Послушница тайной школы

Хрясь! Мой собственный затылок остановил свободное падение. Больно жутко, но не до этого. Стремительно переворачиваюсь и на карачках, лавируя между столами и ногами, ползу к забору.

– Киска! Иди ко мне! – Какая-то пьяная рожа хватает меня за ляжку и тянет к себе.

Развернувшись, оставляю на ошалелой морде борозды от своих ногтей и, не останавливаясь, ползу дальше. Впереди кусты и деревья. Вскакиваю на ноги и несусь к забору. Одним прыжком взлетаю на дерево и, повиснув на суку, закидываю тело на широкий кирпичный забор. Последний взгляд назад.

Разгромленный двор, перевернутые столы, в самом центре отчаянная пьяная драка и все это в какофонии женского крика и визга.

Будете меня помнить, – промчалась радостно-злая мысль и, оттолкнувшись от забора, прыгаю в непроглядную темноту. Секундное торжество и сразу же удар обо что-то твердое. Не удержавшись на ногах, качусь по булыжной мостовой, обдирая коленки.

Отдышавшись, поднимаюсь и вглядываясь в темноту, решаю куда же бежать дальше. Делаю первый шаг и понимаю – бегать я смогу теперь не скоро. Каждое движение отдается болью в левой ноге. Прихрамывая, плетусь вдоль забора, чернота такая, что и на два шага вперед ничего не видно. Только-только немного успокоилась, как вдруг прямо перед носом распахивается невидимая калитка, и в свете горящих факелов я нос к носу сталкиваюсь с двумя охранниками, и их злоозабоченные рожи моментально расплываются в довольной ухмылке.

– Что, добегалась, дурища!

Действительно, дурища! От обиды на собственную тупость у меня аж похолодело и опустилось все внутри – как можно было все так испортить. Хочется сжаться в комочек, реветь и выть от обиды, но все же не позволяю себе такой слабости. Пригнувшись, уклоняюсь от пытающейся схватить меня руки и что есть силы прыгаю в сторону. Может со здоровой ногой у меня и был бы мизерный шанс, но сейчас я не пробежала и пяти шагов, как толчок в спину опрокинул меня на брусчатку.

Зарычав как кошка, изворачиваюсь и вцепляюсь когтями в наклонившуюся морду, но тут же получаю кулаком в лицо. В голове вспыхивает фонтан искр, и на миг сознание просто вырубается. Очухиваюсь, в висках звон, чувствую, как меня перевернули на живот и, приперев коленом к земле, вяжут руки. Голова безвольно падает на землю и, отчаяние, дождавшись своего часа, находит лазейку в моей броне. Слезы текут рекой, заливая глаза и останавливая дыхание, реву, шмыгаю носом и задыхаюсь от обиды и досады. Как глупо все получилось, ведь была же в шаге от свободы.

В прижатом к мостовой ухе вдруг отчетливо раздается размеренный стук лошадиных копыт. Кто-то едет! Ни на что не надеясь, ору из последних сил.

– Помогите, убивают!

И тут же слышу злобное шипение в затылок.

– Ты чего орешь, дура! Хочешь, чтобы тебе язык отрезали?

Да режьте вы что хотите, меня уже не остановить, ору как бешеная.

– Помогите!

Ору заполошно, завывая по-бабьи до тех пор, пока меня с силой, разбивая лицо, не тыкают в булыжную мостовую.

Теперь все, – замираю разбитая и опустошенная, и вдруг откуда-то издалека до меня доносится тонкий девичий голос.

– Отпустите ее немедленно!

Никакой реакции я не почувствовала, жесткое колено все также врезается мне между лопаток, а завернутые за спину руки продолжают стягивать веревкой. Зато появился знакомый слащавый голос.

– Ехали бы вы мимо, юная госпожа, и не вмешивались бы в дела наши грешные.

С замиранием сердца жду ответа и с радостью слышу появившиеся в нем стальные нотки.

– Я – баронесса Луиза Бренер, и я требую, чтобы вы немедленно объяснились в том, что здесь происходит.

Поднимаю голову и вижу, как толстяк поморщился словно от зубной боли, – что, не хочешь связываться с дворянкой? Слежу за его взглядом и отмечаю, как оценивающе он осматривает сидящую на лошади девушку. Изворачиваюсь и тоже поднимаю на нее глаза. К своему сожалению не нахожу за ее спиной никакой свиты и это мгновенно тушит вспыхнувшую было надежду.

Слащавый, видимо, тоже оценил, как отсутствие всякого сопровождения, так и простую, дорожную одежду путницы, а оценив, решил, что с худородной дворянкой особо церемониться не стоит.

– Ехали бы вы, баронесса, от греха подальше, – в его голосе засквозила скрытая угроза, – нехорошо, когда приличные дамы ездят одни по ночам, всякое ведь может случиться.

После этих слов наступило минутное молчание, которое мои тюремщики расценили явно неверно. Они подумали, что аристократка поняла куда влезла и струхнула, но я то видела ее лицо. В свете факела мне отчетливо была видна мгновенно вспыхнувшая в ее глазах ярость и ненависть. Было в этом что-то глубоко личное, шедшее из самой глубины ее души.

Не обращая больше внимания на баронессу, бугай, затянув веревки на моих руках, подхватил меня и забросил на плечо. Хозяин борделя, презрительно скривив губы, кивнул второму охраннику – пошли мол, нечего тут больше время тратить. Зарвавшаяся аристократка получила свое и больше не полезет, но оказалось совсем не так. Моя нежданная спасительница просто ждала момент, и он наступил – вся троица, не ожидая нападения, повернулась к ней спиной. Вороной жеребец взвился на дыбы, а в руке у девушки блеснул обнаженной сталью клинок. Одним рывком лошадь сбила с ног слащавого толстяка, а охранник схватившийся за дубинку тут же залился кровью. Я успела только охнуть, девчонка орудовала мечом, как заправский рубака, сразу было видно, что ей такое не впервой.

Мой носильщик резко развернулся на звук, и теперь я уже ничего не могла увидеть кроме булыжников мостовой. Оставалось следить за перипетиями схватки только на слух. Вот, звякнув о нагрудную бляху, острие меча уперлось в мужскую грудь и прозвучал жесткий, не допускающий сомнения, голос моей спасительницы.

– Опусти ее на землю и развяжи.

Ошеломленный детина бухнул меня на мостовую как мешок с брюквой и тут же получил гневный окрик.

– Аккуратней, осел, если не хочешь лечь рядом с остальными.

Теперь движения охранника стали мягкими и дрожащими, видимо острие клинка, пропоровшее кожу у него на груди, произвело на него неизгладимое впечатление.

Размяв затекшие руки, я на всякий случай отошла поближе к своей спасительнице. На душе как-то неспокойно, моя интуиция подсказывает, что все еще далеко не закончено. И точно, ситуация из трагедии начала стремительно превращаться в фарс. Из ворот борделя, перекрывая дорогу, шумно высыпал полупьяный народец. Едва одетые шлюхи, полуголые мужики с синяками и без, прислуга и даже поваренок. Все они, привлеченные криками и шумом схватки, с удивленным гомоном уставились на победительницу уличной битвы. Затравленно верчу головой и вижу, как со стоном поднимается хозяин заведения и, утерев кровь с разбитой головы, смотрит на пеструю толпу из клиентов, шлюх и прочей обслуги, загородившую дорогу. Вот он зло щерится и на его лице просто аршинными буквами написано – мы еще поговорим с тобою, шлюшка. Сжавшись в пружину, провожаю взглядом толстяка, а тот вновь выходит вперед и встает прямо перед лошадью баронессы.

– Я, Игон Шарр, хозяин этого дома утех, – рука толстяка указала на распахнутые ворота и стоящую публику, – достойный гражданин города. Плачу все налоги как королеве, так и в городскую казну.

– А эта девка, – теперь он ткнул пальцем в меня, – принадлежит мне. Я купил ее сегодня днем, и у меня есть все бумаги, оформленные надлежащим образом. Эта мерзкая дрянь порезала клиента, разбила посуду, устроила драку и должна быть наказана.

Он еще раз вытер платком бритую голову и, расправив плечи, уже смело взглянул на всадницу.

– А вот теперь вы скажите мне, баронесса Бренер, почему вы устраиваете разбой на улицах нашего славного города, калечите горожан и отнимаете у хозяев их законную собственность.

Плохое предчувствие заворочалось у меня в душе в ответ на молчание моей защитницы. Чувствовалось, что мечом она владеет лучше, чем крючкотворством законников.

Смущенное молчание баронессы только распалило моего недавнего хозяина, и он уже вещал как настоящий оратор, обращаясь по большей части к публике у него за спиной.

– Здесь вам не ваша деревня, а вольный город и правит здесь не самодурство баронов, а законы города и королевы.

Ситуация менялась прямо на глазах, я почти физически ощущала, как теряет уверенность моя спасительница. Одно дело защитить униженного, и другое пойти против закона. Моя еще не полученная свобода уже начала таять как снеговик весной. Ну как мне доказать, что я свободная женщина и продавать меня вообще не имели права. Бумаг у меня никаких, в этом городе никто меня не знает и свидетельствовать в мою пользу не будет.

Мы молчим, а разошедшийся толстяк сверкая глазами уже пошел в наступление.

– Мы здесь не ваши крепостные с которыми вы можете делать что угодно. Мы вольные горожане и требуем уважения. Извинитесь, отдайте мою собственность, и я уж так и быть не буду подавать на вас в суд.

Он посмотрел на стонущего у забора охранника и, подумав, добавил.

– Ну, пожалуй, еще бедолаге на лечение придется накинуть. – Хозяин борделя, нагло ухмыляясь, поднял уверенный взгляд на баронессу.

Моя спасительница по-прежнему хранит молчание, зато у меня в голове зароились мысли, которые никак не желают складываться в конкретную идею. Все они вертятся вокруг последних слов толстяка насчет крепостных и прав хозяина…

Точно!

Меня вдруг озарило и, запричитав, – Ваша милость, Ваша милость! – я схватилась за стремя баронессы.

Увидев опущенный на меня взгляд сине-голубых глаз, кричу уже в голос так, чтобы меня все слышали.

– Ваша милость, вы меня не узнали? Это же я – Мара, дочь вашего конюха. Простите, что сбежала, каюсь и молю не наказывайте меня строго.