А у нас во дворе… Повести и рассказы

Танька молча кивнула головой, согласная на все, лишь бы сдвинуть ситуацию с мертвой точки, пусть даже ценой ущемленной гордости.

Вечером Артем снова пришел бухой, плюхнулся на скамейку рядом с Таней и предложил девчонкам пива. Девчонки встали и ушли, оставив их вдвоем. Только они опустились на скамейку у соседнего подъезда, как Тема приволокся вслед за ними, примостился с краю и, уперев свои локти в колени, спрятал лицо в ладонях.

– Вот так здрасти! Приехали! Чего ж он Таньку-то бросил? – с удивлением переглянулись подружки.

Через просветы в кустах сирени было видно, как с Таней разговаривали двое: мелкий, вертлявый шалопут Вован и красивый Хотельник. О чем Татьяне говорили мальчишки тоже было слышно.

– С тобой Артем хочет ходить. Ты согласна или нет? – спросил Хотельник.

Таня печально подняла на него глаза:

– А почему он сам мне об этом не скажет?

Пацаны окликнули Тигру и, приблизившись к нему, что-то зашептали ему в ухо.

– Ты будешь со мной дружить? – робко подойдя к Тане, спросил Тема.

– Артем, ты мне очень нравишься, но дай мне подумать до завтра, – со строгим заалевшим лицом сказала Таня.

Девчонки бурно переживали это событие. Кто-то предположил, что Танька, как подруга, с этого дня для них потеряна. Теперь они, как большие парень с девушкой, будут уединяться, гулять будут только вдвоем. Еще они тайно шептались вот о чем: а вдруг в результате этих уединенных встреч Танька забеременеет?..

Но, к всеобщему облегчению, ничего такого не случилось, и, к всеобщему разочарованию, никаких особенных романтических отношений между ними не возникло. Играли, как и прежде в футбол на траве, а по вечерам на лавочке травили анекдоты. Только Тема теперь никого, кроме Тани, не видел, не замечал. Как будто, кроме них двоих, вообще никого рядом не было. Он мог подолгу смотреть на нее, как завороженный, и молчать, как блаженный, светясь глазами. А еще он звонил ей по телефону несколько раз в день и говорил одно и тоже:

– Я теперь за тобой буду следить: куда ты ходишь, с кем разговариваешь, с кем общаешься. Обещай мне, что, кроме меня, ты ни с кем из пацанов не будешь разговаривать.

– Как это? – смеялась Таня. – Может мне еще мешок на голову надеть, ну такой – с прорезями для глаз? Забыла, как называется!

– Ку-клукс-клан! – подсказала Алина, как самая начитанная из трех. – Белые остроконечные такие вот штуки – показала она руками – с прорезями для глаз одевали террористы в Америке, когда негров убивали. Ну да, так они называются… Я в журнале одном видела – подтвердила она в ответ на недоуменный взгляд подруг.

– Чего-о?! – протянула Танька и закатилась от хохота. – Каких негров? Зачем их убивать? Черный мешок… с прорезями для глаз… чтоб лица не видно было! «Паранджа» называется! Его женщины в Афганистане носят, чтобы мужчины не могли их увидеть. Там свое лицо только мужу можно показывать!

«Не дождавшись Лерку, которая должна была вынести инфу о «звездных» кумирах, постеры и аудиокассеты на обмен, мы решили сами подняться к ней домой и поторопить ее. На площадке второго этажа пришлось затормозить: Нелька сияла нам навстречу своей ангельской улыбкой, от лучезарности которой таяли сердца всех мальчишек нашего двора. Ей было четырнадцать, как и нам, и была она вся такая чистенькая, свеженькая, тоненькая, как тростиночка, а прелестью личика не уступала юным головкам на портретах Греза – я их видела в альбоме «Лувр» – он у нас в книжном шкафу стоит.

– Привет! А я Лося жду! – сказала она, выпустив струю сигаретного дыма. – Целый день с сестренкой нянчилась, ухайдакалась. Она орет, как недорезанная. Я, бля, пытаюсь сунуть ей соску, она выплевывает, будто… ей в рот затолкали. Ни на минуту, бля, отойти не дает. Сучка такая!

Мы ее слушали подобострастно, как приближенные слушают королеву: так было установлено, и Нелька снисходила до нас. У нас во дворе была своя иерархия: Нелька считалась крутой, водилась только с мальчишкам, и «крыша» у нее была основательная. Общение строилось однобоко: Нелька говорила, мы слушали. Разговаривать с ней на равных не получалось. Я, например, просто не знала, о чем с ней разговаривать. Ну, как поддерживать разговор, если Нелька рассказывает, как она учительницу доводит, как та выскакивает из класса вся в слезах, а у меня, извините, такие подвиги восторга не вызывают? Я как-то попыталась сменить тему: про музыку, вроде бы, всем интересно. Даже пропела, приводя пример, что у «Руки вверх» тексты все дурацкие, а вот у Савичевой тексты – классные… Но мои слова провисли в воздухе, тему никто не поддержал, а Нелька опять села на своего конька и развлекла нас еще одной историей о том, как она целый год не ходила на физику, а потом сдала экзамен на «пятерку», а ей за год все равно вывели только «трояк».

Свободно и простодушно держалась с ней одна Лера, потому что она со всеми была такая независимая. А Танька, так та и вовсе предпочитала помалкивать в присутствии дворовой звезды. Потому что нарвалась однажды. Потому что знала, что Нелька – это акула с ангельским личиком: cкажешь, что не так: вцепится – не отдерешь. Один раз свяжешься – больше не захочешь. В прошлом году Нелька нам ясно дала понять, кто во дворе главный.

Мы тогда в классики играли. А Нелька просто так мимо проходила. Танька поддала носком туфли камушек, и он, подскочив пару раз, аккуратно лег возле Нелькиной ноги.

– А если по ноге? – надменно спросила Нелька.

– Ну не по ноге же! Чего встала? Проходи! Мешаешь же! – не слишком почтительно отозвалась, а потом и вовсе нетерпеливо прикрикнула Танька, хотя видела: Лось невдалеке, и это может аукнуться. Танька была заносчивой, но на Нельку лучше не нарываться…

Нелька «воспитывала» ее долго и нудно, и это было унизительно:

– А ты почему прыгаешь посреди дороги? Людям мешаешь ходить! Ты понимаешь, что людям мешаешь? Ты будешь еще на дороге стоять, когда люди идут? Нет, ты мне скажи, будешь еще мешаться?

– Не буду, – уже в который раз говорила заробевшая Танька, но Нелька завелась… Ну, это мрак какой то… Она долго не унималась, и, как гвоздь, вбивала ей в голову правила примерного поведения о том, что дорогу надо уступать, когда прохожие идут. Потом Нелька увидела, что к толпе стоявших у подъезда мальчишек, подошел еще один, и одарила его своей невыносимо лучезарной улыбкой. А девчонкам Нелька приказала:

– Стоять здесь! Не двигаться! Я с вами еще не разобралась! Я скоро вернусь!

Она позвала Лося «посторожить». И мы не двинулись, стояли, как идиотки, и молчали, как улитки. А что лучше – кулаками махать и отстаивать свою независимость? Однажды я сделала так, и это была затяжная война. Это ж мрак какой то… Так что лучше гусей не дразнить. Слишком много шуму и вони будет потом. Как говорит моя мама: худой мир лучше доброй ссоры.

А Лось медленно ходил вокруг нас кругами…

Наболтавшись, Нелька вновь затянула свою волынку о том, что нельзя стоять посреди улицы, когда здесь прохожие ходят…

Вышла Лерка, держа в руках свернутые в трубочку плакатики с изображением поп-звезд эстрады и кино.

– О-о, журнал «Yes!»! – обрадовалась Нелька. – Дай посмотреть! Ну это же ста-а-рый, давнишний! Между прочим, свежие номера уже есть в продаже. Я вчера видела в киоске – такой синий глянцевый.

– И я видела. Хотела купить – мамка денег не дала. Временами она такая… м-м… слово забыла… на «сэ» начинается.

– Сука? – живо подсказала Нелька.

– Не-е!

– Стерва?

– Скотина?

Лерка молча покачала головой.

– А-а! Скупердяйка!

– Строгая, во! – с невозмутимым спокойствием, небрежно, но в то же время весомо обронила Лерка.

Ей богу! Временами я просто завидую ей! Эх, мне бы такую внутреннюю силу и такую непробиваемость! Иногда я просто себя ненавижу за то, что так легко теряюсь и выхожу из себя. Лерку, кстати, тоже ненавижу за эту самую непробиваемость. Не, правда, иногда так бывает, хоть в лепешку ты расшибись – ей все до фонаря!

– Ну-ка, покажи свои постеры. – переключилась Нелька. – Кристина Агилера? Фу, какая страшная, когда глаза вот так синим мажет! Во! Шакира клевая! А там у тебя кто? Орландо Блум? Терпеть не могу! Такой цуцик, такой слащавенький весь из себя! Разве мужик такой должен быть? Мне нравятся парни со зверским взглядом! Вот с таким вот – з-з-вер-р-с-ским!

– Как у меня? – сзади подошел к ней Толик Лосев, обнял, развернул ее к себе за плечи, и они, не стесняясь и даже немного кичась этим, стали целоваться взасос прямо при нас.

– Ой, я тут, кажется, обкурила всех! – переводя дыхание, сказала Нелька.

– Да брось ты, они сами небось курят, – отмахнулся Лось».

Танька заскучала. Артем оказался совсем не таким, каким она хотела видеть своего парня. Он был круглый сирота, родители погибли в автокатастофе. Жил у тети с дядей. То ли от избытка чувств, то ли от волнения, что он любит и любим, он постоянно пребывал в каком то блаженном состоянии. Пиво он хлестал, как газировку, и от этого ««безобидного» напитка у него часто язык заплетался. Он был болтлив и приколист, знал кучу анекдотов и умел всех рассмешить.

Однажды он рассказал, как они с ребятами сварганили «манагу». Сашку кто-то научил, где можно добыть «беспонтовку» (это трава такая, сама по себе она уже бесполезная, но если из нее сварить зелье, оно поначалу как будто бы и не действует, а потом… потом часов пять на глюках держит). Они сели на автобус и поехали за город. Там на заброшенном садовом участке за ветхим домиком с разбитыми окнами (говорят, что раньше там был притон бомжей) и росла эта самая трава. Зеленые кустистые заросли были, конечно, изрядно пощипаны, но они все же нарвали пакет листьев со стеблями и долго – долго кипятили ее в молоке. Получилось вкусно, но лично сам Тема никакого кайфа не словил, может после ребят ему маловато досталось…

Зато Сашку чисто из мозгов вышибло… Его прогнуло назад, и он часа три – прикинь – не распрямляясь, рожей кверху круги на цыпочках выписывал, и руками так пла-а-вненько водил, как балерина в «Лебедином озере»… Потом Саня сказал, что он это… в океане плавал. … А я его уже в юбочке представил… в такой пышной, прозрачной – он же вроде, как бы танцевал… Ну я взял да и брякнул по приколу: «Ты что медузой был?» – «Сам ты медуза! В рыло захотел?! Я осьминогом был, понял!»

А Вовчик – вот так руки в стороны – сам завывает, как будто рев пропеллеров, и пристает ко всем, чтобы садились на него. Умора! Грит: «Я – самолет. Ту-154. Объявляется посадка. Пассажиров прошу пристегнуться перед взлетом». Ясно дело, на него никто не сел – раздавишь чего доброго, и так метр с кепкой… Кроме того, у него ноги подгибались, он как-то резко приседал, как-будто проваливался, при этом ухал и говорил: «Черт, опять воздушная яма!».

Когда Тема изображал все это в лицах, девчонки так хохотали, аж постанывали, раскачиваясь из стороны в сторону…