Светлячок для Летучего Голландца

– Хорошо давай.

– Я не очень хорошо помню, что вчера было. Перебрал. А ты?

– Если я ничего не помню, значит, ничего и не было.

И мило так улыбнулась.

Мужчина он симпатичный и приятный, но женатый. А тогда женатые были для меня табу.

Андрей перегнулся через стол, нежно взял мою ладонь в свою, с чувством заглянул в глаза. Ох, какой соблазнитель.

– Ты очень красивая женщина. И жаль, что я ничего не помню.

По глазам видно хотел бы все повторить, но уже на свежую голову, чтобы запомнилось.

Извини, не получится.

– Я думаю так даже лучше.

– Почему?

– Тебя, наверное, уже дома обыскались?

– Разве это важно?

– Конечно, важно.

Он поник, но ручку не убрал, тихонько выписывал большим пальцем круги. Было щекотно, но я терпела.

– Ты знаешь. В нашей семье давно уже не все хорошо и складно, как хотелось бы. Я понимаю, что мы оба виноваты, естественно, в этом. Но все уже не так. Все идет к финалу…

«Где-то я уже это слышала. Но в развернутой форме даже».

– Ну, вот, когда финал настанет, тогда и приходи. Пообщаемся. А пока, извини. У меня дела.

Андрей отвел глаза, отпустил мою руку. Одним глотком допил остывший кофе, попрощался и ушел.

В то утро я думала, что вижу его в последний раз. Но ошиблась. А точнее жизнь распорядилась иначе.

Новогодняя ночь с тридцать первого декабря двухтысячного года на первое января дветысячи первого года была для меня самой счастливой. На пороге в середине дня вдруг объявился Летучий Голландец с пакетами еды и подарков. Видно, что смертельно уставший и замученный. С недельной щетиной и чернотой под глазами. Я была безмерно счастлива, потому что уже ожидала унылую праздничную ночь в компании с телевизором, под шум петард и фейерверков за окном, гул гуляний и веселых голосов. И вдруг он – подарок для сердца моего!

Но первого января с приходом нового дня праздник закончился. Все было волшебно – ужин при свечах, после двенадцати, послушав президента и гимн, мы прогулялись, наслаждаясь теми звуками, что в одиночестве были бы для меня мучением, потом вернулись в тепло домой и в постель. Я понимала его состояние и пыталась полностью слиться с ним, дать возможность забыться, отдохнуть, сжечь всю боль в том огне, что был между нами.

Один телефонный звонок и он быстро собрался, как всегда ничего не объясняя. Сказал лишь, что это очень срочно и важно (А когда было не срочно и не важно?). И исчез, будто и не было его.

С тех пор ненавижу первое января. Это унылое, серое, пустое утро, похожее на выжатый лимон. Когда на улице тишина, редкие машины и лишь валяются остатки мишуры, конфетти и петард, бутылки. Короче, все, что осталось от бурного вчерашнего веселья. Не удивлюсь, если на этот день приходится пик самоубийств. Я была близка к этому.

Спасло то, что от какого-то отупения, никак не могла сообразить, как сделать это черное дело побыстрее и полегче. Плюнула, залегла на диван, вооружившись пультом от телевизора и обложившись едой. Так и пролежала все праздники – бревном. Лишь один раз выбралась из логова в магазин за продуктами.

Вывел меня из этого затяжного депрессивного состояния, как ни странно Андрей.

В середине января я, возвращаясь вечером с работы, наткнулась на него возле своего подъезда. Бедняга переминался с ноги на ногу, приберегая за спиной букетик, завернутый в бумагу. На вопрос, какой ветер принес сюда и зачем, долго бормотал о том, что вроде чувствует связь или другие глупости. А у меня в голове пронеслось, что хватит ждать неизвестно чего, а надо брать то, что дают сейчас. Прервав его излияния, подхватила под ручку, и мы прошли в квартиру.

Любовником моим Андрей был недолго. Где-то в апреле наш роман закончился.

Был выходной, и я как раз закончила омовения в ванной, после долгой генеральной уборки в квартире. Раздался настойчивый звонок в дверь, потом еще один и еще, уже не прерываясь.

– Озверели совсем… Хватит! Сейчас открою!

На ум пришел сосед с первого этажа. Время от времени он занимал деньги на выпивку, обещая в скорости отдать с зарплаты, но так еще и не отдал, ни рубля.

Резко распахнув дверь, я начала сразу говорить, не разглядев посетителя.

– Денег не дам…

– А мне и не надо твоих денег, стерва! – прогремел пьяный бас. И из подъезда на меня надвинулась громада с белыми кудрями, диким взглядом, в пальто и с сумкой наперевес.

От неожиданности шагнула назад и позволила ей войти внутрь.

– Ты мужа моего отдай. Чего тебе надо? Чего ты лезешь в чужую семью? А? Змея ты …

– Я не лезу…

И в самом деле, мне ее муж без надобности, если она Андрея имеет ввиду.

Схватив за отвороты халата, женщина начала меня трясти. Не знаю, что она хотела сделать. Если уж бить, так била бы. Тряси не тряси, яблочки все равно не свалятся.

– Отстань от него. Слышишь?

– Да, не нужен он мне…

– А мне нужен. Чего ты к нему пристала?

– Я?

– А кто? Это ты увела его из семьи…

– Да забирайте его обратно…

Голова уже отлетела назад от этого потряхивания. И не знаю, сколько бы продолжалось эта комедия, если бы из дверного проема не появился мужичонка. Подхватив под бока мою мучительницу, оттащил в сторону.

Она заплакала. Но не успокоилась и порывалась, то ли кинуться на меня снова, то ли выбежать из квартиры, не поймешь. От этих непонятных телодвижений еще больше придавливала его к тумбочке, на которую они упали. Видны были только его руки, ноги и макушка из-за ее плеча. Дама была габаритная и в пьяной истерике.

Угораздило же!

Всхлипы продолжались еще долго вперемешку с бормотаниями. Я сделала пару попыток подойти к ней, но она, замахиваясь на меня сумкой, отгоняла, крича:

– Уйди, змея!