– Понимаю, конечно…
– Ничего ты не понимаешь, – как-то горько сказал мужик и пошел в другую сторону.
Интимное
Сегодня наблюдала очень смешную сцену.
Муж, стоя во дворе под своим балконом, очень громко разговаривал со своей женой. По-грузински и с характерными жестами.
Жена стояла на балконе и тоже очень громко и как бы возмущаясь что-то отвечала мужу. И тоже с характерными жестами.
Они смотрели друг на друга и так что-то громко выясняли, очень темпераментно.
Но.
Самое интересное, что они все это говорили… в мобильники.
Было впечатление, что они ругаются.
Но это обманчивое впечатление. У некоторых народов так можно объясняться в любви.
А мобильник… Он, наверное, придавал им ощущение какого-то приватного и интимного разговора.
Который слышал весь квартал.
Мне очень понравилось.
Почему
Я думала, таких проводниц не бывает.
У вагона поезда Петербург – Москва в ожидании пассажиров стояла необыкновенная женщина.
Одна на всем длинном неуютном перроне, в форме, которая ей очень шла и красиво ее, миниатюрную, облегала.
Длинные кудрявые огненно-рыжие, естественного цвета, волосы.
Синие, настоящий синий редкий цвет, огромные глаза.
Ненакрашенные детские губы.
Очень грустная и красивая. Очень рыжая.
Я даже чуть остановилась, таких красивых и грустных рыжих проводниц я никогда не видела.
Что она делает в поездах?
Почему там?
Почему грустна и так красива?
Почему никто не подхватит ее на руки, такую миниатюрную и красивую и грустную, и не увезет навсегда в другую жизнь из этих пропитанных чужими запахами и судьбами вагонов?
Никогда не узнаю.
И это тоже
Наша кошка лежит на телевизоре и смотрит на меня.
А я смотрю на нее. Часто и подолгу смотрю.
А она на меня.
То сужает глаза, то расширяет.
То прикрывает их устало и вздрагивает во сне.
То внимательно смотрит совсем человеческими глазами и не моргает.
Они меняются, как у человека.
Я смотрю на нее и успокаиваюсь. И я думаю, какое счастье, что ты есть у нас.
Живая, веселая, хулиганистая, заботливая и ласковая. И все понимающая. Все. Даже не сомневаюсь.
А до этого почти двадцать лет был у нас Пушок.
Он тяжело умирал.
Сын делал ему уколы, стиснув зубы и сглатывая слезы.
Я видела, что это уже бесполезно, но молчала. Все равно бы делал. Все равно бы надеялся.
Он звонил из института каждые полчаса и спрашивал, как там Пушок, не лучше ли, не стал ли ходить и есть и пить…
А потом Пушок резко вскрикнул, невыносим был тот крик, незабываем… И обмяк. При мне.
Я была одна дома. Я позвонила сыну, и он примчался с другого конца города, клянусь, за пять минут.
А теперь на меня смотрит совсем другая, но такая же родная Муська.
А я смотрю на нее. И это тоже называется счастье.
Наша Маша
У Маши сегодня день рождения.
Она и так в тоскливые суровые будни обворожительная, а сегодня пришла – вообще!