Сезам

– А я пил, – похвастался Павел. – В Варшаве на конференции.

«Ишь, как усы встопорщились, – подумал я. – Интересно, Таньке он нравится из-за усов или чего-то другого?»

– Не твое дело, – сказал Павел. – Виски, вообще-то, пьют с содовой.

– В морозилке есть лед, – послышалось из кабинета. – Лед лучше содовой.

Пришла хозяйка, Любовь Ивановна. Она больше была похожа на сельскую учительницу, чем жену академика. Причем учительницу немолодую. Но у белорусского академика жена и должна быть учительницей на пенсии.

– Может, по стаканчику вина выпьете? – предложила Любовь Ивановна. – За такую работу не грех.

– Нет! – хором отказались мы.

Стопки с книгами занимали уже почти всю квартиру, и то, что мы спотыкались о них, не казалось странным.

– Я уезжаю на новую квартиру, – заглянула в дверь Любовь Ивановна. – Захотите перекусить, еда на кухне.

Она ушла.

Через минуту на пороге появился Петр Васильевич.

– Много осталось? – спросил он.

– Бутылок или книг? – уточнил Павел.

Его гусарский вид мне не понравился. Петру Васильевичу, видимо, тоже.

– Книг, – сказал он. – Пустую посуду где прячете?

– Вон в том углу, – показал Павел.

– Будете уходить, заберите с собой.

– Конечно, – сказал я.

Академик исчез.

К полуночи мы закончили работу. Я оглядел комнату. Из-за пустых стеллажей она походила на разграбленную пещеру Али-Бабы.

– Н-ничего не осталось? – спросил Павел.

Язык у него заплетался. Валера выглядел еще хуже – он вообще не мог говорить. Мне это было понятно. Штангисты, пусть и бывшие, плохо переносят алкоголь.

– Ничего, – сказал я.

Я не стал говорить, что оставил на подоконнике нетронутую чекушку водки.

– Слушай, у всех академиков такие библиотеки или только у нашего? – уже на улице спросил у меня Павел.

– Наш академик-секретарь, – твердо сказал я. – Остальным до него пахать и пахать.

Валера что-то промычал. Я понял, что он согласен со мной.

Мы разошлись в разные стороны: Валера под бок к жене, Павел к себе в общежитие, я на съемную квартиру.

Дом академика вместе с библиотекой погрузился в глубокую осеннюю ночь.

Наутро каждый из нас обнаружил в кармане червонец, и как он туда попал, не могли объяснить ни Валера, ни Павел, ни я.

Сезам, пусть и разграбленный, продолжал являть чудеса.

Ведро шампанского

1

– Алесь! – услышал я.

Я поднял голову. Над парапетом, отделяющим литфондовский пляж от набережной, торчали головы Ларчикова и Буева.

– Не пора ли пить партейное? – осведомился Саша Ларчиков.

Я посмотрел на часы. Полдень. Именно в это время мы отправлялись к бочке. В Коктебеле портвейн наливали из бочки из-под кваса, стоящей возле столовой у маяка.

– Может, лучше сухого? – спросил я, поднимаясь.

Сухое вино наливали из автоматов у пансионата «Голубой залив», это в противоположной стороне.

– Как ты можешь партейное променять на сухое? – укоризненно покачал головой Ларчиков.

– Эти и родину могут продать, – поддакнул Буев.

Виктор был начинающим писателем, которому еще недоступен полноценный отдых в Доме творчества, и он не упускал случая, чтобы не проехаться по моему адресу. Сам он с Ларчиковым жил в каком-то сарайчике. Но я этих комариных укусов не замечал. В этом году меня приняли в Союз писателей, и я отдыхал в Доме наравне с классиками.

– Сухое стоит десять копеек стакан, – сказал я.

– И тебе жалко лишнего гривенника? – поразился Ларчиков.

Мы с ним работали редакторами на Белорусском телевидении и могли позволить себе любые шуточки.

– Вот Битов не пьет портвейн, – кивнул я в сторону парочки, удалявшейся по направлению к автостанции.

– За коньяком пошли, – сказал Буев.

– А ты не завидуй, – одернул его Ларчиков. – Сначала в Союз вступи.

– У меня книжка в плане издательства стоит, – пробурчал Буев.

– Стихов? – уточнил я.