы о том, как мочился кровью, потому что там что-то срослось из-за ветра.

Ну хорошо, пусть зовётся так. Бабушка Ася никогда, к слову-то, и в тихом немецком городке N не бывала, повезло только её второму сыну, Макару, который подавал больше чем надежды и мог вырваться из этого пропахшего всеми миазмами бесшторья, если б не сама его мать. Запрет – и только. Пришлось ещё одному Пашкиному дядьке потихоньку спиваться и скуриваться.

Холод брал своё. Маленькая Виолка уже начинала ощущать иногда свои ножки пиноккиевыми, однако русская печь молчала: ни поленца дров, никакого успокаивавшего гула огня Пашка-кочегар так и не услышал. Гордыня важнее, мать? Но это осознание не так душило и обжигало мальчика, как кипяток, что шпарил конечности его сестрички. То была попытка греться и греться безо всякой на то надежды. Слишком мало холодной воды оставалось для его светло-родственной спутницы-прилипалы. Чувствовала ли себя сестра хоть какой рыбой при простуде, когда брат её по незнанию своему заводил в водоём охладить? Скорее очерёднейшим ударом по психике и только был такой итог жизненной игры горячо-холодно. Пашке хотелось убиться грозой, во время которой он однажды купался в бассейне с пиявками.

А Виолетка всё равно таскалась. Не ведая, что в отношении её многие творят, она просто мутировала во что-то аморфное в этой протухшей радиационной старостью деревне. Пашка становился пряжкой, которая неизбывно и намазюканно блестит и манит сестру в путешествия и нытьё, если девочку не берут с собой.

хоть бы не утонула

хоть бы

чёрт бы побрал этот сон

По-сонному растягиваются пахучие волны. Так плывут в поисках чёрного будущего в просмоленной не менее чёрной дрянью лодке два разбитых наголову кирпичами утёнка. [Братысестра]. Вечно пойманные и вольноотпущенные, хоть шеи себе могущие свернуть.

но хоть бы она не утонула

Фобия, согласно которой сестра упадёт в бездну плотины, была ещё поглобальнее, но не всё так сразу. Возможно, мужчинка-то и боролся с опасностями жизни, мелкими и покрупнее, да потом оказалось, что он изначально жил неправильно.

фобии.vdf

Страхи любят родниться с разными образами. Того и жука-то, жужжаще вертевшегося по-катриновски над головой Пашки в день папиных похорон, могло и не быть, однако нечто сработало. Стал неработоспособным лишь желудок.

Мать стала шляться. Пашке было страшно не есть, однако ничего и не напоминало о еде в бабасином доме, кроме плёнки и всяких приборных приблуд. Разве что соль. Павлик залезал на стул и пробовал её есть, пытаясь утолить что-то нывшее внутри, но белыми камешками только раздражал свою щитовидку. Может, красивую смерть такого же цвета папка видел на кухне? Всё ведь сходится. Боязнь голода не ослабевала, а парнишка лез на забор, чтобы глотать зелёный крыжовник.

Даже Арлек ест то, что никому нельзя…

Жизнь взаймы, вполупроголодь. Такая бедность – порок? Даже игра со свиным глазом, который юному исследователю устройства органов любезно отдал дядьмакар каким-то безосновательно-радостным летом, уже так не помогала ободриться и напрочь не зашизофрениться от чувства голода.

Голоднее были только блохи, однажды поедавшие щенка, который совсем мало пожил.

Мою-мою-мою. Ползите прочь от него!

На ферме раньше можно было бы комбикорма поесть, понюхать силос, вспоминая только что отелившуюся корову или того странного мужика с перчаткой по локоть для другой коровки. А теперь…

Теперь бы специально нюхать стиральный порошок и чихать. Или смотреть на отрезанное коровье вымя на асфальте.

Летом и правда немного иначе. Там Пашка видит на грядке жующего укроп алкаша, а тут может по убеждению дядьки в лечебных целях дать себя выпороть веткой крапивы. Больно и героически. Разве с этим великолепием сравнится ощущение плавания в звёздах при долгом их рассматривании сквозь дыру на крыше? Можно иногда узнавать новые места только при посещении полуродственников-однофамильцев.

Стоиком выносила Виолка ненависть бабы Аси. С Пашкой ещё абы как, а вот на сестру она бессознательно взъелась. В сало вареное, которым подавилась, так не въедалась. Майская солома в сарае обвевала крепкий и уже немного сытый мальчуковский сон. Столько этих лет ещё будет, но такого насыщенного – ни разу. Пашкину сестрёнку побили, его поругали, на ужин был пареный топинамбур, а комары устроили вокально-инструментальный ансамбль в доме, что хоть оттуда в поле убегай. Всё же это было своё лето, свободное и первобытное, как дикий заяц, как та девочка-соседка неполноценная. А зимой бабася умерла.

То ли ободряла, то ли предупреждала о том, что ей сверху всё видно будет.

Снова насыпь и запах мокрого снега. Рядом крест, а похороны, на удивление Пашки, не столь пафосны, как у его полусгинувшего отца. Здесь ярко краснеет памятник со звездой. Пашкина околодобрая бабушка завещала похоронить себя сугубо возле своей чисто-верной любви – и это явно был не ещё один родственник-дедушка. Что-то так складывалось на селе: выходить за нелюбящих да любить неверных. Звёздочка алела, лицо белело. Песок всё зашкомутал. Благо музыкантов не наняли для отправной на тот свет. Фобия ещё с того момента лежания папки в гробу преследовала уши мальчишки траурным маршем дядюшки Шопена.

попрошайки.3gp

Благо что нет в мозге камерки с ультрабайтами памяти, иначе такую скуку порой и лень было бы пересматривать. Что-то вроде двухчасового роуд-муви и можно заснять, да за делом нечистым застали бы ещё более нечистого Пашку: он попрошайничал. Вот вливается в него кисель, оставшийся с похорон какого-то незнакомого старика, а вот он ходит по деревне с дядей Макаром и хватает у старух чуть ли не заплесневелые оладьи и пирожки.

Ну и богатства!.. Хоть бы немного искусственного мёда…

Вкусно и маслено. Срок годности истёк рекой, да парнишку это не останавливает. Голод не тётка, а его родная мать. А дядьмакар – всего лишь дополнительный метастаз.

Всяко лучше, чем гречка с томатным соусом, лично мной приготовленная.

Дополнительное пасмурное утро никого не щадило, всем народом помогали двум недотёпам и недоедам, а один из них ещё и недоучка был.

Правда-правда: Пашка и школу прогуливал. Походит в заброшенном здании, посчитает от одного до трёхсот – и бегом к приютившей его сердобольной однодеревневой бабушке, чтоб сказать, что его рано отпустили с уроков. Засыпается школьник ложью, как снегом с заброшки. Хорошо ещё, что отрыть совершенно ненавязчиво этого вруна поневоле из беспросветности умудрялась умненькая девочка с косичками, за которые не хотелось дёргать. Она не слышала о нём, знать его не желала, но всё же оказывала помощь тем, что просто была и выросла благополучной соседкой за его партой.

Доброе утро, Настя. Не читай мои мысли и не знай меня вообще. Извини за ту заляпанную тетрадь, больше не клади их возле меня. Быстрее бы нас рассадили.

Девочка была для этого маленького человека кем-то наподобие белобрысой Оксаны, но дело заключалось в ином: прыщавая с косичками качественнее радовала глаз. Не будь Павлуша попрошайкой с негативной историей существования, он бы обязательно спрашивал эту интеллектуальную одноклассницу о прелестях света.

Я увлёкся тобой из худших побуждений, Насть.

А вот и типично-видеофильмный дождь не заставил себя долго ждать. Особенное время для этого думателя-плювиофила. Хотелось в заливную и такую шкодливую пору лечь на землю и обкрутиться одеялом, лишь бы стать ближе ко всепоглощающей воде. Пусть стучит по ткани, пусть. Это момент, который сразу хочется воспеть. Тогда наступает капель размышлений, разочарований и тряски от холода. Да и не был бы Павлик из семьи алкоголиков, если бы хоть сто раз в жизни не стоял под ливнем по разным независимым причинам: о нём забыли, он сбежал от побоев или родители просто вдрызг, а ему предоставлена полная воля. Почти конец фильма.

Митя.dll

Тогда ничего не сыграло, кроме любопытства и случайности. Ну, шёл и доосвидетельствовывал конец своего очередного неудачного фильма, зазеленелого во всех травах и берёзах лета, этот спутанный мальчик-путник. Но тут его окликает, пожалуй, более чем серое пятно истории его дружбы, будущий скамейкосидящий подкармливатель Митька. Неуловимая мания его дома, слов, воздуха распоясала и Павлика, подозрительно быстро началось их будто бы запланированное товарищество, вызывавшее хоть немного стимул жить. Может, тут и есть план, невыразимый друг Пашечка, да только это малоинтересно: ты уже ждёшь, когда тебе вынесут варёнки с хлебом, даже хоть бы половинку. Это уже счастье и молчание урчавшего желудка.

невырезаемо.pdf

Была бы его воля, он бы с радостью изменил этот задокументированно-заархивированно-запароленный файл своей памяти, но нет. Если уж сестричка и позабыла по своему незнанию вдобавок с наивностью, то Пашка почти всё помнил: это было что-то наподобие пародийного и называющегося ныне явления инцест. Только полуинцест. Недоинцест. Грызшая скука дома бабы Аси по-деревенски свалилась на недозрелые головы этих оставшихся одних деток, где старшенький совершал околопенетрации в отношении младшенькой, но и не более.

а как там делали мамка с папкой? а зачем они так? попробуем-ка и мы. ничего особенного, слюна Дашки была как-то запретнее и неродней, что ли. а разговоров-то было. а теперь только запах мочи на пальцах. пора с этим делом заканчивать. и желательно лет до двадцати. как же холодно. даже опилок нет.

кружок юных клептоманов.gz