Дочки-матери

– Пока не знаю, – честно ответила она.

В трубке послышался какой-то шум, скорее всего – хлопнула входная дверь подъезда, где сидел Бородин.

– Я позвоню тебе завтра, – торопливым полушепотом пообещал он. – Ты будешь дома?

– Не знаю, – эхом отозвалась Наташа.

Она вновь осталась один на один с белым четырехугольником письма. Из кастрюли на кухне валил пар. Наташа стала держать конверт над паром, обжигая пальцы. Бумага разбухла, стала влажной. Когда Наташе удалось открыть конверт, руки ее дрожали, а сердце металось между горлом и животом.

Круглые Леркины буквы бросились врассыпную, затем слиплись в слова, а те, в свою очередь, горохом покатились перед глазами.

«Почему это бывает так больно?» – наконец сложилось в единую строчку. Наташа попыталась взять себя в руки и прочитала первые пять строк. Дойдя до строчки про «больно», вернулась к началу. Что-то внутри, натянутое до предела, со звоном лопнуло, и теперь в голове стоял монотонный звон.

«Первый раз у нас ничего не получилось, я убежала, – сообщала Лерка. – Но Юрка уговорил меня попробовать еще…»

Наташа почувствовала, что у нее пересохло во рту. Так, что стянуло губы. Она схватила чайник и хлебнула из носика. Даже кипяченая вода отдавала хлоркой.

«Но второй раз было еще хуже! Эта ужасная боль, я думала – умру от боли! А кровь! Сколько было крови! У меня вся одежда была в крови!» Наташа поняла, что стучит зубами. Хотелось кричать, пробить стенку кулаком, завыть от обиды и непоправимости того, что случилось. Лерка, одуванчик, что ты натворила? Разве она, мать, не говорила ей? Разве не предупреждала, что секс раньше времени – как недозрелый плод, жесткий и горький… Господи, что делать-то теперь?

«Аня, скажи, почему все восторгаются этим? Почему все этого хотят?» – спрашивала Лерка подругу, и Наташа проклинала расстояние, что разъединяет сейчас ее с дочерью.

Сначала она злилась на Лерку. Окажись дочь сейчас, сию минуту здесь, рядом, Наташа скорее всего отхлестала бы паршивку по щекам, накричала бы и затопала ногами. Давно ли Лерка, глядя матери в глаза, говорила, казалось, искренне, что да, она все понимает и ничего такого себе не позволит раньше времени. Потому что да, аборты, болезни и врач-гинеколог. И незрелый организм.

Да, она не дура и зла себе не желает.

И вот на тебе! На улице после дискотеки, в каких-то кустах, среди мусора!

Наташа металась по квартире, не в состоянии сидеть на одном месте. Теперь она злилась на Юру. Сопляк! Какое он вообще имел право воспользоваться Леркиной симпатией, склонить девчонку к сексу, в котором сам ничего не понимает?! Идиот! Фильмы, что ли, не смотрит, журналы не читает? Неужели трудно было организовать вокруг этого элементарную романтическую атмосферу? Придать всему более-менее цивилизованный вид, если уж приспичило? Дегенерат! И она это чувствовала! Она сразу невзлюбила этого Юру, у него на морде все написано! Ее Лерку! Которая из ангин не вылезает, у которой и месячные толком не установились, скачут, как им заблагорассудится!

«Теперь я его избегаю, – делилась Лерка переживаниями. – Представить себе не могу, что это может повториться! Вчера он подсылал пацанов, чтобы позвали меня на улицу. Я не пошла. Проревела весь вечер. Ведь я так люблю его…»

«Какое там «люблю»! – негодовала Наташа. – Держись от него подальше, дочка! Ничего хорошего от него ждать не придется. Недомерок!»

Наташина голова кипела. Было три часа ночи, а она, одна в своей двухкомнатной квартире, металась как тигрица, у которой отняли детеныша. И за что ей такое наказание? Первая электричка в шесть утра! Ночь покажется бесконечной. Такое ощущение, что ты ходишь по раскаленным углям, потому что наступить больше некуда.

Она представила, как примчится утром в деревню и скажет… что? Они вчера только распрощались. Свекровь полезет с расспросами. Рожнов тоже что-нибудь заподозрит. Что же делать? До пяти утра Наташа плавилась на медленном огне, а в пять обратила внимание, что все еще сжимает в руке злополучное письмо. Прямо под пальцами оказались строчки, на которые она сразу и внимания-то не обратила. После прощальных слов и приветов стояло: «Аня, купи и вышли мне, пожалуйста, тест на беременность».

Наташа схватила с крючка плащ, сумку и стала метаться по квартире, не в состоянии найти туфли. Когда нашла и уже открывала дверь, в спальне зазвонил телефон. Кто может звонить в пять часов утра? Наташа вернулась в спальню и взяла трубку.

– Наташа? Это Юля Скачкова. Помнишь такую? Я прошу тебя: срочно возьми такси и приезжай ко мне. Мне плохо.

Глава 2

Юля выслушала заявление нотариуса и ничего не поняла. Она даже вопроса никакого не задала. Тот сам догадался, что клиентка не въехала, и во второй раз четко и ясно повторил информацию. В глазах у него мелькнула смесь сочувствия и интереса. Что она теперь станет делать, в такой тупиковой ситуации?

Юля молча щелкнула замком сумочки и сухо распрощалась с нотариусом. Оказавшись на улице, она с недоверием осмотрелась. Пейзаж вокруг будто подменили. На небе громоздились сизые тучи, тщательно пряча солнце. Но оно пробивалось сквозь их плотный дым и высвечивало ближайшую пятиэтажку ядовито-синим.

«Как он мог? – с раздражением подумала Юля. – Неужели нельзя было посоветоваться со мной?»

Конечно. Для Никиты всегда самое главное было – продемонстрировать свою независимость и самостоятельность. Продемонстрировал!

Впервые за три месяца Юля подумала так о муже. Одернула себя: о мертвых плохо не говорят. Нужно теперь думать, что делать. Необходимо с кем-нибудь посоветоваться.

Шагая через сквер, Юля перебирала в уме всех своих знакомых. Подруги отпадают. Ни Светка, ни Жанна не разбираются в подобных вещах, находясь за мужьями как за стенами. Как, впрочем, и она до недавнего времени. Юридическая консультация? Там скорее всего скажут то же, что и у нотариуса: она не имеет на собственную квартиру никаких прав.

Нет, здесь нужен человек, который знал лично Никиту, знал их семью. Кто знал хорошо и помог бы разобраться, вложив в это дело, что называется, душу.

Перебрав в уме всех знакомых и сослуживцев мужа, Юля остановилась на Солодовникове. Именно он оказался рядом, когда случилось несчастье с Никитой, и он же, поскольку Юля находилась в полной прострации, организовал похороны и поминки, встречая и провожая Никитиных родственников. Кажется, он говорил что-то вроде: если понадобится, обращайся.

Юля нашарила в сумочке записную книжку и набрала на мобильнике номер Игоря. Он подъехал довольно быстро. Юля успела только выкурить сигарету и подойти к трамвайной остановке. Черный «мерс» Игоря бесшумно подкатил к самым ее ногам.

– Классно выглядишь, – похвалил Игорь, когда Юля нырнула в комфортабельное нутро машины, пропахшее дорогим мужским парфюмом. Ей сразу стало душно. Она опустила стекло и ответила:

– Ты тоже.

Игорь, видимо, почувствовал ее настроение и попытался пристроиться к ней психологически.

– Что-то случилось?

Он вел машину вслед за трамваем, ожидая от нее указаний.

– Ничего, – усмехнулась Юля. – Кроме того, что три месяца назад разбился Никита. А вместе с ним – вся моя жизнь.

Юля полезла в сумочку за сигаретой, лаковая кожа сумки выскользнула из рук, упала, что-то посыпалось Юле под ноги.

– Сейчас остановимся где-нибудь и поговорим, – пообещал Игорь. Нажал кнопку бара, и перед Юлей оказались сразу пять видов сигарет. Она выхватила наугад, закурила.

На набережной в этот час было мало народу. Они сели за пластиковый столик в тени подстриженного тополя. Игорь взял бутылку пива и сок.

– Значит, тебе теперь негде жить? – уточнил Игорь, облизывая с губ пену.

Юля кивнула.

От того, что она рассказала Солодовникову о своей проблеме, на душе не становилось легче. Более того, ее не устраивало что-то: то ли его покровительственный тон, то ли равнодушие и небрежность официанта, который даже не удосужился протереть ее стакан, то ли что-то еще.

– Понимаешь, он словом не обмолвился, что записал эту квартиру на свою мать. Я как дура пришла вступать в наследство.

– А там – облом, – закончил за нее Игорь, наливая себе из бутылки новую порцию и кивая в такт ее словам. Он вел себя так, будто подобное происходит сплошь и рядом. – А со свекровью нельзя договориться? – предложил Игорь, хрустя чипсами. – В конце концов, Никита купил эту квартиру для себя, она это знала. Думаю, ты сгущаешь краски. Ваша с Никитой дочь – ее внучка.

Юля усмехнулась.

– Ты не знаешь мою свекровь. У нас с ней отношения напрочь испорчены. Она будет рада видеть меня у разбитого корыта.

Юля отвернулась и посмотрела на Волгу. Тучи уползли на противоположный берег, вымытое солнце трогало воду искристыми лучами. Когда они с Никитой начали встречаться, свидания назначали исключительно здесь, на набережной. Когда смотришь на воду, на далекие очертания другого берега, кажется, что все впереди замечательно, а город такой же красивый, как это место, и ощущение молодости и счастья легко бежит по венам и артериям подобно реке.

Они поженились, когда Никита был на третьем курсе, а она – на первом. Свекровь была в ужасе. Ее единственный сынок, надежда всей жизни, и вдруг… Ладно бы невестка попалась из обеспеченной семьи, а то так, голь перекатная. Когда сын все-таки женился, не вняв мольбам матери, та надулась и заняла позицию наблюдателя, готовая в любой момент вставить едкое словцо по поводу никудышной жены Никиты. Но Никита имел удивительное свойство – он всегда плевал на чужие советы. Выслушивал их с лицом «себе на уме» и, посмеиваясь, обещал сделать все, «как скажете». И делал так, как никто от него не ожидал.

– И все-таки поговори со свекровью. Внучка все же…