На поле побоища был, как средь моря.
И я своим молотом бил, будто Тор.
Удары по башне, от стен рикошеты,
летящие щепы от крепких бортов
наш танк раздевали пылающим летом,
срывая покровы и латы с основ.
Враги провели бронебой, отколупку.
Броня не сумела сберечь мою жизнь.
Я выжил бы в этой густой мясорубке,
коль был бы ещё дополнительный лист!
Став солдатом
Став вдруг военным послушником, воином,
немым, безотказным, безвольным бойцом,
готовым к приказам, пусть даже нестройным,
убийству гражданских, девиц, молодцов,
способным насильничать и мародёрить,
крушить города, неприятельский скоп,
нести разрушенья, угрозы и горе,
сшибать даже крыши и каски с голов,
взрывать их заводы, мосты и постройки,
сносить до руин склады, сёла, жильё,
сбивать фонари и высокие стойки,
вкушать пищевое, земное сырьё,
врываться в соборы, сараи и парки,
бомбить поселенья, посевы средь дней,
ломать все устои, законы, порядки,
я стал хуже дьявола, хуже чертей!
Сгоревшее лето 1941-го
Туман и куски закопчённого мяса.
В жаровне, за ней угольки и зола.
Минуты последние жаркого часа.
За избами лес, огороды, скала.
Обширные дали чернильного цвета.
Землистые краски пронзили тепло.
Парует пейзаж средь июльского света.
Асфальтовой гущей покрылось село.
Графитный и углистый вид панорамы.
Взрыхлённая почва, колосья, как прах.
Чумазые жители, словно арабы.
Всеместная гарь, ужасающий крах.
Остывшая видимость и испаренья.
Подпорки бетонных столбов, как теней.
Горящие угли – остатки горенья.
Большие шампуры штыков и мечей.
Багряные щёки жильцов, очевидцев.
Пылинками ставшие сено, трава.
Слегка запечённые двери и стены.
Сгоревшие брёвна, кусты и дрова.
Скелеты берёзовой рощи, избушек.
Спалённые груды людей и быков.