Источнику стало известно. Без грифа секретности

Он повернулся в сторону столика с бронзовой красавицей, разлёгшейся на его поверхности, посмотрел через него в угол, где дымилась сигара, и где поблескивали в конусе света носки лакированных туфель.

– Давай, Банкир, твой выход! – пригласил он сидящего в углу.

– Да я отсюда, Иваныч, пару слов… – куда, действительно, Банкиру торопиться? Он повернулся к столику, придумывая, как бы пристроить сигару, и пристроил её на край стола.

– Значит так, братва, молодые наши таланты, смена, так сказать, доломала шифр моего дедушки. Прочитали-таки, его записки!

– Во! – заколыхался на мягкой софе Антиквар, его улыбка распахнулась до ушей. – Я же говорил – не зря ребятишек в Англии учим!

– Да, да… – согласился с ним Банкир. – Ученье – свет, и так далее!

Махно в нетерпении поправил платок на шее, поторопил:

– Давай, Банкир, давай, брателло! Про дедушку! – он даже наклонился вперед, навстречу тому, что хотел, ну очень хотел услышать. – Ну, что он там, в натуре, написал про золотишко?

– Кстати, братва, пока не начали о золоте, – перебил его Монгол – Договоримся сразу, что объявление в газеты давать не будем, справимся своими силами!

«Источнику стало известно…»

За белой каменной стеной Софийский собор, стоящий на высоком крутояре, сиял золотом всех своих куполов. К собору притулились несколько одно- и двухэтажных домов, хотя и был среди них один, похожий на тюрьму, в три этажа. Чем дальше от собора, тем – дома ниже, а грязь – жиже. Поздняя осень!

Город каменный, предводительствуемый собором, нависал над городом деревянным, над первым в Сибири театром, над домами купцов и судовладельцев, в которых родились Менделеев и Ершов, где творил композитор Алябьев.

Батюшка-Иртыш лениво отражал в своих осенних, свинцовых водах и крутояр, и собор, и прочия-разные городские строения.

К тому месту, где ещё совсем недавно, только-что прошедшим летом, стояла пристань для пассажирских пароходов под названием «ТОБОЛЬСКЪ», к невысокому берегу седого Иртыша, приткнулся острым концом своего узкого корпуса, так называемым форштевнем, небольшой пароходик, длиной метров тридцать, или чуть больше, с чёрным корпусом и серой рубкой.

По чёрному фальшборту были тщательно прописаны белые буквы названия «Обь». Маленький пароход временами шипел сердито, совсем как взрослый, ни с того ни с сего выпуская струйки пара из совершенно неожиданных мест. Пульсировала струя извергающейся из борта воды. Будто поршневой насос откачивал воду из неглубокого трюма.

Высокая мачта одиноко и глупо торчала перед серой надстройкой, но настоящий моряк, тот сказал бы сразу что-то вроде: – Ребята, этот пароход – произведение настоящих мастеров – кораблестроителей, и не надо про его невзрачный вид и малые размеры. Не тот случай! Точнее, тот самый случай, когда не размер имеет значение, а мастерство судостроителей. Вот, только десять лет прошло как чертило под названием «Титаник» пошёл ко дну посредине Атлантики, а каков был размер, какие обводы! Казалось бы, не то, что на льдину, на остров среднего размера наедет этот «Титаник» – и конец острову! А, посмотрите – нарвался на серьёзную льдину, на айсберг, и – ага! Глупый айсберг – а что там, в этом айсберге, один лёд, остался целым, а блестящая вершина человеческого разума и творения на начало двадцатого века, пароход «Титаник», со всеми его богатырским размерениями – на дне.

Отвлеклись и запомнили – размер не имеет значения! В судостроении это аксиома.

У правого борта пароходика стояла баржа с углём, насыпанном тремя невысокими конусами. Ну, как невысокими – не по колено, конечно, в два роста человеческих. Всего, в этих трёх угольных конусах, угля для пароходного котла было припасено, пожалуй, месяца на три – четыре.

В небольшую избушку – надстройку на корме баржи солдаты, больше похожие в своих чёрных шинелях на матросов, затаскивали с вязкого илистого берега какие-то тюки, ящики, вязанки берёзовых дров, толстопузые бочки, создавая полное впечатление того, что старый пароход в паре со своей немолодой подружкой – баржей затеяли весьма рискованное, для этого времени года, предприятие.

Со стороны эта надстройка казалась почти настоящей, такой знакомой и милой сердцу русского солдата, деревенской избушкой. Даже дымок над невысокой трубой курился совсем по-домашнему.

На сам пароход, с берега, были перекинуты две широкие доски, в два дюйма толщины, с редкими поперечными брусками. Доски глубоко прогибались под солдатами в таких же чёрных шинелях, попарно переносившими небольшие деревянные ящики с берега на борт «Оби».

На берегу, у невысокой пирамиды из ящиков, стояли, наблюдая за погрузкой, два офицера, понятно, что в чёрном. Один, лет сорока пяти, с наметившимся животиком и сбитой далеко на затылок фуражке напоминал своими усами флотского офицера, какого-нибудь просолённого старпома с парусника, из тех, что в прошлое столетие бороздили моря и океаны, открывали новые земли и давали им названия, не испрашивая разрешения ни у дряхлеющей Англии, ни у какающих ещё в свои штаны Соединённых Американских Штатов.

Второй – тот был интереснее. Высокий красавец польского разлива, с соответствующими облику густыми усами, чуть обожжёнными табаком. Один глаз серого цвета, второй – голубого. Причём, глаз голубой, после контузии, полученной во время Брусиловского прорыва, практически ничего не видел, но выглядел потрясающе красиво.

Кстати, результатом этой контузии была глухота на одно ухо, потому штабс-капитан старался держаться к собеседнику одним боком, напоминая всем своим обликом яхту, идущую в крутой бакштаг.

Судя по выражению их лиц, офицеры вели разговор о вещах хотя им известных, и понятных, но весьма малоприятных для обоих.

– Вот и всё, господин Шаблинский! Приплыли… – это тот, что постарше, заговорил с грустью в голосе, и тут же уточнил. – Мы приплыли, а Вам ещё плыть да плыть!

– Господин полковник! Куда на этом, – штабс-капитан показал на сопящий пароходик. – Куда на нём можно уплыть? Пять метров ширина! Одиннадцатый год постройки! На две паровые машины триста сорок лошадиных сил! Октябрь на дворе…

– Бросьте, штабс-капитан! Что – октябрь? Берите пример с Адмирала, он весь Север исходил, во льдах, и ничего! Доплывёте до Обдорска, а там вас англичане встретят.

– Встретят? – в голосе штабс-капитана зазвенело сомнение. – Англичане? Господин полковник, нас встретят англичане?

– Встретят, встретят, не сомневайтесь! На Вас, всех нас и на всю Россию им, конечно, наплевать, а, вот за это золотишко они постараются.

– Владислав Станиславович! Осень ведь, тысячи километров неизвестного пути впереди… а мы, с таким грузом, на этом…

Штабс-капитан выразительно кивнул в сторону пароходика. При этом один его глаз вспыхнул праведным негодованием, а второй, невидящий, вдруг повернулся и уставился на полковника.

– Послушайте, Николай Александрович! И, особо прошу – запомните, что я Вам сейчас скажу. – Седой полковник закрылся от этого неживого взгляда ладонью, из-под неё испытующе посмотрел на подчиненного. – Не зря Вас выбрали для этой экспедиции, понимаете – не зря, и особо! Золото, которое Ваша команда будет сопровождать, очень важно для борьбы, которую мы ведём за освобождение России. И оружие, которое мы купим за него, тоже важно.

Полковник потянул Шаблинского за рукав, зашёл вместе с ним за штабель из ящиков, оглянулся несколько раз, ну, чисто ребёнок – кто бы смог подслушать их разговор здесь на холодном берегу замерзающего Иртыша? Продолжил почти шёпотом:

– Николай Александрович, Выслушайте меня очень внимательно, примите к сведению и для исполнения, и тут же забудьте всё, что от меня услышали!

– Э-э…

– Не перебивайте, пожалуйста. Это золото нам важнее будет для другого дела, к которому можно будет приступать лишь лет через двадцать. Всё это – дело сегодняшнее, – полковник, широко развел руки, показывая на то, что их окружает. – Поймите, мы проиграли и надо думать о возрождении. Для этого понадобится много золота, и, если Вы заплутаете в протоках этой реки, а заплутаете Вы точно…

– Точно, господин полковник, заплутаем и потеряемся, я все понял!

– Так вот, груз надежно спрятать, пароход отогнать подальше и затопить, команде выходить в сторону Архангельска, через Урал.

– Владислав Станиславович! А где, по Вашему мнению, мы можем заблудиться, заплутать, как вы изволили выразиться?

– Пойдёмте на пароход, Николай Александрович, покажу Вам точечку на карте и инструкцию передам от самого Адмирала, он знает эти края и людей, пойдёмте!»

Глава пятая

Воздушный извозчик

1

Много лет тому назад, если точнее, зимой 1953 года, жители маленького, но весьма богатого своей историей Берёзово были разбужены рёвом буровой на окраине посёлка. Газ из скважины шёл с такой силой, что промороженная веками земля дрожала на километры вокруг.

Всё в нашем мире связано и, следом за газовым фонтаном, забил фонтан щедрого, почти не ограниченного финансирования. Разрушенная недавней страшной войной страна умудрялась находить средства на восстановление своего хозяйства, выделяя при этом и на атом, и на космос, и, вот, на разработку нефтегазовых месторождений в Сибири.

Появились в некогда глухом краю деньги, за ними пришли люди, привезли вещи, понастроили жильё, дороги, аэропорты, нарожали детей, и своим, не надо лишней скромности, героическим трудом отсрочили, лет на тридцать, падение и развал некогда могущественной державы – Союза Советских Социалистических Республик.

В те времена поднялась вся страна, воодушевлённая близостью неожиданно свалившегося на неё сырьевого счастья. И потянулись через таёжные болота, вечную мерзлоту, через сотни речек и рек, так называемые «нитки» газопроводов. Потянулись караваны речных судов по речкам, и названия-то которых были прописаны на картах не всегда.

Уренгой – Помары – Ужгород, с этого словосочетания начинались все новости Центрального телевидения и заседания Политбюро. Казалось, страна взялась за одно большое дело, общее дело.

Для руководства освоением территории, превосходящей, возможно, Францию, в центре посёлка быстро построили добротное четырёхэтажное здание, вселили в него райком партии и райисполком.