Зарево

– Тогда пойдем гулять на «пятачок»!

«Пятачком» называлась площадка возле часовни, где обычно происходили деревенские ярмарки. Петя махнул рукой, что можно было расценить, как «идите, если хотите».

– Без тебя не пойдем, – настаивали друзья, и даже Гриша Амелин пустился в уговоры.

– Петь, а, может, ты компотику хочешь на дорожку? – предложил Матюша. – Глаша передала нам с тобой.

– Передала, так и пей сам, – отозвался Петр неожиданно сердитым голосом и торопливо крикнул Грише Амелину, – Пойдемте, ребята. Может, не придется больше вместе гулять. Погодите, надо отца предупредить, что я буду поздно.

Он отошел к Ивану, а ребята ожидали его в воротах. Матюша же умиленным взглядом посматривал на кринку.

– Петька не хочет, а я выпью, – решил он. – В конце концов Глаша угостила нас двоих.

Компот был сладкий и прохладный, очевидно, из погреба. Он не успел еще согреться на воздухе и приятно освежал. Но не успел Матюша сделать несколько глотков, как Петр позвал их за собой, и он наскоро вытер губы и поспешил вслед за остальными.

На «пятачке» начинались ежевечерние посиделки, происходящие, как правило, в хорошую погоду. Мужики и бабы расселись на сваленных в кучу бревнах, приобретенных для постройки школы, девушки толпились поодаль, а парни приближались к ним, занимая всю улицу в ширину. Гармошки не было – Колька играл у Силиных, и из музыки присутствовала лишь балалайка деда Пронина.

Парни фланировали туда-сюда, делая вид, что им нет дела до девушек, а те хихикали, прикрываясь рукавами, и томно отводили глаза.

Обе стороны понимали, что это всего -навсего игра, что скоро парням надоест изучать знакомую с детства улицу, и они подойдут к девчатам, придумав предлог для непринужденной беседы.

Но это будет не сразу – надо же показать деревенскому обществу и часы, и пиджаки, и молодецкую удаль.

С удалью на этот раз дело обстояло плохо: Матюша Волунов шел не в ногу и все время спотыкался, натыкаясь на комья сухой земли и торчавшие камни. Он был бледен, а ладонь, которой коснулся Петр, стала влажной, и по лбу паренька текли капли пота.

– Матюша, что с тобой? – испугался Петр, отводя товарища в сторону.

– Не знаю, – ответил тот. – Что-то мне нехорошо, голова закружилась.

Теперь уже и остальные окружили их.

– Что с ним? – спросил Гриша.

– Не знаю. Говорит, что голова кружится, – ответил Петр и снова поразился перемене в облике Матюши – такой белизны в лице он никогда не видел.

– Мотя, ты пил что-нибудь? Водку? – выкрикнул Гриша.

– Гриш, да ты что! Там же мой отец был, да и остальные мужики – кто ж позволит? Никто не хочет отцовского ремня. Да и не пахнет от него.

– Я ничего не пил, – подтвердил Матюша, еле ворочая языком. – Только компот из кринки.

– Какой компот? Мы пили квас! – удивился Гриша.

– Да это Глаша ему налила в кринку, – добавил Петр.

Между тем состояние Матюши ухудшалось на глазах, и уже взрослые подошли узнать, что случилось. Узнав о беде с Матюшей, сосед Волуновых предложил отвезти его в больницу, расположенную в километре от Боровиц в соседнем селе.

Не прошло и пяти минут, а он уже вывел со двора запряженную в телегу гнедую лошадь, и парни осторожно помогли Матюше залезть наверх.

– Кто поедет с ним к доктору? – спросил сосед.

– Да все мы, – растерянно переглянулись парни.

– Ну да, как же, ждут вас там всех, – возразили подбежавшие девчата. – Да и как вы поместитесь в телеге? Пойдемте лучше пешком, а еще надо рассказать его матери.

– Что ж, пойдемте, – согласился сосед.

Он дернул за удила, и вздремнувшая ненароком кобыла дернулась и потащила за собой телегу. Молодежь двинулась сзади, разбившись на парочки.

Петр шел один, поглядывая на бледного Матюшу и периодически пожимая ему влажную ладонь.

Товарищи, занятые разговорами, более интересовались красивыми спутницами, чем занедужившим приятелем, и Петя подумал, что их поход скорее напоминает ярмарочное гуляние.

Глава 4

Петя ехал в столицу ночным поездом: на утренний он не успел из-за досадного происшествия с Матюшей, которое имело продолжение.

В земской больнице пострадавшему промыли желудок и ввели камфору. Он почувствовал себя лучше и вскоре уснул. Доктор, производивший осмотр и лечение, вышел на крыльцо, чтобы сообщить тем, кто привез Матюшу, о его состоянии, а заодно заявил, что о подобных случаях он обязан докладывать уряднику.

– О каких это случаях? Что Вы имеете в виду? – насторожился Петр, подозревая неладное.

– Отравился ваш приятель, – доложил доктор, подтвердив тем самым смутные догадки Петра, которые он пока еще боялся произнести вслух, – Или отравили, потому что ни один человек в здравой памяти не станет употреблять в пищу крысиный яд.

Домой вернулись расстроенные, Петя поспешил домой, чтобы рассказать отцу о случившемся, но родители уже спали. А утром его разбудил шум в коридоре- казалось, там проводит учения полк солдат. Петр оделся и вышел из своей комнаты, чтобы узнать о причине шума, и первый, кого он встретил, был урядник, а с ним еще несколько полицейских чинов из уезда.

Отец и мать находились тут же и смотрели на кухарку и ее дочь. Лизавета плакала, а Глаша, одетая в строгое серое платье, стояла неподвижно. Лицо ее казалось безучастным, но Петр понял, что это всего лишь маска: в глубине синих глаз прятался испуг.

Он хотел спросить, что произошло, но в это время заметил наручники на тонких запястьях девушки. Петр растерялся. И снова вчерашняя догадка обожгла его.

– А что случилось? – все-таки спросил он, обращаясь к отцу.

В голове юноши спросонья все перемешалось – отравленный Матюша, Глаша с ее поцелуями, странные слова доктора, а тут еще и полицейские

В какой-то момент Петру показалось, что он ошибся, и это вовсе не наручники, а модные браслеты, и урядник сейчас развеет его сомнения, но отец благоразумно заметил:

– Ты, Петруша, отошел бы в сторонку и не мешал господину уряднику делать свое дело. Забирают нашу Глашу за убивство. Говорят, Матвея Волунова хотела отравить.

– Да не хотела она, Иван Михайлович! – рыдала Лизавета, хватая его за рукав. – Не погубите, заступитесь за мою кровиночку, ведь верой и правдой служили вам.

Ксения, которой не понравилось ее хватание, встала между ней и мужем.

Урядник же глубокомысленно заметил:

– Вы, мамаша, на суде это будете говорить. Как же не хотела, коли она туда крысиный яд положила. Смотрели бы лучше за дочкой, мамаша. Ей дорога в тюрьму, а мне тоже беспокойство -сколько протоколов надо написать.

– Глашенька, детка, скажи что-нибудь, – упрашивала мать. – Скажи, что не хотела.

Глаша опустила голову, и черная пелерина волос распустилась по плечам.