Счастье за дверью

– Хотите, я Вам этих денег дам? – с усмешкой спросила я водителя.

– Давно бы так, – вздохнул таксист, – а то голову морочите, стыдно должно Вам быть. Мне столько не надо, беру два рубля, на счетчике рубль девяносто, вон, можете посмотреть. Вот эти заберите, а десять копеек сейчас сдам.

– Не надо, оставьте себе, – сказала я и выбралась из машины. Ничего себе! Еще один чокнутый!

– Спасибо! – услышала я из открытого окна отъезжавшей машины.

Машина завелась и уехала, а я некоторое время в недоумении продолжала стоять на месте. Голова опять разболелась так, что я почти ничего не соображала. Я пришла к разумному выводу – решила не заморачиваться. Если у водителя не все в порядке с головой, то это его проблемы. Как ему доверили сесть за руль такси людей возить?

Быстро дойдя до своего подъезда, я заметила, что на двери нет домофона. С утра был. Дверь открылась без проблем. Видимо, как обычно это у нас случается, затеяли ремонт, да до вечера не успели его завершить. Вот и лифт не работает. Очень мило. Давненько он не ломался. Грузовой тоже встал. Тихо ругаясь про себя, я поднялась на свой четвертый этаж. Я уже двигалась на автомате, почти ничего не соображая – голова гудела. Тут я встретилась еще с двумя проблемами – на площадке горела тусклая лампочка – кто-то заменил что ли? И ключи не лезли в замочную скважину. Пока я нервными руками ковырялась в замке, открылась дверь напротив, и оттуда вышел долговязый парень в клетчатой рубашке. Наверное, один из близнецов соседских.

– Здравствуйте, Анна Максимовна. Что, дверь не можете открыть? Давайте помогу.

Не успела я ничего сказать, как парень забрал у меня ключи из рук, и принялся сам отпирать замок. Я видела, что у него тоже ничего не выходит.

– Что-то как будто не те. Вы не перепутали? – глянул он на меня через минуту озадаченно.

– Я? Нет, у меня нет других. – Я пошарила в сумочке. – Может, правда чужие ключи случайно на работе взяла? Тем более, я не Анна Максимовна.

– Ну, ладно, просто тётя Аня, – улыбнулся парень, – это не проблема, давайте я свои ключи дам, сейчас вынесу.

– Не надо мне Ваших ключей, зачем они мне? – сказала я в спину парню, метнувшемуся обратно в соседскую квартиру. Он недолго там задержался, почти сразу выскочил обратно.

– Да они не мои, а Ваши, Вы же нам и дали запасные, чтобы мы с бабушкой цветы в Ваше отсутствие поливали. Держите, эти настоящие, а те Вы точно чужие прихватили. Поспрашивайте на работе, найдёте хозяина.

Парень сунул мне в руки ключи и заскакал вниз по лестнице. Вскоре внизу хлопнула дверь подъезда. Что-то непонятное крутилось в моей голове, но я никак не могла додумать эти свои мысли. Отмахнувшись от них, я вставила ключ в замок.

В этот раз дверь легко открылась, и я вошла внутрь квартиры. В прихожей включила свет и обомлела. Квартира была не моя! И в то же время – моя. Но она такой была много лет назад. Я тогда ещё была школьницей, примерно, как моя Кирка, и жила вместе с папой, мамой и старшим братом Антоном в этой квартире. До нее, то есть до возвращения в Москву, мы успели поездить всей семьей по гарнизонам, в которые переезжали с папой–военным. Когда папа поступил в военную академию в Москве, мы с радостью вернулись в родной город, а бабушка и дедушка переехали в деревню, оставив нам свою квартиру. С тех пор вся моя жизнь связана с этим домом. Я до сих пор живу здесь со своей дочерью Кирой. Только обстановка с тех пор уже неоднократно менялась. Ничего не понимая, с заколотившимся вдруг сердцем, я пошла по квартире, включая везде свет.

Ну вот, конечно, это наша кухня с, модным в те времена, польским гарнитуром, которым мама ужасно гордилась и берегла от всяких царапин, нещадно ругая нас, если нам вздумывалось вдруг порезать что-нибудь прямо на столешнице или поставить без подставки горячую посуду. Гарнитур этот маме помогла купить ее коллега по работе, так как у этой женщины брат мужа работал в мебельном магазине, уже не помню кем. Занавески на окне голубенькие, их мы вместе с мамой в виде ткани, удачно купили в универмаге возле казанского вокзала, а потом мама сама их раскроила и сшила на швейной машинке. Машинка была старенькая, еще от бабушки досталась, и стояла у мамы в спальне.

Я достала из сумочки парацетамол и быстро проглотила, запив водой из-под крана, налив ее в граненый стакан, стоящий на столе возле раковины. Позже растворю порошок от простуды, надо будет воды согреть в чайнике. Сейчас не до этого. Я быстро прошлась по всем комнатам и отметила про себя, что все находится на своих местах ровно так, как это было в те годы. Вон и машинка швейная в футляре на своем месте – в спальне родителей, сбоку от шкафа!

Я медленно вернулась в кухню. Что за наваждение? Неужели я сплю? Тут мой взгляд упал на календарь, висящий на стене возле холодильника «Бирюса», и я едва устояла на ногах. На календаре значилась нереальная дата: двадцать шестое июня тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Я стала медленно оседать на пол, успела еще за край стола ухватиться, но это мне ничуть не помогло.

Глава 6

Очнулась от того, что меня кто-то тряс за плечо. Открыла глаза и обнаружила, что я лежу на полу кухни, а надо мною склонилась пожилая женщина, в которой я с трудом признала нашу давнюю соседку, бабу Клаву, бабушку моего школьного друга Димы и ближайшую приятельницу своей бабули. Так вот почему мне показался знакомым парень, который мне помог с ключами. Парень этот не был одним из соседских близнецов! Это был их отец, Димка, только тогдашний. Но ведь баба Клава уже умерла лет десять назад! Ну и дела!

– Вставай, Анюта, ты чего здесь лежишь? Поскользнулась или сознание потеряла? А? Не молчи, может, скорую вызвать? – тревожно спросила у меня соседка. – Давно лежишь-то?

– Нет, не надо скорую, а Вы меня точно знаете? – осторожно спросила я у нее.

– Конечно, знаю, ты – Лидочкина сестра, Анюта. А почему ты спрашиваешь? Может, ударилась головой? Давай всё-таки скорую вызову! Вдруг сотрясение головного мозга получила. Сильно ударилась? Вот, воды попей, – она протянула мне воду в стакане.

Я отрицательно помотала головой, сказала, что ударилась не сильно, скорая мне не требуется. Глотнула немного водички из стакана и при помощи бабы Клавы поднялась на ноги, затем мы прошли в гостиную, и я опустилась на диван. Соседка пристроилась рядом и с сочувствием смотрела на меня.

– Я в порядке, не беспокойтесь. Мне уже полегчало. Просто я устала сегодня и простыла вдобавок. Вот мне и стало нехорошо, голова у меня закружилась.

– Когда Димка собирался, я задремала как раз, а проснулась, как раз внук уже дверь запирал. Ну опять поросенок в ночь умчался на гулянку! Вот приедут родители, я им все расскажу, никакого сладу с ним не стало! Я потом поглядела в глазок и увидела, что ваша дверь приоткрыта, вот и пошла глянуть, почему она не заперта. Покричала, а никто не ответил. Я заглянула в кухню, а тут ты лежишь, ох, и испугалась я, думала вначале, воры залезли, да по голове тебе дали. Точно все в порядке, давай голову осмотрю? Не было воров?

– Точно, все в порядке. Не беспокойтесь, все хорошо. Дверь я сама прикрыть забыла. Говорю же, голова закружилась, вот и упала. Спасибо Вам за заботу.

– Ну, я тогда пойду, Димка должен вернуться, обещал долго не гулять. Вот я ему задам! Совсем без родителей от рук отбился. Ты это, молочка горячего попей с медом и ложись, отдыхай. Молоко-то есть у тебя? Давай мёду принесу?

Я отказалась, в который раз уверив её, что со мной всё уже в порядке, мне просто нужно лечь спать. Еще раз поблагодарила соседку за помощь. Баба Клава поднялась и пошла к выходу. Я заперла за ней дверь и вернулась обратно в комнату. Забралась опять с ногами на диван и стала думать. Как назло, думалось плохо, голова совершенно не слушалась меня. Я уже догадалась и почти смирилась с тем фактом, что каким-то неведомым фантастическим образом, очутилась в своем прошлом. Моя квартира, подросток Димка и живая баба Клава – тому доказательство. Прямо как в кино! Вот уж не знаешь, то ли радоваться, то ли рыдать от отчаяния! Сначала еще надеялась, что все происходит во сне – пощипала себя за руку, но ничего не вышло, это был не сон. Как это произошло, я не могла понять. Стала прокручивать в уме все, что произошло со мной за этот день. Я глянула на настенные часы: уже почти полночь. Спать почему–то не хотелось. Я, видимо, «отдохнула» пока в такси ехала, а потом еще, когда в отключке лежала на полу кухни. Голова почти перестала болеть, но упорно отказывалась соображать что-либо. Я вспомнила, что успела принять таблетку от головной боли, пока не увидела дату на календаре. На мыслительный процесс она никак не повлияла в положительном смысле.

Итак, что мы имеем? Имеем мы много чего не очень хорошего. За сегодняшний вечер я успела: не вернуться с работы домой, зато приятно «отдохнула» в парке в кои-то веки, давно так не «отдыхала». Познакомилась с наглой старушкой и лишилась своей любимой машины. Затем, чудным образом, переместилась в прошлое, оказалась в своей квартире. Я вспомнила странный гастроном, в котором были очереди. Ну, так правильно! В конце восьмидесятых годов так и было – везде были очереди, я прекрасно помню, как ходили в магазины всей семьей и становились в разные очереди, чтобы суметь купить, то, что «выбросят» или «дадут» – так тогда говорили. Все равно что. Это словечки «выбросят» и «дадут» так и остались с тех лет. И отдел милиции, а не полиции! Не мудрено, что они мне сразу не поверили: какие «Пежо» могли быть в восемьдесят девятом году у обычной гражданки, а не артистки или певицы, или же какого-нибудь высокого чиновника? Тогда мало у кого были иностранные машины, свои-то «москвичи» и «жигули» не могли купить! За ними еще в очереди несколько лет постоять нужно было. Как это меня, действительно, не задержали? Пожалели, наверное, убогую. Повезло мне крупно! Я вспомнила лица капитана Митрохина и майора Седлова. Не хотелось бы мне снова оказаться в том отделении, я вела себя там как ненормальная.

Так, ладно, а где моя семья? Если здесь восемьдесят девятый год, то где все? Самое интересное, я-то ведь тоже должна быть. И мне, сейчас посчитаю, ага, должно быть шестнадцать лет. Ну, почти семнадцать, ибо день рождения у меня в конце июля, через месяц. Недолго осталось. Правильно, встреченному мною Димке так и есть, а мы с ним в параллельных классах учились. Правда, последние два класса, я училась в Ленинграде, туда отправился служить после окончания академии мой папа, ну а семья, ясное дело, жила там же. В восемьдесят девятом году я как раз в это время сдавала в школе выпускные экзамены. Ах, да! Уже прошел выпускной бал, и я готовлюсь в это время к поступлению в институт. Готовлюсь – не то слово. Мне совершенно не до этого. Я прекрасно чувствую себя на даче у маминой подруги, с которой они вместе работали в школе. Семья тоже военная и мы сдружились, почти все праздники отмечали вместе, встречались часто. Там же отдыхала моя ровесница Зойка – дочь той самой маминой подруги. Мы весело проводили время, считая, что заслужили отдых после трудов праведных – сдачи выпускных экзаменов в школе, а подготовиться к экзаменам в институт, думали мы, и так успеем. Зойка тогда страшно влюбилась в моего брата Антошку, приезжавшего на каникулы, а мне ужасно нравился парень, тоже приехавший в отпуск к родителям из мест своей службы.

Боря тогда был еще совсем молоденьким лейтенантом, притом летчиком, что придавало ему в наших, особенно моих глазах, особенный вес. Тогда он впервые приехал в отпуск, с тех пор, как начал службу после окончания военного училища. С ним мы познакомились совершенно случайно, когда катались с Зойкой по дачному поселку на велосипедах. Я загляделась на симпатичного парня в военной форме и попросту наехала на него, едва не упав с велосипеда. Парень, стараясь удержать меня от падения, упал сам. Зойка едва не умерла от смеха, а для меня это был знак судьбы. Я влюбилась сразу и бесповоротно.

Маме он показался чересчур взрослым для меня и наше знакомство она совсем не поощряла. Впрочем, как и папа. Папе только нравилось, что Боря – военный, как он сам. Военным он как-то больше доверял, считая их более порядочными и воспитанными по сравнению с гражданскими ребятами. Подозреваю, что папа тогда успел серьезно поговорить с Борей насчет «всяких глупостей», которые мы могли совершить, по его мнению. Но мне тогда было мало дела до родительских опасений, да и считала я себя уже взрослой – как же, школу же я закончила, стало быть, уже не ребенок, сама за себя могу отвечать и знаю, что делать. Я с головой окунулась в первую любовь, ну, почти первую. Наверное, школьная любовь к молодому учителю истории в восьмом классе, не считается. Там и не было ничего, одни девчачьи мечтания и переживания – уехав с родителями в Ленинград, я быстро про него забыла. А Боря… Встретив его, я словно с ума сошла! Я так в него влюбилась, что ни о чем и ни о ком больше не могла думать, у меня пропал аппетит и всякий интерес ко всему прочему. Все мои мысли денно и нощно крутились в голове только вокруг него. Мне хотелось постоянно находиться рядом с ним. Правду говорят, что, влюбляясь, люди слегка глупеют. Да я точно тогда поглупела! Никакие учебники в голову не лезли. Какое там готовиться к поступлению в институт! Хорошо еще, что в школе я отучилась хорошо и знания имела неплохие, что давало некоторую надежду на поступление в институт.

Значит, мои родители сейчас, в восемьдесят девятом году, находятся в Ленинграде, я, само собой, тоже там, то есть на даче, брат мой Антон учится в медицинском институте, в это время он находится где–то на практике. А Зойка пишет ему длинные любовные письма. Кстати, она потом выйдет-таки за моего брата замуж, годика через четыре. Родит ему троих детей – у меня два племянника и племянница, которых я очень люблю, но вижу не часто. Мы живем в разных городах. Антошка с семьей давно обосновался в Питере, в Москву, конечно, приезжают, но редко.

Получается, что меня здесь приняли за мамину младшую сестру тётю Аню. Все с детства говорили, что я больше на нее похожа, чем на маму. Сейчас, то есть в восемьдесят девятом году, ей должно быть где-то около сорока лет. Почти моя ровесница. Это хорошо, только ведь и она здесь должна быть и может скоро появиться в нашей квартире. Она же тоже существует в восемьдесят девятом году. Я помню, что тётя Аня часто приезжала к нам в Москву, мама поручала ей присматривать за квартирой, пока мы жили в Ленинграде, потому что к тому времени, бабушка с дедушкой уже переехали в деревню. Тётя Аня жила и живет в ближнем Подмосковье, в Балашихе, куда в свое время вышла замуж, а так как это совсем близко, ей присматривать за нашей квартирой было не трудно. А вдруг она приедет, то куда тогда прятаться мне? Или, к примеру, вернутся мои родители вместе со мной, только девочкой? Из фантастических фильмов я припоминаю, что встречаться с собой и вмешиваться ни во что нельзя, чтобы не изменить будущее. А может, наоборот, в моем случае что-то нужно изменить? Может, для этого я здесь? Для чего-то ведь я попала сюда? Вдруг, я совершу что-то такое, что коренным образом изменит мою жизнь? Интересно. Только уж очень боязно как-то, вдруг это получится в худшую сторону?

Мне, вдруг, стало очень страшно. В мою голову пришла мысль, что я и на самом деле могла оказаться в теле настоящей тёти Ани. Ведь приняли же меня за нее мои соседи! Как мне это раньше в голову не пришло? Я, запутавшись в пледе и едва не упав, вскочила с дивана и метнулась к зеркалу в ванной комнате. Увидев свое отражение, я немного успокоилась. Нет, все же это я, а не тётя Аня. Все мое – и лицо с маленькой родинкой под левым ухом, и волосы, и одежда, между прочим, тоже. Я немного еще постояла, разглядывая себя в зеркале и вернулась в гостиную. Прилегла головой на диванную подушку. В голове как осы роились, хаотично наползая и толкая друг дружку, самые разные бредовые мысли.

Я сама не заметила, как уснула. Во сне мне приснился Арсений. Он вернулся из своей очередной командировки и приехал ко мне домой. Я почему–то не особо порадовалась его возвращению, но вида не подала. Арсений привез мне подарок – красивый золотой браслет на руку и все не мог застегнуть его на моем запястье. После нескольких попыток, браслет застегнулся, мужчина потянулся ко мне, чтобы поцеловать, обнял меня, прижал к себе. Только я собралась пожаловаться ему на все мои последние неприятности, как тут же проснулась. Проснувшись, я еще какое-то время продолжала жить в своем сне, да еще и переживала, что мама могла войти в комнату и увидеть, как я целуюсь с Арсением. Ну, все в голове перепуталось! Я вспомнила, что нахожусь в данный момент в Москве тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, но мне уже и не шестнадцать лет и, даже, не тридцать.

Быстро вскочив с дивана, я опять бросилась в ванную, там на меня из зеркала снова испуганно смотрело мое взъерошенное отражение, собственной персоной. Почему-то я снова испугалась, что в зеркале увижу свою тётю Аню из Балашихи, хотя вчера ночью я и убедилась, что мои опасения оказались напрасными. Нет, тут все было в порядке, как и вчера. В тётю Аню я не превратилась. Меня перепутали с тётей только потому, что все так совпало. Просто на площадке свет вечером не такой яркий, а Димка вообще, никогда внимательным не был, баба Клава была без очков, стало быть, ее подвело зрение. Так! Нужно срочно во что-то переодеться! Не могу же я ходить в одежде из двадцать первого века! В конце восьмидесятых тётя Аня так не одевалась. Да и мода тогда была совсем другая. Только умоюсь сначала, смою, слегка размазавшийся за ночь макияж, душ приму. Интересно, как мне жить дальше? Вот беда-то на мою голову свалилась!

Глава 7

Переодевшись после душа в мамино платье, которое я нашла в шкафу родительской спальни, я осталась весьма собой довольна. Я помню, как мама долго выбирала, что из одежды взять при переезде, а что оставить в Москве. Тогда она забрала с собой в Ленинград не всю свою одежду, поэтому, будет в чем мне здесь ходить. Хорошо, что мама у меня худощавая, как я, и ее одежда вполне мне подходит. Одной проблемой меньше. Проблема вторая – я ужасно голодна. Я же крошки в рот не брала с тех пор, как вчера во время обеда, на своей работе, не пошла в кафе, а просто выпила кофе, принесенное мне Машенькой. Хорошо хоть к кофе еще и печенье прилагалось. Впрочем, мой желудок о том кофе с печеньем давно забыл и упорно требовал пищи.

На кухне, в холодильнике нашлось немного еды, и я с благодарностью подумала о тёте Ане, что она не дала мне умереть голодной смертью. Присутствие в холодильнике продуктов говорило о том, что она здесь недавно побывала. В морозилке даже курица лежала, синеватого такого цвета, с длинными мосластыми лапами. Курица ничем не походила на бройлеров из моего настоящего времени. Но я помню, что такие неказистые отечественные куры были гораздо вкуснее тех, что я покупала в последнее время в наших, переполненных продуктами, магазинах. Держа за мороженые лапы перед собой курицу, я еще некоторое время с умилением разглядывала чудо советского птицеводства, затем бережно вернула ее в морозилку, решив, что мне сейчас не до курицы, да и варить ее нужно долго. Нескольких кусочков сыра и полбутылки молока вполне хватило, чтобы я почувствовала себя сытой. Жалко, что хлебница была пустая. Молоко было не кислое, куплено недавно, довольно вкусное. Я полюбовалась на стеклянную молочную бутылку и сполоснула ее. В те времена, кажется, бутылки сдавали. Не помню, так как самой мне сдавать бутылки не приходилось. Наверное, их сдавала мама. Так, а если тётя оставила работающий холодильник, то значит, она рассчитывала скоро вернуться. Тут я неожиданно вспомнила, что тем же летом восемьдесят девятого, тетя Аня училась на каких–то курсах повышения квалификации в Москве и задерживалась здесь не на один день. Это уже сложнее. Судя по тому, что в эту ночь она не ночевала в квартире, то курсы или закончились, или она ненадолго поехала к себе домой и может вернуться в любую минуту. Нужно быть осторожней. Да и заметит она непременно, что некоторые продукты из холодильника исчезли. Хорошо бы восполнить съеденное и выпитое мною.

Прибрав за собой на кухне, я пошла в гостиную порыться в стенном шкафу – нужно же было найти хоть немного денег, без них человек еще не научился обходиться. Коммунизм, как известно, тоже так и не наступил. В моей «детской», можно было не искать – там ничего интересного не было. Я еще вчера заглянула туда, но ничего впечатляющего для себя не увидела. Все, что представляло для меня интерес в те годы, и казалось, что без этих вещей мне никак не обойтись, я перетаскала постепенно тогда в Ленинград. Мы же с мамой частенько приезжали в Москву. По крайней мере, в мои каникулы и некоторые праздники. Я тщательно проверила шкафы, почему-то ощущая себя воришкой, но утешая себя тем, что нахожусь в своей квартире и ищу семейные деньги, а не чужие. Мои поиски увенчались успехом, только не в гостиной комнате. Деньги я нашла на холодильнике в кухне. Каким–то непостижимым образом вспомнила, что, приехав как-то на майские праздники вместе со мной, мама говорила тёте Ане, что деньги на оплату квартиры и непредвиденные расходы, она оставит как обычно – под деревянной хлебницей.

Там еще оставалась приличная сумма – аж сорок пять рублей! Они были аккуратно завернуты в целлофановый пакетик. Видимо, мама недавно приезжала и пополнила заначку. Я помню, что тогда это были очень приличные деньги. Поразмыслив немного, две синие пятерки и зелёненькую трёшку, я сунула к себе в сумочку, остальные положила на место, если останется – всё верну. Глупо, конечно, надеяться, что тётя Аня не заметит, что денег стало гораздо меньше, но и без денег я здесь ходить не могу. Мало ли что.

Я посмотрела в окно и увидела, что во дворе полно народу, день уже разгорелся вовсю. Особенно людно было на детской площадке. Все как в современном мире, только на площадке нет яркого игрового комплекса, состоящего из горок, качелей, карусели и так далее, установленного в моем времени, здесь все попроще – в основном деревянное и незатейливое. И автомобилей, припаркованных во дворе, гораздо меньше. Это в наше время, стоит немного вечером задержаться, и машину ставить уже негде. Приходится нарезать круги, чтобы найти местечко для парковки, порой местечко отыскивается далековато от родного подъезда, а потом приходится переживать: как там машине моей стоится?

На подоконнике кухни я обнаружила подсыхающую герань в нарядном глиняном горшочке, наверное, тётя Аня забыла про цветы, а соседи не заходили, раз она жила в это время здесь. Я полила герань, проверила и напоила цветы на подоконниках в гостиной и «моей», детской комнате, затем стала думать, что мне делать дальше? Само собой, что первым делом нужно постараться вернуться в свое время, не могу же я тут оставаться! А как мне это сделать? Я совсем не представляю, что нужно для этого предпринять. А вдруг я обречена остаться в своем прошлом? Тогда мне нужно будет всю жизнь скрываться, как преступнику, потому что нас здесь две Синичкиных Кати: я сорока двух (ну, почти) лет из будущего, и шестнадцатилетняя девочка. Кстати, не нужно забывать, что совсем скоро, в начале июля, я тогдашняя, должна вернуться из Ленинграда вместе с мамой, чтобы сдавать экзамены в архитектурный институт. Не могу же я объявиться к ним, чтобы легализоваться. Уму непостижимо, как можно воспринять явление человека из будущего, да еще уверяющего, как будто он ваш родственник, а то и ты сам. А для Кати–подростка, то есть, меня тогдашней, это может вообще сказаться неизвестно чем. Так что это просто невозможно.

Выбор института решился из–за моего увлечения красотами архитектурных сооружений Ленинграда. Мне хотелось заниматься в будущем вопросами реставрации старины. Папа, а он сыграл одну из решающих ролей в моем выборе, одобрил мое решение. Он сам в свое время выбирал между профессиями архитектора и военного. Желание стать офицером и служить в армии, перевесило. Папа решил поступать в военное училище и связать дальнейшую жизнь с армией. А любовь к архитектуре у него осталась и, видимо, передалась мне. Брат мой Антон всегда хотел стать врачом, поэтому учился в медицинском, альтернативы для него не было. Врачом, в свое время, был мой дед с маминой стороны, это он заинтересовал внука медициной. Папа даже обижался, что его единственный сын не захотел пойти по его стопам – не стал военным. Надеялся, что Антон будет учиться хотя бы на военного врача, но сын поступил в гражданский медицинский институт. А я вот уперлась, что буду учиться только на архитектора и все! Мама не особенно одобряла мой выбор, считая, что в архитектурный поступают в–основном мужчины и пыталась отговорить меня, подавать документы на «мужскую», по ее словам, специальность. Уговаривала меня тоже поступать в медицинский, как Антон, или в педагогический, как она сама когда-то сделала, но я этого совсем не хотела. Я тогда была довольно упряма и упорна в своем выборе и ничьих аргументов категорически не признавала. В конце концов, мама смирилась и сказала, что на время моего поступления в институт, она тоже со мной вернется в Москву. Уговорить меня поступать учиться в Ленинграде им не удалось потому, как Боря намекнул мне, что его могут перевести с Дальнего Востока ближе к Москве, в Кубинку. Это и решило мой упрямый выбор. Конечно, о главном моем аргументе учиться именно в Москве, а не Ленинграде, я родителям не говорила. К тому времени молодому лейтенанту пришла пора возвращаться в свой гарнизон, а мне – ехать с мамой домой, в Москву. Мама собиралась в конце лета вместе с папой вернуться обратно в Ленинград, а ко мне должна была приехать бабушка, чтобы дитятко, то есть я, живя без родителей, не понаделало глупостей.

Бабушка и приехала в сентябре, до этого закончив дела с огородом в деревне. Мама вернулась с отцом в Ленинград, как только стали известны результаты сдачи вступительных экзаменов и были вывешены списки поступивших в институт. У папы как раз подошел к концу отпуск. Тогда я, каким–то чудом, умудрилась с первого раза поступить-таки в архитектурный институт. Началась моя студенческая жизнь. Боря, как и обещал, перевелся в Кубинку, только это случилось не быстро, как нам хотелось бы, а лишь весной. До этого мы только переписывались и разговаривали иногда по междугороднему телефону. Я ждала его к Новому году, но Боря приехать не смог.

Мне было интересно полистать фотоальбомы, лежащие в шкафу, они вернули меня в мое детство и юность. Между прочим, многие из этих снимков находится сейчас со мной в моем современном мире, по крайней мере то, что мама не увезла с собой в деревню. Я включила телевизор, пощелкала переключателем. Везде показывали примерно одно и то же: прошедший не так давно первый съезд народных депутатов, коротко говорили о волнениях на угольных шахтах. Мелькнуло лицо Ельцина. Вспомнили об аварии на подводной лодке «К–131». Ничего позитивного. Все как в моей современности – не успеешь проснуться, включить телевизор, чтобы быть в курсе новостей, как на твою голову опрокидывается вагон устрашающей информации: там убили, здесь захватили, тут отняли, угрожали, избили, арестовали. А еще аварии, катастрофы, свержения и так далее. Лучше и не включать телевизор с утра вовсе. Зато в телевидении прошлого есть большой плюс – не мелькает постоянно, надоевшая всем, реклама. Я посмотрела еще немного и выключила телевизор. Мне захотелось немного повспоминать о своем прошлом, и я вновь вернулась к фотографиям.

Звонок в дверь прервал мои занятия. Пришла баба Клава, принесла мне большой румяный кусок пирога с капустой, пить со мной чай отказалась, заявив, что только что из-за стола. В этот раз она была в очках, и я старалась не смотреть на нее в упор, чтобы она не распознала своей ошибки. Все–таки я не тётя Аня. Выспросив меня о моем самочувствии после вчерашнего, она опять принялась жаловаться на непутевого внука:

– Вчера этот непослушный мальчишка вернулся во втором часу! Ты можешь себе представить! Я глаз не сомкнула, пока он не заявился домой. Вот мало ли, в компанию какую нехорошую попадет. Долго ли мальцу ошибиться! А машин сколько на улице? Они же вечно мчатся, не дай бог собьют! А я – переживай, где он, да как. И где он шляется, спрашивается?