Маргарита спускается в Преисподнюю. «Мастер и Маргарита» в контексте мирового мифа Очерки по мифопоэтике. Часть IV

5) Этим коротким ответом: «Да» – Иешуа у Булгакова прощает всех своих мучителей, бивших его и изуродовавших ему лицо в плену. Общий мотив, который возникает у Булгакова с поэмой о Богородице у Достоевского, неотделим также от четвёртого мотива – всепрощение Богородицы, как и у Булгакова прощение Иешуа всех тех, кто причинил ему столько боли и мук при избиении, всех тех, кого Пилат перечисляет затем как «злодеев» и «злых чудовищ»: это и «Марк Крысобой, холодный и убежденный палач», и «люди, которые <..> били за… проповеди», и «разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда» – «все они добрые люди» для Иешуа и в соответствии с его концепцией непротивления злу насилием – заслуживают прощения.

6) Богоматерь у Достоевского, упав на колени перед господа, со всеми святыми, со всеми мучениками, всеми ангелами и архангелами «молит о помиловании всех без разбора» и «вымаливает у бога остановку мук на всякий год от великой пятницы до троицына дня». Этот мотив проявился у Булгакова в том хронотопе по пасхальному календарю, в котором развивается все действие его романа. Именно в Великую Пятницу, когда происходит в романе Бал в аду, получает у Булгакова прощение Фрида молениями Маргариты. Только Маргарита – не богородица (у нее и детей-то нет), и просит она не у Бога, а у дьявола – и в этом есть своеобразное развитие булгаковского сюжета, которое у него идет по несколько иным законам – законам «жанра от противного».

Идея заступничества грешника неким женским божеством звучит также аллюзивно в романе Булгакова и в комическом эпизоде в театре Варьете, где возникает некая пародия на библейскую сцену. Так в сцене отрывания головы Бенгальскому снова раздается милосердный голос сверху: «Ради бога, не мучьте его!» – вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо. – Так что же, граждане, простить его, что ли? – спросил Фагот, обращаясь к залу. – Простить! Простить! – раздались вначале отдельные и преимущественно женские голоса, а затем они слились в один хор с мужскими» (гл. 12). В этой сцене Булгакова бесы глумливо разыгрывают комедию на сюжет библейского «прощения», как прелюдию к основному своему спектаклю, который они приготовили для Москвичей в Вальпургиеву ночь.

Вражда беса и Человека как Сына божиего отразилась и на судьбе девы Марии – матери Сына Человеческого. Эта тема – тема ее заступничества лейтмотивом звучит на протяжении всего романа Булгакова, становясь апофеозом в финале, где идет речь о спасении «бедного рыцаря» и бедного «всадника Пилата», продолжая таким финалом пушкинскую традицию стихотворения «Жил на свете рыцарь бедный» (1829) о бедном рыцаре, спасенном Богоматерью от притязаний беса.

Дьявол глумится над легкомыслием москвичей у Булгакова (читай: легковерием), но вынужден однако лукаво признать их отчасти милосердными: «…люди как люди… <…> …ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних…» (гл. 12).

Часть 3. Маргарита спускается в Преисподнюю

***

***

Сойду в таинственную сень…

    А. С. Пушкин
    «Евгений Онегин» (1825)

Сошли мы вниз… И я узрел…

    А. С. Пушкин
    «И дале мы пошли…» (1832)

…пойдём дорогой тою

К загробной тишине, к безмолвному покою;

Но дальше – ни на шаг…

Идёшь ты, милый мой?

О, если бы и я могла идти с тобой!

    И. Гёте. «Фауст»
    (Пер. c нем. Н. Холодковского)

«…опустилась с неба бездна…»

    М. А. Булгаков.
    «Мастер и Маргарита» (1928)

Компаративная реставрация «мифа о путешествии»

Пушкин А. С. и Булгаков М. А. («Мастер и Маргарита»)

В Части I книги «Духовные путешествия героев Пушкина» нам удалось восстановить относительно полную структуру мирового мифа о путешествии (мономифа), включённую в разные художественные контексты творчества Пушкина (семь ключевых произведений, которых уже было достаточно, чтобы показать всю целостность пушкинского художественного мифомоделирования). Это была попытка прочтения его произведений как макротекста, что позволило обнаружить то общее, что есть между отдельно взятыми для анализа произведениями, которые только на первый взгляд не несут ничего общего с мировым мифом о путешествии. Хотя мономиф как древний архетип, который имеет очень богатое содержание и массу сюжетных ходов и ответвлений, ни в одном из пушкинских произведений, не выдержан со всей полнотой (мы всегда имели дело только с его фрагментами), однако удалось выявить достаточно полную картину его морфологических составляющих. Уже в этих фрагментах сложились все логические и смысловые основания, чтобы объединить их, поскольку взятые нами для анализа произведения у Пушкина определённо связаны между собой сверхтекстовым единством. Так поэму «Руслан и Людмила» (1820) уверенно можно включить в парадигму тех ключевых пушкинских произведений, которые все содержат совершенно схожую мифопоэтическую подоплеку, имеющую отношение к универсальному «мифу о путешествии».

В идейный замысел Части IV нашей книги также входит намерение дать морфологическую схему универсального мифа – мифа о путешествии, но теперь уже на основе романа Булгакова «Мастер и Маргарита», который, как это можно увидеть из глубокого вникания, имеет в своей протооснове не только мифопоэтическую подоплеку, но и литературную обработку мифов опосредованно, через произведения Пушкина, а также Толстого и Достоевского, мифопоэтика которых также усвоена была в свое время через творчество Пушкина.

Эта задача оказалась сравнительно легкой именно потому, что все те эпизоды пушкинских произведений, которые мы рассматривали как содержащие архетипы мифа о путешествии, – оказались практически все составляющими сюжета романа Булгакова «Мастер и Маргарита», что показывает, как художественное сознание Булгакова творчески переработало весь тот огромный художественный опыт Пушкина, который запечатлён в его творчестве как художественное осознание мирового мифа о путешествии.

Роман Булгакова «Мастер и Маргарита» также обнаруживает все богатство сюжетных ходов мономифа, но в отличие от Пушкина, у которого мотивы мифа разбросаны по отдельным произведениям, у Булгакова миф о путешествии на едином пространстве романа как его художественном целом. Все богатство мирового мифа о путешествии (вместе с творчеством Пушкина) было усвоено Булгаковым и через те произведения русской литературы, которые также, в свою очередь, испытали влияние пушкинской мифопоэтики. Как и у Пушкина, в романе Булгакова выступает мощная архетипическая основа, которая способствует проявлению через неё универсальных смыслов жизни. Весь роман «Мастер и Маргарита» пронизан мифологическими мотивами, сюжетами, фигурами. Такие узнаваемые мифологемы, через которые проявляются булгаковские принципы художественного моделирования мира, открывают нам путь к системному рассмотрению его мифопоэтики в поле мирового мифа.