Но что-то где-то пошло не так

– До свидания Василий Васильевич, – попрощалась она со старым учителем географии.

– До свидания доченька. Отдыхай милая.

На улице, прямо у крыльца школы, стоял светло коричневый, или как он там – охры золотистой, девятьсот шестьдесят восьмой Запорожец. За рулем Емельян Вячеславович. Увидев Веру, он выскочил, забежал за машину, галантно открыл дверь.

– Пожалуйте Вера Петровна, – широко махнул рукой в сторону переднего сидения, – Садитесь.

Вера Петровна села, а Фёдор опять удивился, с какой грацией и изяществом она садилась. Такую женщину в Ламборджини, или хотя бы в Мерседесе нужно возить, а не в запарике. Он удивился, а у самого заныло, защемило сердечко, где тонко, там и болит – больно душе. Но запарик пыхнул, и поехал, увозя даму сердца и Фёдор инстинктивно перекрестил её – Спаси Господи люди Твоя.

Последнее, что он увидел – удивленное Верочкино лицо, и её изумленные распахнутые глаза.

Фёдор долго смотрел вслед Запорожцу, пока тот не свернул на главную улицу направо и не исчез из вида…

1973. Первое сентября. Интерлюдия первая. Верочка.

Емельян Вячеславович что-то говорил, шутил, смеялся, хлопая руками по рулевому колесу, а Верочка не слышала его. Она очень устала, а тут еще совсем не к месту женские дни. Вымотанная, выжатая как лимон она хотела только одного, добраться до дома и на пол часа упасть в постель и отдохнуть. Но усталость вытеснили мысли про этого мальчишку, перекрестившего её на дорогу. Как это возможно в наше безбожное время, откуда у него, откуда вообще взялся этот смышленый парнишка?

Своей женской интуицией Вера сразу почувствовала, что здесь что-то не так, с первой встречи, с первых его слов, с первого взгляда. Она помнила его первые взгляды, взгляды не ребёнка, но мужа, воина, охотника. Но они несли в себе и другое, он не просто оценивал её, а оценив будто принял решение, – Подходит. И самое странное, ей понравился его взгляд, и сам он тоже понравился. Очень. В начале как мальчик, ученик. Ещё до того, как он проявил свою удивительную эрудицию и подготовку. А потом…

Теперь, она понимала, что по-другому и быть не могло. Такой взгляд должен был нести за собой и соответствующий базис, из которого он вышел. Более того, Верочка была уверена, что потенциал его много больше, что он больше знает и умеет, но как объяснить себе подобное она не понимала. И это при том, что несмотря на свои юные годы, Вера разбиралась в людях. Её глубокая вера во Христа помогала с малых лет, везде и во всём, научив её быть сдержанной и обходительной, а вдобавок и неплохо разбираться в людях. Да, у неё не было высшего образования, материальное положение не позволило ей сразу поступить в институт. Но она была глубоко верующим человеком, старалась почаще исповедываться, причащаться. В общем старалась вести жизнь воцерковленную.

Однако в храме бывала редко, чаще они с мамой ездили в Одессу. Там, недалеко от Таировского кладбища, в равной близости и от моря, проживал батюшка, иеромонах Климентий, восьмидесятилетний старец, служивший у себя на дому. Прошедший всю войну, трижды тяжело раненый, полный кавалер ордена Славы, батюшка любил Веру. Вера же со своей стороны была очень привязана к старцу, неся ему свои горести и радости. По сути он заменил ей отца, которого Вера совсем не помнила.

Часто ездить не получалось, но раз в три – четыре месяца они с мамой всё же выбирались. Чаще автобусом, иногда со знакомыми на попутках, а иногда поездка к старцу превращалась в настоящее приключение. Вначале до Тирасполя, а уже потом до Одессы, с многочасовыми ожиданиями на автовокзалах, а порой и с поисками попутных машин, с ночевками у незнакомых и малознакомых людей. Но Бог миловал, и на людей ей всегда везло, в школе, в спортивной секции, в педучилище…

И вот теперь этот мальчик, всколыхнувший её душу, заставивший думать о нём, о себе, о них. Да кто он такой, рассердилась Вера. Залез в мои мысли, вытеснил из моего сознания все планы, заставил думать только о себе. Вера рассердилась вначале на него, потом на себя, а потом под руку попал и Емельян Вячеславович.

Оказывается, машина уже стояла у их дома, и он теребил её за руку,

– Верочка, приехали.

– Спасибо Емельян Вячеславович, до свидания. – Вера быстро выскочила из машины.

– Но как же до свидания, Вера Петровна, мы же за кизилом собирались, я уже и переоделся вот. – Емельян Вячеславович, показал на свои кроссовки и спортивный костюм.

– Емельян Вячеславович, извините Вы меня, но что-то совсем плохо себя чувствую, да и кизил ещё зеленоват, давайте как-нибудь позже. До свидания, до понедельника, – Вера слегка поклонилась и вошла во двор, заперев за собой калитку.

Во дворе, на огороде, в огромном цветнике – палисаднике мама Веры обрезала цветы, первое сентября заканчивалось, а до дня учителя было ещё далеко. Цветы были любимым увлечением Анны Сергеевны, а кроме того приносили осенью небольшой денежный доход. Увидев дочь, она всплеснула руками,

– Верочка, что случилось, что с тобою, доченька?…

Глава 5. 1973. Первое сентября, вторая половина дня.

Погрузившись в свои мысли Фёдор не заметил, как дошел до детского садика и уже входя в калитку озадачился, как же найти мать. Но это оказалось проще простого, детишки ещё гуляли во дворе, и Фёдор стал просто обходить территорию садика по кругу. Никто его не заругал, и он, проходя по заасфальтированному автомобильному проезду, любовался детскими постройками: качелями, домиками, горками, какими-то чудо богатырями, лебедями, медвежатами, красными шапочками, кощеями, бабами ягами. Всего не перечислишь. Всё было сделано с любовью и усердием. Что-то вырезано из дерева, что-то сварено из водопроводных труб, что-то сделано из автомобильных шин. Порой в фигурах, сконструированных из больших автомобильных покрышек, дерева и металлоконструкций виделась глубокая инженерная мысль.

Это были не просто детские игрушки, – настоящие инженерные сооружения. При этом абсолютно безопасные для детишек. Везде чисто, окрашено. Нигде нет куч собачьего дерьма, нет пивных банок, нет брошенных окурков, разбитых бутылок. Всё кругом обсажено яблонями и сливами. Кое где видны грецкие орехи. Никто на них не кидается, не ломает ветки, не хватает как дикий, плодов с веток, наполняя собственные закрома. Сказка, да и только. Что там демократы говорили про совковое сознание?…

Мать он нашел легко. Под беседкой, выполненной в виде сказочного подвесного моста, на невысоких скамеечках сидели десятка два пухлых двухлеток с раскрытыми ртами и круглыми глазами. Посередине, сидя на обычном табурете, спиной к нему, что-то читала мама. Рядом примостился Ванечка. Фёдор подошел ближе, но дети, увлеченные чтением, даже не обратили на него внимания.

Какая же она у меня красивая, Федор невольно залюбовался матерью, да, очень красивая. Только красота какая-то грустная, с печалью на лице, с отстраненностью во взгляде. Невесёлая красота, печальная. Таким становится человек много претерпевший, или много потерявший. Человек когда-то счастливый, но лишившийся главной составляющей своего счастья. Теперь, перед детишками, мама была сама собой, читая, она полностью расслабилась, и все содержание её внутреннего мира отражалось на лице.

А ведь она и Верочка очень похожи, удивленно подумал Фёдор. Некий женский шарм, очарование, вкупе со скромностью, сочетались у таких женщин с исключительно высокой силой духа. Они, по жизни послушные мужской воле своего избранника, в критические моменты проявляли необычайную стойкость характера, и шли за своими мужьями и на крепостные стены и на сенокосные луга…

Фёдор прислушался.

– А после всех вылезал из из-под кровати нянькин башмак и клянчил: – Каши, каши, каши!

Ребятишки дружно заулыбались, кто-то засмеялся. Улыбнулся и Федор, просьба башмака прозвучала так натуралистично, что он не мог не улыбнуться. Он помнил эту сказку, одну из его самых любимых в детстве, которую знал наизусть, и после часто рассказывал детишкам своей сестры. Кстати сестры у него ещё нет, и если отец погиб, то она должна взяться откуда?

Фёдор задумался, в этой жизни всё слаживается не так, как было, а значит, и он пойдёт совсем другим путем, отличным от прошлого. То есть Бог открывает перед ним совсем другие возможности и совсем другие миры. Жаль нет отца, очень жаль.

А мать уже заканчивала читать, придерживая порываемые ветерком странички.

– Рожа насильно влезла в картинку, и больше из-под комода ни ногой, только по ночам, когда мимо комода медведюшка пробегает, или едут на паровозе куклы, – ворочает глазами, пугает. – закончила мать, и закрыв книжку посмотрела на детей.

Те сидели молча, еще очарованные силой сказки, но вот одна девочка запищала, захлопала в ладоши, потом другая, и полились настоящие аплодисменты, прям как у взрослых. Понравилось значит, а ведь мелкота ещё.

Мать взглянула на часы, встала, подняла за руку Ванюшку,

– А теперь детки, идём с вами в группу, снимаем сандалии и моем руки. Будем обедать, все хотят обедать?…

Первым Фёдора увидел Ванечка, потянулся руками к нему, забулькал на своем детском, главное им понятном наречии,

– Фе – Фе, Фе – Фе, Фе – Фе, – и его пришлось взять на руки. Сбоку подошла другая малышка, и задергала Федю за штанину, требуя свое,

– Во-рук, Во-рук, – похоже девочка тоже хотела на ручки…

Обед ему понравился, куриная лапша с кусочком курицы, причем Фёдор свысока воспитательского столика видел маленькие кусочки курицы в каждой детской тарелке. На второе было картофельное пюре опять же с куриной котлеткой, на третье компот. Федор не наелся, но просить у материи добавки не стал, счёл неуместным. Рядом, только второе, кушала мама.

Дети еще возились с пюре картошкой, как мать обратилась к Федору, – Федь, зайдешь в магазин, сахара купишь килограмм?

– Да мам, конечно. Больше ничего?

– Нет, только сахар, – ответила мать, и открыв кошелек начала считать монетки.

– Не хватает мелочи, – она протянула ему три рубля.

Фёдор машинально заглянул в кошелек, в нем болтались одни монетки…

Дойдя до пересечения Стефана Великого и Толстого, Фёдор не свернул к магазину, а двинулся прямо, он хотел взглянуть на цены закупаемых у населения фруктов и ягод, ну и может ещё что закупают. Особенно его интересовали грецкие орехи, раньше он на них существенно подрабатывал, продавая их бабушке соседке. Интересно, здесь она жива? Пошёл сразу, чтобы потом, возвращаясь из магазина с сахаром, идти центральной улицей, по Свердлова. Подойдя ближе к дому, где принималась сельхозпродукция Фёдор расценок не увидел, и подумав, решил войти во двор.

– Э, чувак, те чё надо, а? – неожиданно сбоку вынырнул мальчишка лет двенадцати, чуть выше и плотнее Фёдора и, не вынимая рук из карманов, враждебно уставился тому в переносицу.

– Да ничего особенного, цены узнать хотел, орехи грецкие принимаете?

– Ничо мы не принимаем, а ну дергай давай отсюда, а то щас как врежу, мало не покажется -парень с угрожающим видом двинулся вперед.

– Да погодь ты зёма. Ну успокойся, слышь братишка, всё нормально, – Фёдор от неожиданности такого напора сделал шаг назад, потом другой.