Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе

Цивилизация хаоса. Философия, публицистика, проза и эссе
Алина Витухновская

Новый сборник публицистики, философских эссе и прозы на самые шокирующие темы от легендарной Алины Витухновской, «чёрной иконы русской литературы», как назвали её когда-то немецкие слависты.В книге чётко прослеживается эволюция взглядов, форм и мировоззрения автора, начавшего свой творческий путь с постмодернистских экспериментов и экзистенциальных провокаций, продолжившего его уже как оформившийся философ и политик.Это манифест неолиберализма европейского толка. Книга содержит нецензурную брань.

Цивилизация хаоса

Философия, публицистика, проза и эссе

Алина Витухновская

Литературное бюро Натальи Рубановой

Дизайнер обложки Антон Мырзин

Картина на обложке Яна Масловская

Редактор проекта Наталья Рубанова

Корректор Анна Клюйкова

© Алина Витухновская, 2021

© Антон Мырзин, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0055-0134-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Философия

Креативность против гениальности

Люди представления не имеют, как пыточно, каким неимоверным трудом вынашиваются идеи. Глядя со стороны на гения, на великую личность, нынешний профан в лучшем случае заподозрит его в прокрастинации – ведь он предпочитает скорость смыслу, ему нужна картина, клип, книга, выпущенная раз в месяц (год). Но величие не работает на рейтинг, хотя и может формировать его (коммерческое величие). Безусловно, составитель рейтинга в нынешней социальной иерархии выше того, кто в этот рейтинг попадает (обслуги, культурных пролов).

К слову, креативность – антоним гениальности, этакий общественно одобряемый псевдоинтеллектуальный невроз.

Сжатие реальности

Моим главным детским опасением было осознание того, что этот мир и есть окончательная и бесповоротная реальность. И что она, реальность эта, чудовищна и бесконечна. Чистое осознание ада, вполне себе архетипического ада, правда, в иной, несколько сюрреалистической интерпретации. Родившись, я не могла поверить в подлинность мира. Безысходность понимания настигла меня лет в шесть. И сохранилась по сию пору. Правда, ныне я верю в неизбежную конечность мира. Можно назвать это сжатием или сворачиванием ада. Или же – скручиванием, уползанием вечности.

Любой политик – тоталитарист

Большая ошибка полагать агрессию или, скажем, жажду власти – завуалированной апелляцией к любви. Ежели даже говорить на профанном языке – языке психоанализа, ежели в качестве игры или эксперимента признать его всерьёз, то стоит заметить: «тоталитарная личность» в своём апофеозе, в своём пределе в принципе не нуждается во взаимодействии.

Здесь тоталитарность выступает как синоним самодостаточности. К слову, любой политик – тоталитарист. И крайне правый. И левый. И либерал. Исключений нет.

Бегство от смерти

Подлинное «Я» понимает жизнь как излишество, как нечто, высасывающее силы. И видит возможность существования для себя вне обусловленного процесса. Жизнь, равн? как и смерть, ведёт к утрате идентификации и потере функциональности. Поэтому отрицание витальности (бегство от витальности) есть и бегство от смерти – вопреки распространённой (профанной) идее о том, что антивитальность равна чуть-ли не некрофилии. Тот, кто не приемлет смерть, тот не выносит и жизнь.

Философия должна быть гламурной

Философия должна быть гламурной. Сияющей. Той самой поверхностью, отражением мёртво-озера, из коего «никогда не утоляла жажду сволочь людская». А то – сплошные шероховатости, погрешности, бугорки, целлюлитный орешек мозга. Болотистая «наука».

Принуждение к счастью

После принуждения к бытию (насилия, имя которому – рождение) самым отвратительным видом насилия является принуждение к счастью. «Разве ты не счастлив? – спрашивают тебя стервятники лжизни. Разве ты не хочешь быть счастлив?»

Понятие о том, что для кого-то может существовать иная иерархия ценностей, что «быть счастливым» – это подвергнуться тотальной деперсонализации, быть исковерканным, лжеинтепретированным, поставить своё «Я» под угрозу, – это понятие тотально отсутствует.

Отсюда видим мы скомканные, вымученные типы тех, кто выставляет на публику «достаток», лжесоциальный статус, эмоциональное довольство – в виде оскалов деформированных улыбок.

Заблуждения о литературе

Владеть словом – не значит испытывать эмоции, это значит знать, как вызвать их у людей.

Политература

Советская литература – это художественная самодеятельность, конечно. Нечто искусственное, существующее автономно, абсолютно вне общемирового культурного контекста. Единственное, что может спасти (и порой спасает) совлита – политический контекст. Особенно если совлит – человек хороший. Собственно, так, как правило, и бывает: и совесть нации, и человек хороший, а писатель – так себе. И да, чем лучше человек, тем хуже в нём писатель. И наоборот.

Роскошь безумия

Одни сходят с ума от безысходности, другие же, напротив, остаются нормальными. Ежели речь не идёт о врождённой патологии, сойти с ума – это роскошь. Это ещё и надо себе позволить. В основе же своей мир наполнен типовыми (то есть неразличимыми, невычисляемыми) безумцами, одетыми в намордник Нормы, как иные – в смирительную рубаху. И «бог» знает, сколько надобно им сил, чтоб выносить безысходную трезвую обречённость своего бытия.

Засансарило

Большинство людей так устаёт к середине, а тем более концу жизни, становится столь инерциально-податливо, что попросту не имеет возможности продекларировать волю к небытию, переставая осознавать «Я-Самость», становясь некой животной машиной. О них можно сказать – бытие засансарило.

Сартр

Моралист всегда проигрывает гению. Как, впрочем, и общественник. В этом смысле Сартр, критикующий Бодлера в своей книге, предстаёт далеко не в лучшем свете. И тот же Сартр, вступивший в французское Сопротивление – лишь общественный деятель послевоенного гуманистического разлива. Сартр, отказавшийся от Нобелевской премии, – не более чем предсказуемый социалист-левак. Забудь же о трёх этих моментах его биографии, перечитай его прозу вне общественно-идеологического контекста – и перед нами снова гений.

Мир как конкурент

В моём представлении всегда отсутствовал «идеальный мир» – или же мир, «каким он должен быть». Вместо этого мира зияла чёрная пустота, ничто. Оказывается, сие нетипично, хотя, на мой взгляд, предсказуемо, банально и просто весьма. Меня никогда не угнетал «ужас мира». Более того, чем мир был хуже, тем более он меня устраивал.

Сумасшествие как вид комфорта

Когда некто проговаривает симптоматику чужого безумия, он как бы отгораживается от него. Чертит вокруг себя магический круг. Говорит «чур меня!», то есть совершает некое терапевтическое ритуальное действо. Но бывает и наоборот. Приглядитесь к тем, кто хохотал над чужими пороками и девиациями. В какой-то момент жизни многие из них приобретают чудовищные и болезненные свойства тех, над кем ещё недавно смеялись. Вы полагаете, это наказание? Проказа? О нет! Просто безумие – это порой и вид комфорта. Безумие – зона комфорта. Обретение шизоидного уюта, забегание ошарашенного существа в последний психический загончик перед прыжком в яму, на дно полного уже (и сладостного) распада.

Бегство в смерть

Есть такая форма трусости – бегство в смерть. Кажется, Россия здесь – геополитический пациент, в предчувствии мирового апокалипсиса взявшийся бряцать оружием в заведомо проигрышном сценарии. Такое поведение, как правило, кончается комичным и позорным поражением. Особенно в случае, когда чаемый апокалипсис не наступает. Это и будет та самая «гибель империи», что в книгах описана. Классика жанра.

Язык – репрессивная форма бытия

Язык, помимо прочего, – репрессивная форма проявления бытия. Недаром было солгано: «В начале было слово». Конечно, в начале было не слово. В начале была Боль. Или же – Понимание Природы Вещей. В стране победившей логократии, коей является Россия, слово репрессивно вдвойне. Вы заметили, с каким поистине мазохистским удовольствием русские перешли на советский? Особенно это касается деятелей культуры, в коих, кажется, уже коряво-бюрократический агитпроповский посыл победил всякое здравомыслие.

Как выпасть из матрицы