Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе

Социалистическое – в особенности неосоциалистическое – общество отличает своя особая «иерархия». Сочувствия и помощи здесь удостаивается исключительно общественно-удобоваримая жертва, жертва, не представляющая конкуренции и демонстративно несущая свой крест. Как правило, это существо во всех областях бесперспективное, не вызывающее общественной зависти. И напротив, участь тех, что с умом и талантом, тем более страшна, чем более ума и таланта.

Всякому плохому и хорошему, всякому с любой стороны исключительному здесь предпочитают торжественно-убедительно-вопиюще среднее и чуть ниже среднего. Но не окончательно, не трэш-вариант, чтобы не садировать общественный нерв, не усугублять беспокойство. Здешнему жителю импонирует не лучший, но социально близкий.

То есть униженный и оскорблённый. Типический. Ну и тот, что «не высовывается». Таким образом, общество осуществляет свой регрессивный естественный отбор. Таков уклад, помноженный на трусость и зависть.

Можно сказать, что здешнее общество питается из нижайших чувств. Но оно так привычно-умело сакрализирует его высшими побуждениями (святынями, скрепами, целями).

У хаоса свои порядки

Надежда умирает последней, говорят. А ведь именно человек без надежды способен на всё. Надежда – иллюзия, тормоз. Тогда как только отчаянье имеет право©. Что же касается меня, надежды я никогда не имела, а всё, что получала, – вне и помимо её. Я более чем скептична к позитивному мышлению, не считаю мысль материальной, а добро и зло – и вовсе определяющими факторами судьбы. Святой часто оказывается ни с чем, а убийца делается героем, знаменитостью и счастливейшим человеком. У Хаоса свои порядки. И они определённо бесчеловечны.

Репрессивное сознание

Репрессивное сознание – нафталиновый фатализм.

Бог, который намеренно растворился

«Бог» -тиран, «бог» -авторитарист (а именно (и только) такой «бог» единственно возможен) – некая поистине злая сила, обрекшая бытие на бесконечное инерциальное самовоспроизводство. Безусловно, не «вы убили его». Он намеренно растворился, как злодейский умысел, что не намерен оставлять следов, не желая быть привлечённым к ответственности, но притом желая обеспечить юридическую и иную самостоятельность, самообеспеченность, самоподдержание, самоответственность и псевдонеобходимость творимого зла (мира как такового). Конечно же, это не некий рациональной разум, скорее нечто вроде насекомого, слизи, жуткой микробной силы. Микробной, но стратегически превосходящей своё творение.

Антиматериальность

Ежели даже несуществующий и (или) мёртвый бог так долго-многофункционален и репрессивен, то есть являет собой некий сюрреалистический почти, неуловимый силовой ресурс, то каким же ресурсом может являться небытие (ничто), возникшее окончательно и осуществившееся как тотальная идея и тотальная же анти (материальность)?

Культурный и религиозный запрет на деструкцию, запрет на уничтожение проистекает из этого самого понимания.

Игра в поддавки с «демиургом»

Кстати, любопытный христианский термин «спастись». А вы хотите спастись для чего-то или просто так? И отчего уверенность, что вас кто-то преследует? И с другой стороны, ежели не преследует, то от чего спасаться? И наконец, не ясно ли, что спастись, например, от смерти нельзя? Да и для чего вам от неё спасаться?

Самоё чувство вины – а именно оно провоцирует желание «спастись» – не только жертвенно-порочно, но и опасно. Признание – царица доказательств. Как в отечественном УК. С той лишь разницей, что чувство и признание виновности (греховности) есть фактически легитимизация бытийного зла. Игра в поддавки с «демиургом».

О чувствах и неврозах

Чувства – это, конечно же XIX век. Недаром околонаучные «травмы» и «неврозы» – так прижилось. Потому что – верно. Максимально точно.

Именно травмы и неврозы характеризуют тот спектр экзистенциальных переживаний, что раньше принято было именовать чувствами. Современного, конечно, человека.

Недаром владельцы витиеватых писем – как, к примеру, г-н Х и создатель плохого готического романа с мордочкой районной какой-то местечковой крыски или же обиженного хорька – выглядят в первую очередь бездарно, во вторую – крайне неискренне. Но не той высокой неискренностью, неискренностью Неуловимых, что отличает всякую Личность, Гения, Демонический Субъект, а неискренностью продавца залежалых товаров или что-то вроде.

Современный человек – это не ухудшенная копия несовременного, это человек качественно иной. Действительно, радикально изменённая модель. Как правило, в лучшую, а не в худшую сторону, как нам навязывают традиционалисты.

Про Гностического Младенца

Если бы Гностический Младенец (некто, познавший изначально суть бытия) был, что называется, социально адаптирован, то он первым делом бы бежал семьи, затем родины, а потом и самого бытия. Но Гностический Ребёнок, как правило, – дезадаптант, часто выглядящий полу-аутистом, мало приспособленный к быту. Поэтому он совершает тот же самый путь, но с точностью ровно наоборот. Так Гностический Младенец превращается в Экзистенциальную Личность.

Здесь быт выступает как демиургическая ловушка. А возможность и скорость социальной адаптации – как цивилизационный гешефт.

Инициация текстом

Проблема некоторого непонимания между автором и читателем – не в непонятном и нетипичном языке. Мой язык, к примеру, бывает довольно прост и порой брутален.

Дело в том, что текст ныне (современный и идеальный текст) в принципе не обращён к человеку или же обращён к нему весьма формально и условно.

Идеальный текст онтологически неконтекстуален. Поэтому ему нет места в какой-либо градации – философской и литературной. Он есть чистая констатация и обращён напрямую к Смыслу. То есть он и есть Смысл.

Смысл же – в моём случае – субъектен. И не подразумевает мира ни до, ни после себя. Это то, что принято именовать «апокалипсисом смысла». Конечно же, не смысла как такового, но некоего общечеловеческого смысла. Поэтому мне нет места ни среди традиционалистов, ни среди классических гуманистов.

Гарантированное бессмертие

Если и есть чаемое вами (не мной) бессмертие, то оно не в мифической вечности или же истории, оно исключительно в небытии (Ничто) – там нет ни вечного возвращения (а значит, смерти), ни лжетрактовок, ни лжеинтерпретаций. Речь идёт об общем небытии как пределе гуманизма, эгоизма, да и всякой идеи в принципе, идеи в окончательном её разумении. О небытии как о некоей сверхдемократической гарантии, апофеозе социального гешефта.

Архаичное понимание власти

Архаичное понимание власти связано в первую очередь с подчинением, со всеми этими ролевыми играми в господина и раба или же их вынужденной имитацией. Современное же рациональное сознание идентифицирует власть непосредственно с возможностью, функциональностью, владением ресурсом и, соответственно, автономностью.

Человек больной

Гуманистический психоанализ, гуманизм как таковой легализовали «человека больного», сделали его предметом интереса, неким чуть ли не абсолютом нового гнозиса. По сути, это было глубоко антигуманным, циническим актом. Больного человека насадили, словно насекомое на булавку, в гербарий культуры, и более никто даже не стремится исправить его отчаянное положение. Более того, ему предписано наслаждаться и гордиться своей болезнью – этим сомнительным символом сомнительной «избранности».

Ахиллесова запятая

У «героя», архетипического «героя», всегда есть ахиллесова пята. У меня же нет ахиллесовой пяты. В этом смысле я – не герой. Ибо архетипический «герой» – всегда демонстрация уязвимости. Религиозно-управленческий конструкт.

Материализм

Чем больше я слышу верноподданических воплей о духовности, тщедушных смертобоязненных упоминаний о «боге», чем больше я вижу начитанных профанов, говорящих о сакральности, тем бо?льшим материалистом я становлюсь.

И логика, и страдание, и тот избыточный (ненужный) концентрат бытия, что принято именовать «опытом», – всё приводит меня лишь к одному – к материализму.

Интеллект

Мудрость – это застывший ум. Кто ищет мудрости, тот пусть ищет её в обывателе. Обыватель размерен, онтологически гармоничен, он словно бы укоренён в бытии. Я никогда не хотела быть мудрой, только умной. Интеллект антидемиургичен по природе своей.

Радикальная декларация

Радикальная декларация редко является метафорой. Хотя, как правило, именно так и воспринимается. Тем не менее, ежели некое существо заявляет о воле к власти (стремлении к власти в принципе) или же о приверженности некоей метафизической и идеологической цели, как правило, оно и вправду желает власти или торжества некоей метафизической идеи. Тем не менее публика продолжает каждый раз обманываться и попадать впросак – ей всё видятся «игры», «постмодерн» или же «поэзия» там, где их и в помине нет.

Метафизика ничего не обеспечивает

Я видела интеллектуалов, которых пожрал собственный ум, не способный вычленять важное, структурировать и анализировать, и носителей знаний, медузно распластанных под собственной библиотекой. И метафизиков, поглощённых метафизикой. Да, она словно бы высасывала из них жизнь, как делает эта некая безымянная лавкрафтовская доисторическая сущность.

В случае бессубъектника – ни гнозис, ни метафизика ровном счётом ничего не обеспечивают. Скорее – наоборот. Важно и то, что, чем более «духовности» в существе (это касается всех – от буддистов до христиан), чем сильнее страсть к отказу от Эго, тем быстрее он оказывается жертвой некой всепоглощающей мутной матрицы. Он словно бы добровольно отдаёт себя ей на пропитание. В некотором роде духовность противоположна Сознанию, хоть и рядится в его одежды.

Матрица

Матрица – это лишь разделяемое безволие. Своего рода «общественное соглашение» на уровне тонких материй.

Мифология