Дьявол

– Но вот что, Оливер, – сказала она, идя рядом с ним, – ведь он меня еще никогда не видел, так почему же ты так боишься?

– У него мои глаза, Анна, – прошептал мейстер.

В высокой, обшитой деревянной панелью столовой пламя восковых факелов пылало беспокойно от вихря, сотрясавшего окна. Три человека – кардинал, профос и казначей – сидели рядом на массивных табуретах у огромного дубового стола, уставленного серебряной посудой; как бы подавленные буйством природы и мрачным величием помещения, они беседовали вполголоса. Троноподобное, обтянутое красной парчой кресло короля на верхнем конце стола было еще не занято.

Когда появился Оливер с Анной, все трое переглянулись с удивлением. Жан де Бон, узнав жену мейстера, учтиво поднялся и с приветствием пошел ей навстречу. Встал и сеньор Тристан и, услыхав ее имя, с тонкой улыбкой наклонился к ее руке. Только кардинал продолжал сидеть, как того требовал его сан, и едва заметно наклонил голову, когда Жан де Бон в лестных выражениях представил ему даму. Но его глаза под серыми кустовидными бровями осмотрели ее наглым взглядом вивера. Кардинал был высокий, хорошо сложенный человек в возрасте короля, с мясистым лицом, румяным от избытка здоровья и жизнерадостности; под красной шапочкой оно казалось исполненным достоинства, умным и чувственным, с почти женским ртом, с полными губами над выпяченным двойным подбородком; короткий тупой нос, выпуклый лоб и твердый разрез глаз выражали поразительную энергию и безжалостность.

Присутствие красивой Анны подействовало на собеседников ободряюще. Мужчины заговорили более свободно; вокруг стола поднялось оживление, забыты были угнетающие размеры зала; даже гроза казалась теперь каким-то посторонневнешним и почти веселым шумом. Оливеру пришлось тем временем покинуть зал: при интимных банкетах, во время которых Людовик не любил присутствия слуг, он наблюдал за кушаньем и напитками и принимал от лакеев немногие горячие блюда перед дверью залы. Он ходил взад и вперед, наполняя пузатые серебряные кружки разными винами, вносил тяжелые блюда со всевозможными паштетами, холодной дичью, пирожным и фруктами и расставлял их в красивом порядке. А в это время Анна с одушевлением и сияющими глазами ловила любезности Бона, скупые напыщенные двусмысленности Тристана, раздевающий взгляд кардинала и его чувственную улыбку, парируя их как опытный фехтовальщик. Иногда взглядывала она через их головы на занятого и как бы ничего не замечающего Оливера и все время, встречаясь своим взглядом то с его глазами, то с профилем, то даже со спиной, получала от него тайные ответы.

Стол был накрыт, и Оливер молча сел около Анны. Балю искоса взглянул на него, вздернул бровями и прошептал несколько слов сидящему рядом с ним Тристану. Профос иронически скривил рот. Кардинал перегнулся через стол и сказал улыбаясь:

– Судя по вашему виду, мейстер, у вас плохой аппетит. Видно, буря разразилась у вас в желудке.

Все засмеялись. Оливер мельком на него взглянул.

– Боже избави меня от подобной бури в вашем высоком присутствии, ваше преосвященство, – сказал он.

Присутствующие засмеялись еще громче. Высокие двойные двери на узкой стороне зала распахнулись с шумом, и раздался голос:

– Король!

Все поднялись. Людовик остановился у дверей, закрывшихся за ним. Окинув быстрым взглядом своих гостей и накрытый стол, он сказал приветливо:

– Добрый вечер, куманьки, я рад вас видеть в хорошем настроении.

Он приблизился к ним своими мелкими быстрыми шагами. Оливер поспешил ему навстречу, ведя за руку Анну.

– Государь, – проговорил он спокойным и громким голосом, – прошу вашей высокой милости и благосклонности для моей жены.

Анна преклонила колено; король небрежно протянул ей руку для поцелуя и сказал:

– Разделите с нами наше веселье, сударыня.

Он взглянул поверх нее на мейстера с несколько кривой улыбкой:

– Благодарим тебя, Оливер.

Потом подошел к столу, кивнул остальным мужчинам и сел. Все последовали его примеру. Пиршество началось. Оливер прислуживал королю. Несколько минут царило молчание, как будто бы собравшиеся старались проникнуть в затаенные мысли друг друга. Гроза разыгрывалась все сильнее.

– Хо-хо! – воскликнул вдруг король и сделал большой глоток вина. – Мое присутствие никогда еще не было помехой веселью. Твой бас, друг Жан, кардинальский баритон и тенор Тристана весьма единодушно звенели в моих ушах, когда я стоял перед дверью. Почему же теперь ваш хор умолк?

– Государь, – отвечал профос своим тихим, старческим голосом, – без мейстера мы не находим надлежащего тона.

– Разве ты сегодня не в голосе, друг Оливер? – спросил Людовик, прищуриваясь.

Неккер, наливая королю крепкого янтарного вина в золотой бокал и накладывая на тарелку сильно приправленное каперсами и шампиньонами тушеное рагу из жаворонка, отвечал вежливо, склонив голову:

– Его высокопреосвященство уже определил, что мой голос под влиянием грозы покинул свое обычное местопребывание и переселился в кишки.

Король громко засмеялся:

– Вы судите по опыту вашего толстого брюха, монсеньор?

Кардинал хлебнул отличного бургундского вина, посмаковал его на языке, с очами, устремленными ввысь, и проглотил с задумчивым видом.

– Нет, ваше величество, – промолвил он с улыбкой, показывая свои желтые крепкие зубы, – я судил на основании более сложных данных. Основным же пунктом моих соображений было вечно тощее чрево вашего величества.

– Пресвятая Богородица! – воскликнул Людовик. – Из меня вышел бы хороший Папа, коли бы я мог понять вашу логику, Балю.

– Его высокопреосвященство, – забасил Жан де Бон, лицо которого уже покраснело, как кирпич, – его высокопреосвященство исходит из того положения, что, по пословице, только худые петухи… хе-хе… годятся в дело… хотя своим чисто личным примером он не без успеха опроверг это утверждение.

Король пил не переставая, глаза его сверкали странным блеском. Он схватил бокал и вскричал резким голосом:

– Вы в ударе, господа советники, дальше, дальше! Но каким же путем можно прийти, по вашей теории, от моего петушиного чрева к дурному настроению мейстера Неккера?

Кардинал поймал губами последние капли из своего кубка и, берясь за кружку, мягко произнес:

– Путем не всегда христианской любви к ближнему, государь.

Людовик ухмыльнулся:

– А как от любви к ближнему перейти к мрачному Оливеру?

Мужчины не рискнули ответить. Анна беспокойно взглянула на мейстера, который молчаливо и с неподвижным лицом наблюдал за королем. Среди внезапно наступившей тишины раздался тяжелый удар грома. Король вздрогнул и осенил себя крестным знамением.

– Куманьки, – заговорил он изменившимся голосом, – вы знаете, что иногда я бываю религиозен не только из-за политических соображений, но и вследствие внутренней потребности. Сейчас я в настроении быть суеверным. Этим я хочу сказать, что вы не должны мне больше отвечать.

Балю и Жан де Бон молча уткнулись в кубки. Господин Тристан, тихо пивший и тихо евший, обвел присутствующих ироническим взглядом и негромким, спокойным голосом заявил:

– Так как непогода лишила дара речи, по-видимому, не одного только мейстера Неккера и так как несколько туманные теории его высокопреосвященства вызвали не только неудовольствие неба, но и дурное расположение нашего милостивого государя, то я предлагаю простейшее разрешение всех затруднений: поручить прекрасной госпоже Неккер первую скрипку, с тем чтобы она задала тон нашему хору. Это смягчит и небеса, ваше величество.

Король, до сих пор едва обращавший внимание на Анну, теперь взглянул на нее испытующе-пронизывающим взглядом.

– Мой профос прав, – сказал он медленно. – А вы, сударыня, согласны?

Анна изменилась в лице и смущенно пожала плечами. Оливер воскликнул насмешливо:

– Палач всегда прав, Анна. Иначе во что превратилось бы высокое королевское правосудие?

И он прибавил, обратившись к королю:

– Госпожа Неккер так же лояльна, как и я, государь.

Анна улыбнулась и увидела отражение своей улыбки на довольном лице монарха, который, перегнувшись через стол, схватил ее руку и поцеловал.

Кардинал, следя за ним сузившимися глазками, сказал с достоинством:

– Ab igne ignem[20 - От огня черпают огонь.].