Монолон

Монолон
Алон Морх

Пожалуй, мне, как историку Монолона, интереснее всего следить и записывать те этапы жизни мира, которые привели к его падению и смерти.Самым трудным оказалось выбрать ту точку, с которой всё покатилось по наклонной. Благо в тот день я там был и с уверенностью могу назвать празднование Дня города в доме Магна Тунния отправным моментом гибели нашего мира.Вы спросите, как можно быть объективным при составлении такого труда, имея всего пару глаз и ушей? Легко! Нужно попросить помощи у того, кто любит собирать секреты. А их количество в нашем городе подобно лавине, которую не удержит даже дамба.

Алон Морх

Монолон

Карта звезды Кевтона Великого

Пояснения.

В данной книге использовано образование имён в Древней римской традиции:

1) Макр Анроний(отец) – Анрония(дочь): имя дочери образовано от «фамилии» отца.

«Фамилия» женщины: а) кличка отца; б) «фамилия» мужа; в) Старшая, младшая или порядковый номер, если сестёр много.

2) Гай Юрий(отец) – Гай Юрий Кесарь(первый сын(берётся имя и «фамилия» отца и добавляется кличка, чтобы не путать)) – Гней Юрий(остальные сыновья наследуют только «фамилию»)

Пояснения по иным терминам в конце книги, в глоссарии.

Древо Октавиана Августа

Древо Диктатора

Магистратуры

День города

Магн Тунний

Граждане Монолона стекались за стены города с раннего утра. Они облепили все холмы и скалы, взирая на авгуров в низине. Шестнадцать жрецов и консул готовились к ауспициям – гаданию по полёту птиц.

Авгуры, одетые в трабею – короткий плащ с ярко-красными горизонтальными полосами и пурпурной каймой – своими жезлами чертили на земле два круга. Маленький для себя, а второй, гораздо больших размеров, для наблюдений за птицами и считывания примет.

Консул Магн Тунний в белой тоге с широкой пурпурной каймой сидел на курульном кресле, выполненном без спинки и с крест-накрест загнутыми ножками. Вокруг него стояли двенадцать ликторов, державших в руках атрибут власти высшего магистрата монолонской республики – фасции с вложенными внутрь топорами. Они символизировали право консула добиваться исполнения своих решений силой, а вне города ещё позволяли казнить и миловать подданных.

Клетки открылись, птицы взмыли в небо. Они покружили на месте и полетели на запад к холму Эсквилин. Жрецы одобрительно кивнули и принялись разводить костры, предназначенные для физического и духовного очищения человека. Вся процессия во главе с консулом перепрыгнула по очереди через пламя и устремилась на холм.

Всякий, кто хотел принять участие в ритуале присоединения новой территории к городу, последовал их примеру. Взобравшись на самый верх эсквилинского холма, консул выкопал яму, именующуюся мундусом. По поверьям оттуда души умерших выходят три раза в год, чтобы увидеть белый свет.

Жители прилегающих холмов и иноземцы, поселившиеся в городе, подходили по одному и бросали в яму комья земли, принесённые из своих очагов, и повторяли обязательную формулу: «Теперь здесь обитает мана моего рода».

Когда вереница из желающих стать гражданами Монолона оборвалась, над мундусом воздвигли алтарь, а гонец из города принёс факел, от которого зажгли огонь в новом очаге.

Консула облачили в одежду жреца, голову покрыли накидкой и сопроводили вниз. Там у стены города его ждал медный плуг, запряжённый в белых быка и корову.

Магн Тунний с помощью плуга проводил борозду вдоль приобщённой к городу территории, там, где будут стены. Жрецы шли следом в полном молчании и вбрасывали комья земли внутрь черты. Дойдя до дороги, консул поднял плуг и пронёс его на руках, чтобы потом воткнуть орудие в землю и продолжить путь. Ликторы же следили, чтобы никто не пересёк черты – священной границы города Монолона.

Процессия шла медленно, огибая неровности и овраги. Только к глубокому вечеру плуг достиг другой стены города, а животные остановились. Ликторы вытащили топоры из фасций и бросили их за черту.

Магистр авгуров Иустиниан снял с Магна Тунния ритуальное облачение и отпустил в город готовиться к празднованию тысячного дня Монолона.

Тит Август

Патриций остановился у храма. Его так и подмывало зайти и облегчить душу. Но в последний момент Тит Август передумал и, запрыгнув на верного жеребца, пустился галопом по улицам города. В Монолоне уже царила глубокая ночь. Ужас Тита уносил его подальше от шума и веселья в честь Дня города. Сегодня случилось непоправимое, и ему срочно требовалась помощь. Он мог бы обратиться к жрецу, как и собирался вначале, однако побоялся опозориться.

«Лучше не выносить сор из семьи», – думал Тит, промчавшись мимо городских ворот.

Он устремил коня на семейную виллу. Там его отец Октавиан Август возможно что-то посоветует. План был бы хорош, если бы в их семье царила идиллия и взаимопонимание. Глава семейства безвылазно жил вдали от сияния Монолона с городскими соблазнами и интригами.

Октавиан постоянно ссорился с Делией, своей женой, когда она заезжала в гости. Отвыкнув от городской жизни, он отстранился ото всех родных и искал утешения в несвойственных для благородного мужа забавах. Патриций устроил на своей вилле что-то наподобие приюта для крестьянских сирот, которые заменили ему собственных детей.

Он привязался к сиротам, но со стороны граждан Монолона походил на чудака. Октавиан позволял им жить на вилле, заботился, обучал, но усыновлять и награждать своим именем не собирался. Он как будто пытался удержать их подальше от манящего света города, который сам ненавидел. Или думал о себе, боясь снова остаться в одиночестве.

– Тит Август, хозяин! – сообщил Октавиану управляющий, заметив в окне приезд второго сына.

– Без уведомления! – удивился он и, пребывая в лёгком замешательстве, покинул личный кабинет.

– Отец! – почтительно поклонился Тит, как только спрыгнул с коня.

– Тит, – холодно поприветствовал его Октавиан. – Что привело тебя ко мне в столь поздний час?

– Нужен твой отеческий совет, – грустно выдавил из себя он, – если ты, конечно, не забыл о такой своей обязанности, забавляясь с чернью.

– Как я могу забыть, когда вы все мне об этом напоминаете, – недружелюбно бросил в ответ Октавиан. – Наедине?

– Ситуация слишком деликатная, – пояснил Тит.

Отец не стал расспрашивать на пороге, пригласив сына войти в дом. Впервые за много лет он увидел в его глазах то, что постоянно лицезрел в сиротах – потребность в родителе.

– Чего-нибудь покрепче? – спросил Октавиан и жестом указал на столик, заставленный бутылками.

– Не помешает, – кивнул Тит. Он подошёл, налил полный стакан и залпом выпил. Затем налил ещё один и обернулся к отцу.

– Вижу, ты не шутил, – улыбнулся Октавиан, предлагая сыну занять кресло у очага.

Они сели друг напротив друга. Капли пота бежали по лбу Тита, но отец его не торопил.

– Я сегодня был на Дне города…

– А! – тут же перебил его Октавиан. – Маскарады – опасное место! Как я помню, на них самая высокая концентрация различных гадюк, жаждущих выскочить за кого побогаче. Ты случаем не видел там свою мать с подругами? А то Делия давно не пишет.

– Отец, – с трудом держа стакан в дрожащей руке, попросил остановиться Тит. – Позволь закончить.

– Прости, Тит. Вырвалось, – извинился Октавиан, поняв, что позволил лишнего.

– Так вот, – собрался с мыслями Тит, отхлебнув ещё, – меня напоили.