Шторы

И вот сидит он теперь перед ноутбуком и снова не может написать и строчки.

Единственное путное, что когда-либо говорил мой преподаватель по писательству, были эти слова: «Книга начинается с веры в то, что вы можете ее создать». Изречение на самом деле глупое, но почему-то именно оно постоянно приходило ко мне в голову, я даже помню голос и интонацию, с которой он ее произнес, хотя ни лица, ни его имени я уже никогда не смогу вспомнить. Вот она память-чертовка.

Однако моя вера уже давно пошатнулась. Хотя нет, не так. Она давно уже рухнула, и сколько бы раз я не пытался восстанавливать ее, сколько бы раз не перестраивал, она все равно рушилась прямо у меня на глазах, а я стоял и смотрел, даже не пытаясь этому как-то помешать. На ее месте всегда оставались руины. Видимо фундамент был ненадежен или всему виной был дешевый некачественный материал. Но это было неизменно. И прямо сейчас я сижу перед ноутбуком как раз на руинах. Очень неудобно и больно. Но если после всего этого, я все еще здесь, может вера таки живет в каком-то из уголков этого города-призрака. Поэтому сдаваться я не собираюсь. Не сегодня. Пошло все к черту. Я потерял слишком много, чтобы сдаваться.

Мне нужно создать начало истории. Мне нужен герой. Мне нужна идея. Я снова чувствую землетрясение под ногами.

На самом деле все куда страннее и сложнее, чем просто создание истории. В моей голове историй, героев, разных событий хватит лет на десять. С этим у меня пока проблем нет. Проблема в том, что я не могу перенести их на бумагу. Я боюсь белого листа. Иногда я боюсь слов. А это нонсенс. Чтобы писатель боялся слов, единственных друзей на этом, не побоюсь сказать поле боя. Когда я начинаю писать, у меня не получается ровным счетом ничего. Слова какие-то не те, и герой становится противным, совсем не таким, каким я его представлял. И я боюсь. И бросаю писать.

Когда я начинаю что-то писать столько сомнений закрывается в голову, а если они есть там, то обязательно будут и на бумаге. Разве читатель поверит тому, кто сомневается в своих же словах. Я бы, наверное, не поверил и более того, больше бы никогда не стал доверять такому автору.

Я не могу. Тревога и страх, с которыми я боролся все это время, приняли обличие слез. Как я жалок. Сижу и реву перед ноутбуком.

Соберись. Я заставил подчиняться себе свои руки. И начал писать.

Спустя некоторое время передо мной уже красовался небольшой, но такой привлекательный для меня абзац. Начало. Вот оно. Первая преграда была преодолена. И это была моя маленькая победа, кто бы, что мне ни говорил.

Но потом всё. Белое пространство съедало мои мысли без остатка и словно истукан я пялился на весь этот процесс. Вера снова пошатнулась, треснув в нескольких местах. И я задумался, сколько еще ей удастся простоять?

4

Я проснулся оттого что кто-то настойчиво теребил меня за плечо. Я хотел оказать хоть какое-то сопротивление, но не был способен даже на пару слов. С огромным усилием я открыл один глаз, потом получилось открыть и второй и я наконец-то смог увидеть своего обидчика.

Хава стоял передо мной и улыбался. Я же не мог понять, что его так веселило.

– Ты снова начал писать? – голос его прозвучал с непонятным восторгом, что заставило меня окончательно проснуться и отодрать, словно клеем приклеенную голову от стола.

Голова болела, шея болела, спина болела, кажется, даже душа ныла.

– Чувак, ты снова начал писать? – Хава повторил свой вопрос, но уже с меньшим энтузиазмом в голосе и, видимо отчаявшись получить ответ, заглянул в мой ноутбук. Однако особо похвастаться мне было нечем. Я сражался с белым листом всю ночь, но больше одного абзаца написать у меня так и не получилось.

Он похлопал меня по плечу.

– Знаешь что? Я в тебя верю. Но ты должен поверить в себя куда больше чем я. И если это случится, тогда это будет просто верх самоуверенности.

– Кто сегодня дежурит? Где Бад? – окончательно очнувшись от тумана, который окутал мой разум, я вспомнил вчерашний день.

– Он все еще спит. Мы с Окурком решили заново составить расписание. Я сделал и тебе копию. Сегодня моя очередь, твоя через два дня, – спокойно сказал Хава и, посмотрев на мое совершенно потерянное лицо добавил. – Иди-ка ты поспи, видок будто всю ночь вагоны разгружал.

Я подумал о том, что не так уж он и не прав, вагоны, наполненные тяжелыми коробками неуверенности, страха и жалости к самому себе. Сил произнести свою гениальную мысль у меня не было, и я просто поплелся в свою комнату. Бад все еще спал в том же самом положении, в котором мы вчера его уложили, палатка была симметрична, что означало, что Окурок уже ушел на работу и солнце светило будь здоров. Все на месте.

Войдя в комнату, я в первую очередь посмотрел на кровать Сакуры. Ее розовые волосы неизменно вырисовывали чудные узоры на подушке. Я обожал ее волосы. Они казались живыми в отличие от нее. Я присел на край ее кровати. Мы не разговаривали уже около трех дней, и я очень по ней скучал. Из-под одеяла торчала бледная рука, я нежно ее погладил. Мне стало так одиноко, словно за пределами квартиры ничего нет, есть только она, загаженная старая халупа, клоповник, куда сбегаются все несчастные и нет здесь никого, я один и все это лишь мое разыгравшееся воображение.

Я встретил ее около восьми месяцев назад. Она пришла совершенно бесшумно, просто легла на эту кровать и осталась. Никто не помнит, как она появилась в нашей квартире. Никто не знает ее настоящего имени. Никто не знает ее настоящий цвет волос, розовый так ей шел, казалось, что он у нее с рождения. Никто не знает чем она занималась до того как поселилась здесь. Никто не знает ее прошлом. Мы ничего о ней не знаем, меня даже не столько интересуют такие загадки человечества как НЛО, пирамиды и т. д, сколько интересует она, самая большая загадка в моей жизни. Но что было понятно, ее посещала моя старая подруга Депрессия и подруга моей младшей сестры – Анорексия. Я, правда, совершенно не знаю подробностей этой болезни и что нужно делать и как нужно себя вести. В момент обострения я ушел из дома и бросил свою сестру. Помедлив тогда хотя бы чуть-чуть, возможно, мог бы чем-нибудь помочь Сакуре. Но я не мог, и мне было больно до слез. Она таяла у меня на глазах, прекрасная Снегурочка на весеннем солнце, еще чуть-чуть и от нее останется только мокрое пятно, которое высохнет также быстро.

Я отдернул одеяло, под ним покоилась лишь высохшая мумия. Она все так же лежала в позе эмбриона и, казалось, была готова отдать уже, наконец, свою душу, но дыхание ее сегодня было даже сильнее чем обычно. Я прилег рядом с ней, аккуратно, чтобы не потревожить драгоценный экспонат. Вплотную пододвинулся к ней, обнял за тонкую талию. Ее розовые волосы щекотали мне лицо, я зарылся в них и провалился в глубокий сон.

Не знаю сколько проспал, но когда проснулся, рядом со мной уже никого не было. Отряхнув остатки сна, я присел на кровати. В комнате стояла кромешная тьма, единственным намеком на то, что я все еще на Земле, а не где-то за пределами разума, мертв, и не похищен инопланетными существами, выдавала тонкая линия просвета в щелке двери.

Вот он я. Лицо, руки, ноги. Все кажется таким далеким и ненастоящим. Я устал. Я не хочу ни есть, ни спать, ни дышать, ни существовать. Я просто слишком устал. И понял я это только сейчас. Мне хотелось плакать, но слезы как бы я ни пытался их выдавить из себя не шли. Застряли где-то на полпути и видимо повернули назад. Дикая грусть, такая, которая раздирает все внутри и просится наружу, словно инопланетная форма жизни, попавшая в организм, прямо как в тех фильмах про чужих, они всегда вызывали у меня при просмотре сильную тревогу. Мне хотелось умереть. Прямо сейчас, просто раствориться и сильнее этого желания я еще не испытывал. Но я не мог. Книга должна быть написана, а для этого мне нужно жить.

Мне удалось встать с первого раза. В горле неприятно першило, я порыскал по нагрудным карманам, в поисках пачки и конечно ничего не нашел, заведомо зная, что ничего не найду. Когда я кое-как открыл тяжелую деревянную дверь моей комнаты и зашел в гостиную, то передо мной открылась картина, которую я также хотел бы повесить на кухню, рядом с той воображаемой с Бадом и курицей. Мои самые дорогие люди сидели все вместе на полу, что я считал безрассудным, в середине круга горела свеча, и картина эта была похожа на некий оккультный ритуал, собрание шабаша. Они тихо перешептывались, даже стоя от них всего в пятидесяти метрах, я не мог разобрать слов. Но лица их, освещенные тусклым сбивчивым пламенем свечи, говорили сами за себя. По неизвестной мне причине они светились от счастья.

Я хотел тихо прошмыгнуть мимо, не портить семейную идиллию, но не замеченным не остался. Хава окликнул меня и все разом повернулись. Я был похож на воришку-неудачника. Жестом, боясь нарушить такую магическую тишину, я показал, что мне нужно перекурить. И не дожидаясь ответа, просто вылетел из гостиной. В коридоре я обыскал все куртки и нашел еще неоткрытую пачку в кармане рабочего пиджака Окурка. У нас не совпадали вкусы на женщин и алкоголь, но в выборе сигарет мы с ним были единодушны.

Я вышел на крыльцо. Из-за сильного ветра, который взялся из ниоткуда я не смог зажечь сигарету с первого раза. И со второго тоже. Это ужасно раздражало. Но кажется, ветер сжалился надо мной и мне удалось таки это сделать. Терпкий дым заполнил мои легкие. И я наконец-то, как бы парадоксально это не звучало в данной ситуации, вздохнул с облегчением.

Только сейчас я понял, что на улице уже оказывается вечер и проспал я немного немало часов двенадцать. Ветер с каждым днем подгонял мой приближающийся день рождения к порогу дома. Осень ощущалась отчётливо.

Я осматривал дворик, исследовал глазами метр за метром, такой родной и ненавистный пейзаж. Лишь в нескольких окнах дома, который стоял напротив, горел свет, и изредка можно было разглядеть беспокойные фигуры полуночников. Уличные фонари, конечно же, не работали, надо сказать, по меньшей мере, уже семь лет, и улица казалось сценой из фильма ужасов. И мне было спокойно. Тревога понемногу отступала, и теперь мне жутко хотелось есть. Я вспомнил о вчерашней жареной курице, и у меня засосало под ложечкой с еще большей силой. Немного подышав, когда от сигареты остался лишь пепел и маленький кончик фильтра, я решил двинуться обратно, в тепло, которое источали мои сожители. Взявшись за ручку двери, я почувствовал на себе чей-то взгляд и не на шутку перепугался. Как обычно бывает, я не стал открывать дверь, бежать в дом, в безопасность, нет, я, конечно же, обернулся. Будь там грабитель, серийный убийца, свидетели Иеговы или коммивояжеры, я бы уже пропал. Но никого там не оказалось. Однако ощущение того что за мной кто-то следит меня не покидало. А потом совершенно неожиданно раздалось протяжное громкое мяуканье, которое в тишине принимало размеры львиного рыка. Не буду врать, я даже подпрыгнул от страха.

У моих ног сидело что-то черное и маленькое. Мне не сразу удалось разглядеть это существо, зрение меня обманывало. Пришлось присесть на корточки. Это была Тушенка. Жирное ободранное создание. Я не видел ее три дня и вот она объявилась. Хотел бы я также однажды появится на пороге отчего дома, как ни в чем не бывало.

Я взял ее на руки, а она не сопротивлялась, что было даже немного странно. Опять вся извалялась в грязи, неизвестно откуда она ее берет, ведь на улице еще сухо и нет ни единой лужи. Она спокойно уселась у меня на руках, словно принцесса восседала на паланкине. И я на самом деле был не против быть ее слугой. Хотя я боялся кошек, эту любил, иногда обожал и почти всегда хотел быть ею.

Она, как и Сакура взялась из ниоткуда, мне каким-то образом везет на таких загадочных особ. Тогда у меня случился скандал с местной мадамой, которая каким-то образом решила, что мы помолвлены. Долгая запутанная история. В конце концов, мне пришлось разрывать с ней не существующую помолвку и убеждать ее мужа, что между нами ничего и никогда не было, а после такого никогда и не будет. Отделался я лишь парочкой синяков. Потом они переехали, синяки рассосались и все забыли об этом. Кроме меня, конечно, я частенько вспоминаю эту историю перед сном и подумываю, о том, чтобы использовать ее в своей книге. Тогда эта злополучная квартира еще принадлежала Русскому, и он был моим единственным соседом.

После дня полного драм, я пришел домой, а он держит на руках это чучело. Я, правда, подумал сначала, что достал он с очередной барахолки ненужную безделушку – чучело. Опыт был, на подоконнике в гостиной в то время стояло чучело лисы, которое он купил втридорога у местного барахольщика. Я подошел, небрежно взял ее в руки, начал вертеть, а это создание подпрыгнуло, вцепилось мне в волосы, и я не на шутку испугался. Я не мог стащить ее, прилипла ко мне жвачкой. И лишь спустя некоторое время, после всевозможных уговоров, она успокоилась и сама кинулась в мои руки. Желтые глаза косили, и непонятно было куда она смотрит, на спине в некоторых местах не хватало клочков шерсти и вид у нее был помятый. Поэтому и не отличил я ее от чучела.

Я вопросительно посмотрел на него, ничего другого мне не оставалось. Он лишь ответил: «Помирать, наверное, пришла». Так она и стала с нами жить. Или мы стали с ней. Это уже непонятно.

Возможно, он был прав. Однако Русский ее опередил, а она вот уже лет шесть не может покинуть эту квартиру. Видимо прочувствовала суть этой халупы. Черная дыра. И если она хотела где-то остаться, то это было, то самое место.

Мы вошли в квартиру, и яркий свет ударил по глазам. Тушенка тоже зажмурилась, что на секунду сделало ее вполне привлекательной кошкой. Я спустил существо на пол, и она уверенно зашагала по своим апартаментам, гордо виляя обрубком-хвостом. Сняв обувь, я медленно поплелся за ней в гостиную. Мои товарищи все еще сидели на полу, но свечка уже потухла. Они по-прежнему о чем-то тихо, почти шепотом разговаривали, словно боялись спугнуть что-то такое важное и дорогое, но пыл их поутих. Они не заметили как я, и Тушенка стоим, и в недоумении смотрим на происходящее. Окурок должен нарисовать и эту картину. Только как он это сделает, если не видит этой сцен со стороны.

– Окурок, поднимайся, – мой голос вдребезги разбил стеклянный купол тишины, мне даже самому стало неприятно оттого, как громко и агрессивно он прозвучал.

Молодые люди синхронно обернулись, явно не ожидая подобного, а Сакура даже немного вздрогнула, отчего мне стало немного совестно.

– Что на тебя нашло? Зачем мне вставать?

– Это необходимо сделать. Ты мне потом еще спасибо скажешь, точно говорю. Вставай на мое место.

Он встал точно туда, где стоял я, а я сел точно туда, где сидел он, только конечно места я занимал в два раза меньше. Все смотрели на меня как на сумасшедшего, Хава казалось, хотел что-то сказать, но тут Окурок глубоко вздохнул и широченно улыбнулся, так искренне он улыбался лишь в моменты озарения.

– Чувак, я тебя понял, – сказал он мне, в то время как остальные продолжали недоумевать. – Все будет сделано.

Теперь нам не хватало места в круге и пришлось немного отодвинуться, чтобы вместились все. Я даже оставил немного места для Тушенки, в этой квартире равны все, мыши, конечно, не считаются, у нас с ними давняя война, которая кажется, никогда не закончится.

– Ну что? Может мне кто-нибудь расскажет, что у нас на повестке дня?

Все посмотрели на Бада. Я на самом деле уже и забыл вчерашнюю историю, и мне теперь не терпелось узнать, что же это такое было. Он молчал и загадочно улыбался, смотря прямо на меня. Если бы его чары на меня работали, я бы уже давно покраснел и выбежал из комнаты. Меня удивляло как Сакура еще не пала под натиском его красоты.

– Чувак, я получил работу в театре современного искусства. Опережая все твои вопросы, расскажу сразу. А для начала: Извини меня, – он впервые при разговоре со мной отвел глаза, длинные ресницы опустились к полу, он говорил это искренне, как и все делает в своей жизни. – Я вас напугал вчера. Но я, правда, не хотел. Все вышло так неожиданно. Я отработал смену, устал как черт. У ворот стояла какая-то дамочка, которую я до этого видел в зале и ждала меня. Мы разговорились. Оказалось, что она работает в театре. Она сбивчиво что-то тараторила, я расслышал только то, что была во мне какая-то изюминка, что-то такое, что ее зацепило. Странно, да? Моей единственной ролью было вертеться у шеста в костюме пожарного. Однако по ее словам, была в этом некая грусть и страсть и боль и им как раз не хватает актера. Я провел в театре всю ночь, танцуя, разучивая тексты. Это как бы было прослушиванием, хотя куда я не знал и до сих пор не до конца понимаю. Потом я попросился переночевать там. Нет, ты не подумай, у меня с ней ничего не было. Мне просто не хотелось уходить оттуда, хотелось умереть прямо там и остаться навечно. Понимаешь?

– Ты давай не зарекайся. Мы и так тебя вчера на тот свет отправили, – смеясь, сказал Хава.

– Это уж точно! Чего только не передумали. И все-таки если бы ты видел, как люди тебя искали. Не хуже знаменитости, между прочим. Всем скопом, – сказал Окурок, сопровождая все активной жестикуляцией, показал и толпу и даже некоторых отдельных личностей и даже ту самую женщину, которая накормила нас в тот день, хотя о ней он не сказал и слова.