Непроглядная жизнь

Непроглядная жизнь
Алиса Скрижалина

Настасью жизнь не баловала: умерла любимая бабушка, муж ушёл, да и в стране не лучшие времена настали. Не осталось в мире места, где бы её ждали и любили, поэтому приехала она в Глубинки. Хоть и вымирала маленькая деревня, но именно тут хранились её последние теплые воспоминания. Только вот рады ли её приезду истинные обитатели Глубинок? Так ли тихи деревенские ночи?

Алиса Скрижалина

Непроглядная жизнь

Старенький скрипучий автобус хмурого оранжевого цвета ехал по ухабистой пустынной дороге. На следующей же кочке я смачно приложилась лбом о стекло и замычала, потирая холодной рукой ушиб. Доигралась, теперь будет синяк. Опять провалилась в свои горести и печали, воображая себя героиней мелодрамы.

За окном багровели заброшенные виноградные поля, уходящие за горизонт прямо в серое небо. По другую сторону сквозь кровавые листья редких кустиков дикой скумпии можно было разглядеть корявые крючковатые деревца – персиковый сад, давно не видавший заботливой человеческой руки. Я ещё помнила, как красиво там может быть, как опадают нежно-розовые лепестки на ещё непрогретую землю, как тяжелеют изящные ветви под румяными сочными плодами, и как я безудержно смеялась, пока бабушка силилась поймать свою шебутную маленькую внучку.

Запустение пришло сюда незаметно, но очень быстро, как и во всю страну. Потом, конечно, стало легче, но новые напасти не заставили себя долго ждать: военное положение, кризис, мой развалившийся брак и смерть бабушки. Болезнь подтачивала её, по меньшей мере, года три, но никакие увещевания, мольбы и слезы не склонили мою волевую родственницу обратиться к врачу. «Старость – это не болезнь, дитятко, это часть жизни. Сотый десяток разменяла. Покопчу еще небо три весны, а летом, дай-то силы земные, и упокоюсь» – вот и весь её ответ. Так и вышло. Три месяца назад бабули не стало, тихо и мирно отошла в мир иной в своих любимых Глубинках. Следуя её прижизненным наставлениям, похороны прошли на местном погосте. Народу, правда, было немного. Да и кого тут было звать, если деревня почти вымерла? Пара местных мужиков, дабы было кому гроб в могилу спустить, и единственная бабушкина подруга Глаша.

Недовольное кряхтение водителя автобуса вырвало меня из не самых приятных воспоминаний. Я оглядела пустой салон. Одна осталась, оттого и вздыхает этот немолодой уставший мужчина. Ему бы уже ехать обратно, закончить чуть пораньше последний рейс в эту глухомань и вернуться домой.

Наши взгляды встретились в зеркале заднего вида, и водитель всё-таки решил поинтересоваться:

– Вы где выходить-то будете, барышня?

– В Глубинках, – призналась я.

– Разве ж там ещё кто-то живёт? – подивился тот.

– Живет. И я немного поживу, – сообщила с горечью в голосе.

– Ладно, довезу, – махнул рукой мужик и сосредоточился на маневрировании между дорожными ямами.

Обогнув лысый холм, автобус перестал так обречённо сотрясаться, ведь даже самые отчаянные туристы редко забредали в эти места, так что портить этот отрезок грунтовой дороги попросту было некому.

Сквозь осеннюю дымку, наконец, прорисовались очертания знакомой горы, у подножья которой раскинулся буковый лес и маленькая неприметная долина, в уютной глубине которой расположилась деревня Глубинки.

Я вышла у пожелтевшей лесной опушки рядом с полуразвалившейся стеной, некогда бывшей остановкой общественного транспорта. Вытащила ручку своего дорожного чемодана и потащила его по узкой тропинке – самому короткому пешему пути, ведущему прямиком в деревушку.

Погодка была скверная, туманная. До темноты оставалось ещё часа три, но солнечный свет никак не хотел прорываться свозь низкие пепельные тучи.

Единственная улица в Глубинках, по своему обыкновению, была пуста. Бабушкин дом располагался у самой кромки букового леса, поэтому далеко идти не пришлось. Открыла ржавую задвижку низенькой калитки и вошла во двор. Озябшей рукой полезла во внутренний карман джинсовой куртки и достала большой ключ. К моему удивлению, старый замок легко провернулся, впуская меня внутрь.

Оказавшись в прихожей, щёлкнула электрический рубильник возле счётчика, зажгла свет и вошла в единственную в доме комнату, посреди которой красовалась беленая русская печь. Вот и добралась.

Хотелось согреться, но колоть дрова не было никаких сил, оттого полезла под кровать и вытащила пыльную коробку с новым электрочайником. Бабуля всегда с благодарностью принимала подобные подарки, но никогда ими не пользовалась.

Захватила небольшое ведро у печи и пошла за водой к колодцу. Остановилась на заднем дворе, гадая, как бы мне пробраться сквозь эту необычайную сказочную картину: весь огород затянули непролазные тыквенные заросли. Множество оранжевых и белесых головок хаотично лежали на ковре из переплетенных между собой подсохших мощных стеблей. Кустики явно вышли из-под контроля, воспользовавшись отсутствием в доме хозяйки. В этом году тыква – единственное, что успела посадить бабушка, кинув семена в землю ещё в начале апреля, ведь тепло на юг приходит довольно рано. В мае она уже почти не выходила на улицу, болезнь быстро забирала последние жизненные силы. Я ухаживала за ней полтора месяца до самой кончины, на огород не обращала никакого внимания – было совершенно не до этого. В это же время мой, как мне представлялось, благоверный муж сообщил по телефону, что подал на развод. Поэтому сразу же после похорон бабушки я уехала обратно в город спасать свой брак. Зря спешила – спасать давно было нечего, моё отсутствие в течение нескольких недель было лишь удобным поводом.

Сжала ручку ведра покрепче и пошла напролом, осторожно переставляя ноги по тыквенному царству. Добравшись до колодца, оглядела двор ещё раз: на груше всё ещё висело несколько рябых плодов, а вот чернослив давно скукожился и осыпался. У метрового каменного заборчика обильно цвели белые и бордовые хризантемы, но настоящая красота начиналась за маленькой калиткой из деревянного штакетника, за которой ослепительной красочной палитрой пестрили старые и молодые буковые деревья, соседствующие с редкими дубами и липами.

Согревшись большой кружкой горячего травяного чая, пошла к дому бабушкиной подруги, дабы сообщить о том, что поживу здесь некоторое время. Мне бы хоть иногда с кем-то поболтать в этой глуши. Тетя Глаша – веселая и отзывчивая старушка, чьи удивительные вкусные пирожки с грецким орехом я любила с самого детства, ведь такой необычной выпечкой меня потчевали только в Глубинках. Зашла во двор и невольно залюбовалась двумя высокими крепкими орехами с ярко-желтой листвой, которая осыпалась на крышу скромного домика.

– Тёть Глаша, здравствуйте! Это Настасья, – постучалась в дверь.

Никто не отвечал. Стукнула чуть громче и дернула за ручку – закрыто. Смятенно оглядела двор: никто не сметал листву с порога, а под деревьями в траве виднелись упавшие созревшие орешки, которые никто не собрал. Недоброе предчувствие поселилось в моей груди. Я заглянула в мутное окошко, пытаясь разглядеть обстановку. Всё было на своих местах, но жизни в домике не наблюдалось.

– Эй, Настасья, это ты что ли? – окликнули меня.

У забора стоял сосед дядя Петя – ещё один местный одинокий старожил. Жена бросила его около двадцати лет назад за его категорический отказ разлюбить самогон. Жалел ли он, что когда-то сделал такой выбор мне неизвестно, но отношения со спиртным у него действительно сложились крепкие.

– Здравствуйте, – подошла ближе. – Я к тёте Глаше пришла. Случайно не знаете, где её можно найти?

– Знамо дело, где – на погосте, – простодушно хекнул дед. – Померла Глашка. Чуть более месяца прошло, как Варвару, бабку твою, проводили на тот свет, тут и Глафира сдала, затосковала по подруге. Дочери её звонили, но ей оказалось не до хворой матери, своих проблем, мол, хватает. Да и что тут удивительного? Она в Глубинки не приезжала ещё с тех пор, как замуж вышла. А тут ещё и время такое настало…Эх, гадость, а не время! В общем, схоронили Глашку как смогли. Общими усилиями, так сказать.

Осунувшийся старик выразительно махнул рукой, а я замерла в разъедающей душу пустоте.

– Понятно, – всё, что смогла ответить.

– А ты тут чего?

– Поживу немного.

– Ну, поживи, коль так решила, – одарил меня подозревающим прищуром сосед и похромал в свою хату, кутаясь в прохудившийся тулупчик.

Я упала на колени прямо в ореховую листву и зарыдала. Я больше не могу! Всё это было слишком для меня. Слишком много холода и горя. Жизнь выедала из меня последние светлые воспоминания ржавой ложкой. Разве эта улыбчивая старушка заслужила уйти на тот свет в таком беспросветном одиночестве? Внутри меня всё было чересчур оголено, чтобы я смогла отгородиться от этой новости. Словно несчастная истощённая дворняжка я пришла к дому, где когда-то ко мне проявили доброту, в поисках толики тепла и ласкового взгляда, но открывать дверь уже было некому. А я ведь даже не смогла сказать, как благодарна за то, что она была частью моего безоблачного яркого детства, что она всегда отвечала улыбкой на улыбку, что поддерживала мою бабушку до конца её дней. Мне уже никогда не отплатить ей за это. Никогда.

Запрокинула голову и посмотрела в темнеющее серое небо в надежде на какой-то проблеск уходящего солнца, а может для того, чтобы ещё раз убедиться в беспросветности этого мира. Мои мотивы были не ясны мне самой. Зачем я приехала сюда? От этой тоски не убежать, она стала частью меня, заполнила собой пустующее пространство, и я заранее знала, что не было никакого смысла в этом побеге. Страшно лишь от того, что истинной целью моего появления в Глубинках, вероятней всего, было не исцеление, а избавление. Избавление на веки вечные, в самом нелицеприятном смысле. Эти крамольные мысли хранились в моей голове за семью замками, и я опасалась слушать их манящий шёпот.

Поднялась на ноги. Дышала тяжело и прерывисто. Мне просто нужно поспать, чтобы скопить хоть немного сил на ещё один день.

Стемнело быстро, как обычно бывает в это время года. Переоделась в теплую мягкую пижаму и залезла на панцирную кровать, стоящую у стены, на которой висел выцветший гобелен с оленями. Ватное одеяло приятно окутало меня своей тяжестью, под таким не замерзнешь даже с нетопленной печью. В сон провалилась, словно в бездонную яму.

Пробирающее изнутри скрежетание по оконной раме вынудило меня проснуться. Сонное марево медленно покидало моё сознание. Что за звук? Ночные птицы царапаются в окна? От гнетущей полуночной тишины аж в ушах звенело, поэтому очередной нервный скрежет заставил меня поморщиться и передернуть плечами. Потянулась за телефоном, придерживая край одеяла, чтобы оно не спало с плеч. Сжав в руке гаджет, явственно ощутила, как кровать подо мной продавливается ещё ниже, и как поскрипывает пружинная сетка. За моей спиной у старого гобелена кто-то лежал.

В груди всё болезненно сжалось и заледенело, горло сдавил колючий ком. Этого не может быть. Зачем кому-то ложиться рядом со мной? Я точно помнила, что закрывала внутреннюю задвижку, и я не слышала никаких шагов. Но булькающее хриплое дыхание, раздающееся позади, разбивало вдребезги мои попытки себя успокоить. Моё тело обмякло от невыносимого ужаса, мурашки острыми иглами пробежались от затылка до поясницы.

Одеяло натянулось и начало сползать с моей спины, а я продолжала держать его за самый краешек, не позволяя исчезнуть единственной мнимой защите. Бог мой, что же делать? Нужно бежать…но парализующая оторопь предательски не отпускала меня, вот и пальцы вконец ослабли, выпуская одеяло.

Я всё ещё сжимала холодной рукой телефон. Приложив немало усилий, нажала на кнопку разблокировки, и в лицо ударил тусклый свет экрана. Рука тряслась как ненормальная, и не было никакой возможности остановить эту лихорадочную дрожь. В этот же миг комнату заволокло трупным смрадом, осевшим в моём горле и легких. Резкая одуряющая тошнота помогла прийти в себя. Я выскользнула с кровати, падая на пол и отползая к противоположной стене. Прижалась спиной к комоду, губы неразборчиво шептали выдуманные на ходу молитвы. Желудок скрутило с новой силой и меня всё-таки вырвало, но это никак не облегчило моего состояния. Вонь была нестерпимой! Могильный запах разложения, помноженный во сто крат, выедал даже глаза.

Кровать вновь скрипнула, привлекая к себе внимание. Шаркающие шаги были неторопливыми, но неумолимо приближающимися. Осознав неотвратимость встречи, моя дрожащая рука поднялась вверх, подсвечивая смартфоном комнату.

– Тетя Глаша?.. – просипела я.

Вспухшее тело старушки в простеньком цветастом платье и платке, сползшем с седой растрепанной головы, медленно и тяжело передвигалось по тёмной комнате. Она вытянула угловатые скрученные руки, озираясь по сторонам своими пустыми глазницами, хлопая ссохшимися веками.

– Настасья, – прокаркало тело незнакомым голосом, – не вижу тебя. Иди обниму.

Воздух пропал из моих легких, вдохнуть не получалось – грудь свело резким жгучим спазмом, а меня всю затрясло. Паника окончательно захватила меня. Я не могла кричать, но и смысла в этом не было – никто бы не услышал, никто бы не помог.

– Чего молчишь, лахудра? – озлобленно прорычала старуха. – Приехала зачем? Волосы русые распустила, глазами змеиными смотришь. Не нужны тебе глаза, ничего тебе уже не нужно. Отдавай мне.

Смартфон выпал из моей руки и погас. Я закрыла ладонями свое искаженное ужасом лицо, мечтая просто потерять сознание, думая лишь о том, как скоро найдут моё тело. Вспомнит ли дядя Петя, что я приехала в Глубинки? Больше ведь никто не знает. Некому было говорить, никому нет дела.