Кошка дождя

Признавшись в этом, подруга заказывает еще бокал вина и тут же от ужаса выпивает.

Я тогда заказываю тоже и, отхлебнув и набравшись духу, признаюсь, что мне ужасно нравится дурацкая песня Кати Лель «…мой мармеладный, я не права». И что-то там потом в припеве про джага-джага.

Очень нравится песня эта и как ее Катя поет – особенно.

Потом мы почти шепотом, обалдев от собственной смелости, признаемся друг другу, что когда моем посуду, то любим слушать Стаса Михайлова, вот эту – «…для тебя, весь мир для тебя» и что-то там… татататам… и опять – «…для тебя!».

Мы обе понимаем, что завтра нам будет стыдно, но пока нам хорошо, мы признались друг другу в самом страшном.

В том, о чем многие боятся даже самому себе признаться. И так и живут как-то, худо-бедно.

И вдруг я вспоминаю, что сама Дуня Смирнова, сама утонченная и беспощадная в своей утонченности Дуня, да, та самая учительница «Школы злословия», завуч практически, тоже не так давно призналась… Как на духу. Не знаю, с вином или без… что ничего с собой поделать не может, но берет ее за душу одна ужасная песня – «Ах, какая женщина, мне б такую».

И я говорю об этом подруге, и она расширяет зрачки и говорит:

– Дуня??????? Смирнова???????????

И на радостях и от облегчения дарит мне еще один подарок.

– Для тебя, для тебя, – говорит радостно. Весь мир для тебя, говорит. А потом просто начинает это петь.

И даже еще лучше, чем Стас Михайлов.

Утренняя собака

Ночью резко потеплело и стало душно.

Я открыла окно, но все равно не могла уснуть, совсем не спала, ворочалась. А утром встала рано на работу.

Вышла в тихий воскресный двор и ослепла от белого цвета.

Всю ночь, значит, шел снег.

Понятно, почему не спалось.

Уже давно я не могу уснуть, когда ночью идет снег.

Наверное, кто-то – кто? – как бы толкает меня специально, чтобы я не проспала эти мгновения.

Кто так нарисует? Никто. Быть может, лучше, но не так.

Долгие часы шел снег, всю ночь.

А утром снег очень белый, высокий и рыхлый, и осторожно ставишь ногу, потому что под такой красотой почти всегда опасность – лед или ямы. Как под любой красотой.

Но сегодня я шла по следу и не боялась.

След проложила утренняя собака, она пробежала как раз по той тропинке, которая ведет к моей остановке. И я шла точно по ее маленьким круглым следам, как по следам ангела-хранителя, если бы он мог летать по глубокому снегу.

Кто знает, кто знает…

Пока, Толя

Она вошла в спящий холодный автобус, дыша духами и туманами. И села у окна. И взяла мобильник и позвонила Саше.

– Саша, я тебе говорила сегодня, что люблю тебя? Нет? Вот. Люблю.

И отключилась.

Потом позвонила Игорю.

– Игорь, я говорила уже сегодня, что люблю тебя? Нет? Ну, вот говорю. Пока.

Потом набрала Лешу.

– Леша, я говорила, что я ведь тебя люблю. Сегодня еще не говорила, вот, говорю. Ну, пока…

Народ в автобусе начал открывать один глаз за другим.

Когда она позвонила Юре, все уже проснулись и пытались определить – это наяву или во сне.

– Толя, я тебе говорила сегодня, что я тебя люблю? Так вот, я тебя люблю. Пока, Толя.

Народ стал поворачивать затекшие шеи в сторону духов и туманов.

Это было наяву.

Она продолжала звонить, и голос у нее был, как у женщин, которые ничего никогда не умеют сами и не собираются уметь.

Ни гвоздь забить, ни коня на скаку, ни сумку с продуктами поднять и в горящую избу внести, ни сготовить. Ничего.

Не умеет, не будет уметь и не собирается.

Для этого есть мужчины.

Игорь, Леша, Толя, Юра… Любимые как один.

Такая женщина с духами и туманами. В холодном неуютном зимнем автобусе. Сегодня.

Медсестра запаса. Еврейка

Ой, а у меня тоже есть военный билет, военной кафедрой университета выданный.

Я там молодая и красивая и медсестра запаса. И еще там национальность написана.

Забавно так читать – медсестра запаса, еврейка.

Это мелкое уточнение в свое время сыграло решающую роль в приеме наших семейных документов в консульстве Германии. Правда, мы потом передумали ехать туда на ПМЖ, но не об этом.