Струны пространства

Струны пространства
Алгебра Слова

Жизнь главного героя Никиты почти ничем не отличается от обычной жизни любого человека. Все практически как у всех. Детство, юность, зрелость… – одно лишь отличие: эти три поры не сменяют друг друга последовательно, они существуют одновременно в сознании Никиты. Так оно играет свою мелодию на струнах пространства: горе, радость, любовь, разлука, бессмысленность, мечта. Нелегко дастся Никите этот путь. Путь к настоящему счастью, где он встретит тех, кого потерял.

Алгебра Слова

Струны пространства

14 февраля 2018 года – Тебе, моя любовь.

Пролог (дополнение к пяти главам романа)

За день до счастья.
Никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.
Берегись его и жди его.
Или ничего не делай.
Оно все равно наступит.

У меня скверный характер. Так считают окружающие, и я с ними согласен.

Виной тому могут быть отсутствие памяти или скрытое одиночество. Вернее, не одиночество, а душевная пустота. Она ускользала от меня, когда я работал, а вот дома укрывала своим тревожным одеялом. Я не знал, куда себя деть и чувствовал себя чужим в этом огромном мире. А может быть, я таким был с рождения, не знаю.

Квартиру я нарочно покупал на окраине города в тихом районе. Поскольку жизнь моя после недавних событий предполагала частые и длительные отъезды, то бывая дома, мне хотелось покоя и тишины. Окна выходили на лесополосу. И вечерами насыщенный и притихший воздух заглядывал ко мне, деловито выгоняя табачный дым прочь.

Прошло совсем немного времени, и лесополосу, уходящую к горизонту, бесцеремонно сдвинули градостроители. Появились новые многоэтажки, между которыми угнездились детские площадки, а за домами асфальтовыми лентами пролегли дороги. Данный факт меня приводил в бешенство, а квартиру я менять не хотел. Я только недавно довел ее до совершенства. Дело не в деньгах, а во времени, которое опять придется тратить на доведение жилища до максимального комфорта.

Я курил на балконе, а внизу дети начали играть в мяч, который с глухим стуком бился о металлическую сетку огороженной волейбольной площадки. Я нехотя закрыл балкон, потому что любил, чтобы балконная дверь и окна в квартире были приоткрыты в теплое время года и ночное время суток. Но, при этом тишина была мною желаема так же, как и уличный воздух.

Расположившись в кресле, я щелкнул пультом – бесшумный кондиционер погнал прохладу. Я закинул ноги на журнальный столик. Ключи, недовольно звякнув, упали на пол. А за ними полетела и барсетка. Из нее вывалился паспорт. Мой паспорт.

Не снимая ног со столика, я нагнулся и поднял документ. В сотый раз полистал. Фамилия, наверное, не моя, отчество, наверное, тоже. Мне осталось только имя. Хотя, я и в этом не уверен.

Прошлого я почти не помнил. Мутные, расплывчатые, обрывистые куски, точно лохмотья памяти. Больше они похожи на иллюзорные «следы»: я в больнице, смотрю в окно; сижу за партой, достаю ручку из деревянного пенала; бегу за машиной скорой помощи и плачу; люблю, кого не знаю, но чувство помню, щемящее, всепоглощающее; боль разлуки сдавливает грудь – нет смысла перечислять эти образы и ощущения. Их переживает каждый человек. Они могут быть неправдоподобны, точно сны.

И чтобы самому себе не воображать того, чего не было, лучше успокоиться и ждать, когда я все вспомню сам.

А пока остается только гадать, кто мои родители, есть ли у меня брат или сестра, была ли у меня жена и дети, и где я жил раньше. Ищет ли меня кто-нибудь?

А, впрочем, наплевать. Мало ли чего таит мое прошлое, может, и не стоит его вспоминать? Я приобрел новых знакомых, у меня появилась интересная работа…

Что мне до прошлого, если впереди у меня будущее, и можно жить?

Катя говорит, что так даже лучше – без прошлого, ни тебе грусти, ни сожаления, ни каких-нибудь комплексов или угрызений совести. Потому что ни один человек безгрешно по земле не пройдет, обязательно наследит так, что самому противно станет, утверждает она. Музыкант с ней согласен. Странная они пара. Сергей – другой, но очень закрытый. Занят только работой. Но он, по-моему, в ней от мира скрывается, который признавать не хочет. Но свойский парень, хороший. Соломон – мировой мужик, нравится мне. А вот Коростылев темнит, не хочет ничего мне рассказывать. Ох уж этот Коростылев – экспериментатор чертов…

Посторонним я стараюсь не распространяться о том, что ничего не помню. Не люблю, когда в душу лезут, особенно, если в ней ничего нет.

Я отхлебнул виски. Снова перед глазами зеленая тетрадка. Вижу ее клеенчатую обложку, свой размашистый почерк. Помню, что писал в нее ночами за письменным столом под настольной лампой, и ждал кого-то. По ногам в открытую балконную дверь дул летний теплый ветер. Или промозглый осенний? Что, интересно, я в нее записывал? Но где же теперь найдешь эту злополучную тетрадь?

Я повертел в руках телефон: «Надо завтра поменять. Уже новая модель вышла».

И швырнул его в стену.

Полбутылки виски через пару часов все-таки сыграли обманчивую роль снотворного.

Никогда не знаешь, что ждет тебя завтра.

Никогда не угадаешь, какие поступки прошлого рисуют его.

Никогда не будешь к нему готов.

Глава 1

Даня

– Никитка! – еле слышно простонала бабушка с постели. – Вызови «скорую», Никитка, плохо мне…

Я откинул одеяло и бросился в коридор к тумбочке, на которой стоял телефон. Меня трясло от страха, и я никак не мог дрожащими пальцами докрутить цифры «0» и «3» до конца диска.

Не помню, как назвал адрес, имя бабушки и возраст, но громко кричал в трубку:

– Скорее! Скорее!

Вернувшись в нашу с бабушкой комнату, я включил свет и кинулся к железной кровати. Бабушкины веки были закрыты, а уголок рта неестественно опустился. На мои крики бабушка не отзывалась. Я метнулся к стулу, натянул штаны и свитер. Заревел от страха.

Бабушка не шелохнулась.

Приехавшие врачи топали по чисто вымытому полу грязными ботинками, от чего мне стало еще тревожнее. Я путался у них под ногами, слушая незнакомые мне слова из их речи. Потом они спустились за носилками. Тут я и вовсе пришел в ужас.

За машиной скорой помощи я мчался до перекрестка, пока белый автомобиль с красным крестом не скрылся из виду.

Где находилась больница, я не знал, иначе бежал бы до нее.

К бабушке. Единственному в мире человеку.

Домой она не вернулась. Я ждал долго. Не выходил из квартиры, чтобы открыть дверь, если бабушка вернется; постоянно подбегал к телефону и проверял, не пропала ли связь, на случай, если бабушка позвонит; каждое утро мыл полы, чтобы бабушка обрадовалась чистоте; перестилал покрывало на ее кровати, разглаживая складочки руками. То и дело перекладывал на письменном столе ее книги, но книжки были разного размера, и стопки все равно выглядели неаккуратно.

И подолгу глядел в окно, за которым росла большая береза. До самой темноты. Береза грустила вместе со мной, тонкие ее ветви печально свисали вниз.

– А где находится больница? – не выдержав, я все-таки покинул свой пост и вышел во двор. На скамейке возле подъезда сидели женщины.

Тетка Зина, соседка по дому, с откровенной жалостью посмотрела на меня и протянула отломленную горбушку свежей городской булки.

– Какая? – переспросила другая соседка, шамкая беззубым ртом.

– Больница… – смешался я. – Куда увозят.

– Дык, их пять в городе. Зачем тебе? – поинтересовалась старуха.

– Сдать его в милицию, что ль? – задумчиво пробормотала тетка Зина. – Нечай, определят куда-нибудь.