Юпитер цвета корицы

Стоит ли вообще говорить, что я как дурак наслаждался любовью к Кэт. И больше не любил Алину.

***

Я пробирался к дому ночью, занимал пост в кустах под окном столовой. Хотелось выть на луну, но я утыкался в Юпитер и множество его альтернатив, разбросанных по темному небу тенями разной яркости и толщины. Спутники гиганта напоминали «блинчики» – брошенный плоский камень, скачущий по спокойной воде. Юпитер бросил один камень, а получил множество следов. Я мог бы просто уйти по ним вдаль, но вместо этого высматривал Алину и мою замену.

Они не пропускали ни одного угла в доме. Пол, стол, подоконник, стул, опять пол. Кровать и диван скучали по их близости, но дом стонал от наслаждения. Понятно. Что тут мудрить? Алина хотела того, от чего я бегал последние месяцы, от чего наотдыхался вволю в стазисе. Она хотела нас, связанных воедино. И Цветочный рай предоставил Алине такую возможность, отрастил ручки, ножки и седоватую голову, и поставил улучшенного Виктора у ее порога. Прыгнула ли Алина ему на шею? Обхватила ли стройным телом в серебристом комбинезоне, как последняя выжившая анаконда Амазонки, сжимая все сильнее и требуя покориться? А он, ответил на её требование? Есссстесственно. Мысли в голове шипели змеей, и я кивал им.

Алина переключилась на обретенного Виктора также легко, как я на Кэт. Мне ли судить её? Но я не бросил Алину. А она меня выкинула за дверь, стряхнула под окно, как мусор.

Сперва я ломился в соседские дома.

– Здравствуйте. Я вызвал шаттл с основного корабля, за мной прилетят через два дня. Да, проект на Меркурии, срочно вызвали. Можно мне переночевать у вас?

– Вы интересный человек, Виктор Юрьевич. Мы все вам многим обязаны. Еще бы! Без вас, без всего «Заслона» не было бы никакой Каллисто. И нас тут не было бы. Правда, дорогая?

– Да-да, милый. Каллисто – рай, я надеюсь, скоро принтеры Виктора Юрьевича достроят остальные поселки, и мы сможем ездить куда-нибудь на выходные. А вы, Виктор Юрьевич, сможете подыскать там симпатичный домик.

– Можно мне переночевать у вас? Две ночи?

– Простите… простите, но нет.

– Нам будет весьма неловко перед Алиной Геннадьевной.

Я облизывал пересыхающие губы и топал к другому дому.

– Здравствуйте. Я вызвал шаттл с основного корабля, за мной прилетят через два дня. Да, проект на Меркурии, срочно вызвали. Можно мне переночевать у вас?

– Вы интересный человек, Виктор Юрьевич.

– Нет?

– Простите, нет.

Я прошел двенадцать улиц, под конец у меня пересохли и зубы, я почти чувствовал, как они крошатся о мою лживую просьбу и их не менее лживую неловкость. Я врал про шаттл. Корабль не выходил на связь. Я кричал на собственное запястье, требуя капитана, менеджера турфирмы, своего личного секретаря, базу на Меркурии, родную мать, и получал в ответ молчание. Сквозь него я различал горловое пение Юпитера и вновь видел измученные лица в его облаках, стоило прикрыть веки. Юпитер знал, что я лжец, что все мы лжецы. Ведь соседи говорили «нет» не ради Алины. Впустить меня равнялось признанию: мы пользуемся подарками Рая и знаем о подарках других, но если примем тебя, то примем свою ложь друг перед другом. А значит, не сможем больше наслаждаться тем, на что не имеем прав.

В одном доме мы почти приблизились к правде.

– Вам нечего здесь делать, Виктор. Поторопите шаттл. Или, – долгий, взгляд сквозь ряды домов, – идите туда. Мне кажется, там есть выход. Вы его найдете.

Мне не потребовалось разъяснений. Уйти туда значило – за защитный купол, куда манила Кэт по ночам. До суетливых роботов-гигантов, распечатывающих здания на недоформированном участке. Или дальше, ко льдам, сковывающим океаны, которые еще принадлежат Каллисто. В Вальхаллу из Асгарда.

Но я не воин! Я инженер. Я, если задирать подбородок повыше, творец. Ни первых, ни вторых не ждут в Вальхалле. Если уходить, то во тьму. И вместе с Кэт. Потому что один я не решусь. Один я дойду разве только до окна столовой, подглядывать за самим собой, седым и потным, и Алиной, гибкой, громкой, гордой даже на столе.

Собственно, в этом и таилась причина ночного бдения. Меня бросила Алина. Бросила Земля. Бросила Кэт.

Кэт приносила безделушки. Где она их прятала, разве что в густых волосах? Работницы Зоны Отдыха редко носили что-то кроме газовой пелерины, и Кэт на Каллисто не окутывала даже эта преграда. Её не смущала нагота, и я верил, что так должно быть. Она показывала, куда мне лечь, как смотреть на неё, как говорить о безделицах: о бумажной книге деда – на семидесятой странице я ногтем отметил фрагмент.

«Мы… мы обычны, мы трава Вселенной, и гордимся этой нашей обыкновенностью, которая так всеобща, и думаем, что в ней все можно уместить. Это была такая схема, с которой отправлялись смело и радостно вдаль, в иные миры! Но что же это такое, иные миры? Мы их покорим или они нас – ни о чем другом и не думали…»[1 - Станислав Лем «Солярис»]

Из этой же книги я взял те самые слова, что разместил на фасаде нашего комплекса. «Мы не хотим завоевать космос, мы лишь хотим раздвинуть границы Земли до самых его пределов». Я лишь слегка перефразировал.

О сувенире с Венеры, мать привезла его в год, когда я поступил в университет. Небольшой квадратик вмещал в себя пляж, шумело море, летели в лицо брызги, катались на досках люди. Я мог толкнуть волны пальцем и палец оставался мокрым. Я тогда ни разу не был на море. А потом наелся им вдоволь и закинул мамин сувенир в гуманитарную посылку для колоний на Церере.

О дипломе специалиста по терраформированию и урбанистике. О первых днях в «Заслоне», когда мне подарили поддерживающую красную кружку с эмблемой – наше заслоновское солнце-шестеренка и его три луча, связанные с бесценными для молодого меня качествами сотрудников «Заслона» целеустремленностью, ответственностью и самосовершенствованием. О своей влюбленности в коллегу из медицинского блока, она занималась разработкой умных швов и еще сложно осознаваемым проектом замедления внутриклеточных проектов. Я не говорил о ней родителям, никогда не упоминал в разговорах с Алиной, и лишь один раз упомянул для Кэт. Чтобы она смогла в деталях воспроизвести светло-каштановые волосы, безжалостно затянутые в узел на затылке, ямочку на правой щеке и родинку на шее, острые лопатки, сложенными крыльями выпирающие из-под белого халата и скрещенные ноги, и быстрый жест рукой – «иди-иди, Витя, мешаешь». А я все не уходил. С ней не приходилось убеждать себя «я люблю», я обожал её также легко и естественно, как дышал, а дышал рядом с ней учащенно и горячо. Я плохо понимал, что она говорила о возможностях применения своего проекта не только в борьбе с онкологическими заболеваниями, но и с победой над смертью как таковой. Я приносил ей кофе и просто слушал её голос.

Кэт тоже многое приносила. Но уносила куда больше. Я терял воспоминания. Дед исчез по частям. Растворились пятна на руках, затих требовательный голос, смягчились плечи, которыми дед так пренебрежительно дергал, когда мать заикалась о продлении жизненного срока. Он остался во мне насечкой от ногтя на пыльной странице, где от фрагмента сохранилось предложение: «Мы покорим их или они нас». Исчезла и та девушка, забрав с собой теплый, медовый оттенок волос, сложенные под халатом крылья и пылкие речи о победе кого-то над чем-то.

Кэт отняла и мою волю. Я полз за ней по дому, пока она была со мной. Я бы прилюдно полз за ней по улицам, как делали некоторые соседи, думая, что их никто не видит. Их и не видел никто, потому что ложь отлично прикрывала глаза. Я бы дополз до пределов поселка. Если бы Кэт позвала еще раз.

Мы стояли на границе, и полусфера разделяла её мягкое тело пополам. Человека она разрезала бы, одна прижженная часть упала бы к моим ногам, другая на безразличную поверхность необработанной Каллисто. А Кэт стояла и улыбалась.

– Никто не будет нам мешать.

Я не пошел за ней. Потребовал от неё вернуться. «К ноге», – словно приказал я, целуя её плечо. В кровать. Делай то, что делала в Зоне: лишай меня разума, забирай из настоящего мира, где я ценю достижения и ничего кроме.

И естественно, она меня бросила. Женщины любят, когда ты берешь то, что они предлагают. Потому что они всегда предлагают всё, что у них есть.

***

Виктор сожрал Алину в столовой.

– Хорошо, хоть ты не даешь обещаний, – рассмеялась Алина ему в грудь.

Я торчал за окном лохматым цветком, требующим заботы хозяйки. Юпитер висел ближе в утренние часы и заглядывал в окно пенистым ликом вместе со мной. Я ловил его отражение в стекле и гонял во рту привкус недоступного кофе. Ассоциация Алины вошла в меня так же крепко как и виноградная сочность Кэт. Я мог думать их образами, а Юпитер завывал мне в ухо.

На её странную фразу Виктор не ответил. Трудился всю ночь, счастливый, почти лучистый от неиссякаемой энергии. Я завидовал, Алина периодически удивлялась, звонко и трепетно. А под утро распалась на атомы. Я видел их. Не говорите, что их не увидеть невооруженным взглядом. Как еще назвать то, что мне открылось? Длинные руки, острые коленки, голубые прожилки вен на изящной шее, фиолетовые волосы, стрелы ресниц, изгиб довольных губ – всё отделилось, поднялось в воздух и легло на пол. Виктор исчез. Выполнил свое предназначение.

Я ударился головой о стену дома, когда выбирался из кустов. Рванулся вперед, разодрал лоб о шершавую поверхность, вылетел на улицу. Все цвело и пахло. Цветы, деревья, дорожки, велосипеды, самокаты, искусственное солнце, прыгающий камушек спутников. Пел многоголосый Юпитер, я слышал его в ушах и под кожей, в пятках и почему-то в копчике, отяжелевшем, мешающем забегать в дома. Соседи не встречали меня милыми улыбками отрицания.

Тук-тук! Кто там? Никого там, Виктор Юрьевич? Стучите и открывайте не запертые двери. И там, внутри, никого!

Он сожрал Алину. Пусть она растворилась, искрами или атомами, неважно, он сожрал её! Частицы Алины втянулись в Виктора, что явился на мое место, и, я уверен, втянулись с радостью, с предвкушением исполнения настоящей мечты.

Капитан корабля мечтал о космических приключениях. Моя мать мечтала о благодарном сыне. Кэт мечтала о жизни. Алина мечтала о взаимности. А я? О том, чтобы меня оставили в покое, дали, наконец, работать, просто и результативно, как я любил.

Покой Цветочного рая давил на спину тишиной. Я кричал, разрезал пустоту впереди себя воплем, а тишина усиливала его и кидала мне в спину. Я звал Кэт и обещал пойти за ней на край света!

***

У меня был шанс одуматься. Шанс предупредить Алину и уговорить вернуться на Землю. Но я принял всё за воспалившуюся фантазию.

Кэт принимала меня с благодарностью, никак иначе назвать покорность её тела я не мог. Я же мнил себя Зевсом, которому досталась безропотная Леда.

Лицо Кэт затмевало мир. Она обволакивала собой, руками, ногами, волосами. Я побеждал и проигрывал одновременно. В какой-то момент перестал ощущать собственное тело. Меня окружали тонкие мутно-прозрачные стенки, стискивающие плечи и бедра. Я дернулся, стенки завибрировали и не пустили. Молочная жидкость затекла в ноздри и в рот. Вместо тепла Кэт я погружался в холодную темноту амниотической стазисной воды.

– Она сказала, что ты любишь раздавать пустые обещания, – голос Кэт гремел.

– Кто? – пробивался я через гул отзвучавшей фразы и сгущающийся мрак.