Голоса спящих миров

– Мы перенесём ваше сознание в смертную оболочку, – продолжал агент, – как и сказано в договоре, в пункте седьмом второго раздела.

– Чудесно! То что нужно! Знал, что вы не подведёте. Мне пожалуйста просто красивую взрослую особь мужского пола. Я не планирую в нем долго задерживаться, но все же в старики, думаю, мне будет некомфортно.

Выбор пал на высокого блондина в очках. Собственно очки как раз и заинтересовали меня. Вместилище с дефектом. Я подпрыгивал от нетерпения: интересно каково это плохо видеть? Я мог настраивать своё зрение, корректировать четкость и яркость, выделять, к примеру на коже, определенные участки, которые хотел разглядеть получше, видел поры, таящиеся в них луковицы волос, сальные железы, жировые клетки, мог проследить взглядом кривизну борозд кратеров на Луне, мог отключить периферическое зрение, когда мне надоедала жизнь, мельтешащая вокруг. Но каждый день впитывать поблекшие краски и пытаться угадать, что скрыто в размытых контурах знакомых предметов: новые смыслы или отчаянно ускользающее время?

Мне нравилось изучать природные дефекты. Я вспомнил вазы на похоронах человека-медузы и представил природу мастером кинцукурой. В Со-Хранении любили возрождать забытые искусства, и кинцукурой наряду с чайными церемониями как раз вошли в моду. Так вот я представлял, как природа склеивала части в целое, недостатки превращала в предмет размышлений. Скрывала за золотой заплаткой изъяны, восполняла недостающие фрагменты, переставляла мозаику из людей и хрупкостью человеческих тел постоянно напоминала о превратностях судьбы и принятии перемен. Порой и вовсе не прятала трещины и нестыковки, выпячивала их, выставляла напоказ и говорила: «Смотрите, вот изломанный человек, каждая поломка рассказывает его историю и не заслуживает забвения».

Природа долго издевалась над нами. А когда Хранитель показал, что ни в одном даже самом прекрасном несовершенстве мы не найдём совершенства, к которому так стремимся, что бы там не говорили философы и гуманисты. Что конечность жизни не даёт нам приблизиться к желаемой гармонии и что кинцукурой, как бы мы им сейчас не восхищались, всего лишь попытка самообмана, мы получили возможность отомстить природе. И сами стали мастерами и теперь склеивали и покрывали золотой краской или предавали забвению по собственному желанию.

У выбранного агентством блондина кисти были как раз золотыми, солнце выжарило ему кожу лица, шеи и рук. Он шёл стройными рядами кукурузы, высаженными от забора маленького белого домика с красной крышей и флюгером в виде стрелы, до кромки горизонта, куда стремительно падал день и моё существование в идеальном теле. Я закрыл глаза, расправил плечи и ощутил невидимую связь с угасающим светилом. Я уйду, чтобы возвратиться вновь. Завершу долгий день и встречу утро нового.

– Сейчас он погрузится в сон, – сообщил агент.

Он нажал очередную кнопку, корзина выпала из рук блондина, кукурузные початки выпали один за другим, с глухим стоном легли на землю, – утром медики ввели ему специальный раствор с наноботами. От моей команды они пришли в действие

Человек упал не столь красиво: ноги подкосились, голова стукнулась о грудь, тело припало к земле и будто вросло в неё. Я поковырялся в общей памяти и отыскал символичный смысл любого урожая: жатва, коса, сбор, завершение.

– Интересно, – я поспешил поделиться открытием с агентом, – им специально дают ковыряться в земле, выращивать эти… плоды… и пожинать, – общая память подсказывала слова, – урожай? Чтобы они глубже понимали свой выбор? Чтобы легче принимали конец?

Агент отключил воспроизведение. Разумеется, мы не шли за выбранным телом, наблюдали за падением человека с экрана на ладони агента.

– Не думаю. Им же надо чем-то заниматься, и надо что-то есть. Общество Со-Хранения не снабжает их провизией.

Агент не обманул, недалеко от фермы располагались похожие на соты лаборатории, каждая ячейка предназначалась для разных манипуляций. Каких именно агент не распространялся, он молча провожал меня к восточному корпусу. Сумерки не дождались, пока солнце завершит путь за край земли, скопились за стенами ячейки и жадно смотрели, как трое медиков помогают мне улечься в процедурное кресло. Мой контейнер, как я решил называть временное убежище духа, лежало на столе. В помещении переноса блондин больше не виделся мне интересным. Под рубашкой с длинными рукавами и мешковатыми штанами, которые медик срезал одним движением пальца, «контейнер» оказался бледным, покрытым пятнами хаотично разбросанных родинок. На переносице остался след от очков, нос был длинноват, в белёсых волосах я разглядел перхоть, под короткими ногтями грязь. Не золотую пыль, чёрную землю. Никакого кинцукурой. Только неизбежность принятого решения.

– Напоминаю, – агент склонился надо мной. Серые глаза смотрели равнодушно, от его волнения не осталось и следа. Видимо, наконец догадался отключить эмоции, – На данном этапе отказ от процедуры не возможен, – договорил он и отошел в сторону.

– Я в нетерпении! – улыбнулся я одинаковым медикам, окружившим кресло.

– Что ж, – ответил один из них, голос звучал глухо, мешал защитный слой на лице, – попрошу вас отключить внешний контур. Мне нужен доступ непосредственно к телу.

Чешуя слетела по моему безмолвному приказу. Я остался голым, как человек, погруженный в сон и не подозревающий о том, что скоро его тело займёт чужак, а дух улетит куда-то в некуда. Или в рай. Или в ноосферу. Или в другое тело, ещё не рождённое. Не знаю, каких суеверий придерживались отщепенцы Южного полюса.

Но даже голый я выглядел сияющим богом рядом со своим будущим вместилищем. Я был здоровьем, цветением, бессмертием.

Медик опустил над нами общую выгнутую планку, гибкий щуп отсоединился от гладкой поверхности, раздвоился, потянулся к нам тонким сверкающим жалом. Я повернулся к будущему «я» и шепнул: «Привет!»

– Пожалуйста, не дёргайтесь! – приказал медик.

Я усмехнулся, он явно нервничал. Близость смерти тревожила даже неподвластных ей. Я посмотрел прямо на жало. Голова дёрнулась, лоб пронзило вспышкой.

Мне снился сон. Я стоял у края бездны и падал в неё. Падал бесконечно и не целиком, я будто отделялся крохотными частями и по крупице улетал в бездонную пропасть. Частицы меня вились золотой пылью, сверкали краткое мгновение и исчезали в глянцевой черноте. Первый в моей жизни сон таял быстро. Гражданам Со-Хранения сны не снились, ведь Хранитель не видел снов. Ускользая, сон подкинул последнее ощущение, что-то легкое и пушистое щекотало нос, и я чихнул. От души, напоследок.

– Я не понимаю! – я бежал вслед за улетающим планером.

Тень скользила по кукурузным стеблям, я цеплялся за убегающий призрачный хвост. Агент Смерти не глядел вниз. Договор был исполнен, его ждал новый страдающий бессмертием клиент.

– Марк! – женщина с желтой косынкой на голове бежала за мной следом. Я оборачивался и в расплывающемся перед слабыми глазами зелёном море её голова казалась мне солнцем, упавшем на землю, промахнувшемся мимо горизонта и теперь скакавшем среди кукурузы в жалких попытках вернуться в небо, – Марк, остановись!

Я проснулся рядом с ней. Лежал, уткнувшись носом в пушистые каштановые волосы. Женщина пахла тёплом земли, разогретым полднем, а ещё сладким молоком – ребёнком! Ребёнком, который кряхтел и ворочался у неё под боком, вот-вот собираясь проснуться.

Я уставился на женщину, на ребёнка, на свои загорелые руки и бледные предплечья, ощупал впалую грудь, длинный нос. Левая рука сама собой откинулась к тумбочке, взять очки. Очки хрустнули, я сжал их слишком сильно.

Окно дохнуло жарким воздухом, ветер приподнял голубые занавески и в мутном свете, за окном, я заметил удаляющееся чёрное пятно. Глаза мои выхватили это несоответствие – бесформенную угольную кляксу среди смазанной зелени и синевы. Ни темноты замкнутого тесного пространства, ни прозрачных стен ячейки, в которой я должен был восстанавливаться, ни моего привычного, безукоризненного тела рядом, ни тем более нового, улучшенного, с дурацкими крыльями или хотя бы с павлиньим хвостом. Я проснулся в смертном человеке, в Предельном.

Я побежал за агентом, догнал, упал на колени, вцепившись в его матовые гладкие ноги. Пот смешивался со слезами, я задыхался, открывал рот и не мог говорить.

– Я же должен был умереть, – я дрожал и дрожь корежила язык, стучала зубами, дребезжала гортанью, – Гроб. Черви. Настоящая смерть!

По телу агента прошёл разряд, меня отбросило защитным полем, я перекувырнулся через голову и услышал, как хрустнула шея.

– Мы с вами подписали договор. Я просил вас его прочитать. Вы его читали?

– Да! Конечно! Нет… Да, пробежал глазами.

– Не удивительно, что вы выбрали близорукое тело. Я просил вас прочитать, несколько раз акцентировал ваше внимание. Согласно договору вы выбрали естественную смерть и погребение. Мы предоставили вам такую возможность. Вы проживете одну стандартную человеческую жизнь и умрете тем способом, что представился вам самым… – он совсем перестал скрывать эмоции, говорил со мной снисходительно, с презрением даже.

– Марк! – раздавалось за спиной.

Крик утонул в тихих словах:

– Нескучным.

– Марк! – голос принадлежал женщине. Тело мое откликнулось на зов. Сердце потянуло в дом, я боролся со странным чувством и полз к агенту. Земля обжигала.

– Вы будете в полном сознании, когда жизнь завершится. И ощутите весь спектр желаемых эмоций.

– Но потом… потом я снова вернусь в своё тело и буду жить?

– Ваше прежнее тело утилизировано. Жители Южного полюса не являются гражданами Со-Хранения, им не представляются услуги бессмертия. Я должен был убедиться в удачном заверении процедуры. Прошу меня простить, меня ждут клиенты.

Агент бросил на землю папку с бумагами. Бумага… документы Предельных! Листы взмахнули серыми крыльями и раскрылись перед моим длинным носом: «Марк Покровский. тридцать шесть лет. Женат. Есть ребёнок. Занятие: земледелец. Предполагаемый срок жизни: шестьдесят лет».

Я видел плохо только вдаль, строчки кидались в глаза с неумолимой ясностью. Много чёрных глупых строчек не обо мне. Не обо мне.

Я не догнал планёр. Зато женщина догнала своего Марка, целовала ему плечи, шею, губы. Он молчал, потому что мне нечего было сказать. Никогда ещё не чувствовал себя настолько переполненным горем и настолько от него пустым. Я смотрел только на кайму грязи под ногтями. Никаких тайн клеток, никаких очертаний кратеров, никакого кинцукурой – только бездна, в которую я упал.

Автор

– Здесь книга и сценарий, – Дэвид подкинул маленький кубик, поймал, перекатил в пальцах. Грани ещё хранили тепло свежезаписанных мыслей.

– Приятно иметь дело с опытным писателем, – Кемпбелл возился с бутылкой. Золотая фольга висела рваной мишурой. Он отгрыз её зубами. Пробка не поддавалась. Кембелл решил поберечь зубы, ковырял вилкой, – к этим бутылкам нужен какой-то штопор.

– Меня бы и протеиновый коктейль устроил, – Дэвид не разделял восторгов Кембелла. Он предпочитал всё новое. Новые главы, романы, серии. Обновление счета.

– Я специально выписал коллекционное шампанское, – литагент наконец справился с пробкой. Пена зашипела, поднялась фонтаном. Пузырьки звенели, сталкивались. Дэвид принял бокал, поглядел на блики, цвет шампанского напомнил ему солнце, выглянувшее из-за туч, – Эти начинающие бегают за нами со своими идеями. Блестящими порой, не спорю. Но они не понимают рынка. Их идеи как эта бутылка. Нужно потрудиться, чтобы понять. И стреляют один раз на сотню. То ли дело ты, Дэвид. Что ни день – шедевр. Опыт… Завтра ждать?

– Конечно. Как договаривались, – Дэвид отпил глоток, поморщился. Придётся выпить три, а то и четыре чашки травяного чая. Горечь высушила нёбо.