Град разрушен, и «железки» нет —
Вороньём кружились сотни бед.
Дан приказ: дорогу провести,
Чтоб из пепла город возвести.
Вот на древке семафор горит:
Лампа с керосином в нём стоит.
Открывает путь зелёный свет,
Красный значит, что пути тут нет.
Восемнадцати девчонка лет
За движение несёт ответ!
Без еды, без сна, совсем одна —
Вытянулась будто бы струна.
Мессеры кружили ночью, днём,
Девушки стояли под огнём.
Низко опускался самолёт,
И в лицо смеялся фриц-пилот.
Не забыть тех наглых стервецов —
Лётчиков, их красное лицо.
Тыл сравнялся в миг с передовой…
Ради ЖИЗНИ на земле родной
Сутки напролёт стоят подряд:
В дождь и снег, и бомб фашистских град…
Чтоб живой мишенью немцу быть,
Как же надо Родину любить!
Коридором смерти этот путь
Называли. Помни, не забудь!
3. Девушки в тылу
Передо мною сотни фотографий
Таят в себе страницы биографий.
На них был миг войны запечатлён —
Вновь пред глазами явь, как страшный сон.
Тут о моей родне рассказ немой:
Был тыл и фронт окутаны войной;
И вальс оттанцевав на выпускной,
Покинули мальчишки дом родной.
Девчата утром сразу повзрослели —
Отцов и братьев заменить сумели.
Вот фото: девушки в мороз, под снегом,
Под взрывы бомб и огневым обстрелом
Окопы роют на передовой,
Траншеи, дзоты – бруствер огневой.
Они вели с фашистом тот же бой —
Им тыл крепить назначено судьбой.
Другое… Фронту миномёты слали,
Стрелковое оружие из стали.
Их быт на снимках был правдив, суров:
Как часто спали прямо у станков.
И груз взвалив на плечи непростой,
Порой имели кипяток пустой,
И платьица свои на хлеб меняли,
А с фронта письма от любимых ждали.
Им от парней ни в чём нельзя отстать:
Налет – и «прикурить» фашисту дать!
Как зорок был в ночи девичий глаз —
От фрица небо охранял не раз.
Вот группа, что в тушеньи знала толк —
На снимке противопожарный полк.
Он молодежно-комсомольский только,
Но помощи оказано им сколько!!!
Их фронт в тылу для них обычным стал,
Порой опасным – не событье.
Тех девушек ввести б на пьедестал.
Да в бронзе памятник отлить бы!
Память
японский сонет
Медленно тает
клин журавлиный в дали,
ввысь поднимаясь.
Белый журавлик
вновь закурлычет, придя
к милому крову.
Разъединить нам нельзя
души погибших
с домом родным, где скорбят.
Память там вечна.
«Оставшиеся без погребения»