залили кровью святость дня.
Цветы ещё аллее стали,
а я бедней на пять голов,
что блея, даже воя, звали
спасти от голода волков.
В сырой траве звонче?е звуки.
Но слуха глушь липка, темна.
Запомню их с виной и мукой
живые сердцу имена.
Самопожертвование
Ища огонь, отринув воду;
даря подмогу всем хромым;
шагая мимо леса, брода;
и вторя то, что я любим;
о травах, облаке заботясь
и обо всех, чей скуден ум;
с врагами и богами ссорясь,
не набирая войск и сумм;
даря, дарясь и торжествуя
уменьем дать и не просить;
и пред глухими повествуя
о всём уменьи слушать, жить;
за вдов помеченных печалью
прося, трудясь, и их храня;
и не тавру?я злой печатью
рабов; царящих не браня;
вещая словом среди суши
и кучи, где червя?т ужи;
и выступая за вседушье,
я сам остался без души.
Авианалёт
Меж оспин луж огни проказы,
дымятся струпья всех руин,
капель напалма, душат газы,
но битый город ещё жив.
И живы в норах змеи, мыши,
и люди, что равны им всем.
А смерть глядит в просветы крыши,
как раньше Бог на свой Эдем.
Окно роняет вновь осколки.
Водой плюёт из рваных труб
горящий дом, съедая полки,
траву? волос, кусок из губ,
из губ умерших, звавших Бога.
На звук молитв летел снаряд.
Горела жизнь и бант, дорога
и чей-то свадебный наряд.
Тревога била… запоздало,
и ног бегущих бег хрустел,
война шумела, злом хлестала,