Дорога в ад

Сначала родители знали о наших встречах, но время шло, и мы стала от родителей скрываться, потому что они встречаться нам запретили.

Когда дома начался ад, я взяла кое – какие вещи и ушла из дома. Хорошо, было лето и ночевать можно было под небом. В первый день мы с Валиком обкололись, потом первый день плавно перешел во второй, и мы обкололись так, что у меня поехала крыша. Уже ночью мы с ним продвигались к речке, когда я очнулась от собственного крика и поняла, что только что видела вокруг себя змей, а потом словно упала – потому, что шла по мосту, а упала в реку. Оказалось, что все это лишь галлюцинации. Я словно сошла с ума. Валик сначала отнесся к моему состоянию терпеливо, и даже пытался успокоить, что все нормально. Но я продолжала теряться, а потом кричать, вдруг просыпаясь. Я так испугалась… а кто бы не испугался, поняв, что это уже все, предел, за которым… никто не знает – что там. Потом Валик начал на меня кричать, что б я не сходила с ума. Наконец мы пришли на речку, он пошел в лес за ветками, что б разжечь костер. Я опять провалилась в пропасть. Я знала, что схожу с ума, и ничего не могла с этим поделать. Я начала громко звать Валика, но он уже понял, что с меня никакого толку, и просто не реагировал. Я сама была виновата в том, что мы потом поругались. Но я просто не могла взять себя в руки, и в этом я была сама виновата. Я вторые сутки не спала, а только кололась снова и снова. Когда наступило утро, и начали приходить люди на пляж, мы собрались и пошли домой. В нашем дворе я поняла, что меня ищут, и стала прятаться. Валику я надоела, и он послал меня на три буквы. Я сидела в подъезде, резала себе лезвием руки и ревела, как вдруг увидела свою сестру. Она подошла, взяла меня за окровавленные руки и потянула домой. Я против нее была слаба и не могла сопротивляться. Дома никто на меня не кричал и не ругал меня. Я была в таком возбужденном состоянии, что и спать не могла. Мама дала мне две таблетки амитриптилина…

Потом Валик признал себя настоящим наркоманом и перестал меня щадить. То есть перестал обманывать и скрываться. Я же перестала его казнить, и мы постепенно стали независимыми друг от друга людьми.

В конце февраля в газете «Комсомольская правда» напечатали первую статью об арменикуме – армянском лекарстве от СПИДа.

Глава 7

Жить дальше и лечиться – лечиться и жить дальше

У мамы появилась надежда, у папы какая – то далекая цель отправить меня лечиться в Ереван, и с тем очередная проблема как это сделать? У меня в душе что – то шевельнулось, но веры в этот арменикум я в себе не обнаруживала.

У мамы было только одно желание – вылечить меня от СПИДа. У папы было пока другое желание – вылечить меня от наркотиков. Он говорил, что я живу в замкнутом круге: от СПИДа не вылечиться, пока не завяжешь с наркотиками, а с наркотиками не завязать, пока у тебя СПИД.

Папа не имел понятия как, но знал, что надо лечить меня от наркотиков. Поэтому он позвонил в какую – то дорогую клинику в Киеве и поговорил с врачом. Тот предложил ему лечение, которое мы уже проходили. Папа сказал ему, что может и без больницы так вылечить меня. Причем дешевле и быстрее. На трамадоле. Папа сказал, что это уже не первый, и не второй раз. И тогда врач сказал, что единственный способ – это увезти меня жить куда – то далеко – далеко… папа его поблагодарил за откровенность и понял, что это единственный способ. Вот только пока он этого сделать не мог.

Пришло лето, и меня отправили просто в село к бабушке.

Но перед этим…

Мы с Валиком подали заявление в ЗАГС. По-другому, я никуда ехать не соглашалась.

Деньги нам родители давать отказались, и мы должны были, если этого действительно хотим, найти деньги, что б заплатить в кассу, сами. Деньги мы взяли в долг у мамы Олега. В ЗАГСе же столкнулись с другом Валика, который пришел сюда со своей невестой, и стали вчетвером заполнять бланки. Была пятница, и касса уже оказалась закрыта, поэтому деньги остались при нас. Заплатить можно было после выходных, а я уезжала сегодня вечером.

После этого мы попрощались, и следующий несколько недель я с мамой жила у бабушки.

А папа в это время носился по Киеву по разным министерствам, где добивался, что б меня вписали в группу людей, которые должны были ехать в Ереван для испытания арменикума. Надо было только ждать, потому, что меня таки вписали.

Но, когда мы так ничего и не дождались, папа позвонил лично Геворкяну Левон Артемовичу и упросил того принять меня.

Л. А. – это тот, кто нашел арменикум.

Нам в село папа позвонил как-то неожиданно, неправдоподобно. И сказал собирать, потому, что завтра или послезавтра надо было лететь в Ереван.

Уже дома я спросила, а как же быть с Валиком? Его не примут на лечение? Папа ответил:

– Понятно, что тебе нет смысла лечиться одной. Поэтому, сначала, мы решим все с тобой, а потом ты там договоришься и о Валике.

Когда мы завтра были в аэропорту, мы еще почти ничего не знали. Папа продал микроавтобус за пять тысяч долларов. Но этого было слишком мало для того, что Л. А. взял меня, в качестве подопытного кролика в свою больницу.

На что мы надеялись? На бога.

Перед полетом в Ереван меня чуть ли не трясло, поэтому я выпила две таблетки амитриптилина, что б в самолете уснуть. В детстве мы с сестрой и мамой каждое лето летали на самолете к маминым родственникам в Россию, и меня сильно тошнило всегда.

В самолете, перед взлетом стюардесса прошла мимо пассажиров, предлагая им бумажные пакеты. Я взяла один себе. Самолет проехал медленно несколько метров, вышел на взлетную полосу и поехал очень быстро. Самолет набрал высоту, выровнялся, и я поняла, что это даже приятно. После съеденного обеда я уснула, вытянув на пустое кресло, стоящее между мной и мамой, ноги. Самолет был полупустой.

В Ереване мы сели в такси, водитель которого с нас стянул 20 тысяч драм. А красная цена дороги от аэропорта до нашей гостиницы была пять тысяч драм.

В двухместном гостиничном номере стояла невыносимая жара, но окна были закрыты, потому, что на улице буйствовал ураган. Город выглядел серым, а вид из гостиницы и вовсе приводил в уныние. Какие – то тусклые дома, пустые улицы… словно, только что после войны.

Утром во вторник мы вышли с мамой из гостиницы и направились в стороны телефона – автомата, что бы позвонить в офис Геворкяну. Мама договорилась о встрече.

Мы не знали улиц, не знали, в какую сторону идти, был только адрес офиса, и мы остановили такси.

Над дверью офиса было яркими большими буквами написано АРМЕНИКУМ.

В конце коридора надо было пройти налево. Там находилась секретарша, которая попросила сесть нас на стулья, а сама ушла сказать Л.А. о том, что мы пришли.

– Проходите.

Его кабинет от этой комнаты отделяли две толстые двери.

– Здравствуйте, – мы вошли.

Геворкян был невысоким мужчиной лет пятидесяти. Взгляд черный и страшноватый. Хорошо хоть русский язык здесь почти все знают. Даже названия улиц написаны по-русски.

Многие люди, которые знают этого человека, – врачи, медсестры, – потом скажут о нем, что он очень, очень хороший. Наверно так оно и есть. Хотя у этого человека были и свои отклонения.

Мы с мамой не знали, останемся здесь или нет. Все зависело сейчас от того, какое я впечатление произведу на него. То есть всецело от него. Он попросил маму выйти и стал расспрашивать меня:

– Как ты заразилась?

– Через иглу.

– Сколько времени назад?

– Я точно не знаю, но узнали мы об этом почти год назад.

– Сколько уже не употребляешь наркотики?

– Два месяца.

– Понятно.

Ему было понятно, что фраза «завязала с наркотиками» здесь не уместна.

– Парень у тебя есть?

– Да, – сказала я.

Хотя смутно догадалась, что о Валике надо замолчать и надолго. Не из—за этого врача, хоть он и не врач был вовсе, он просто создал арменикум. (С ним работал его ближайший друг, но того застрелят позже в здании парламента, вместе еще с семью другими.)

Валик из моей жизни терялся.

Но я была с характером, причем с плохим характером.

Я просто не представляла себе, что останусь одна, и мной двигала надежда, что как-нибудь, когда-нибудь мы еще будем вместе. Не смотря на то, что уже два месяца не виделись. И свадьба наша должна быть со дня на день…