28 июля

– То, платье, миссис Фёрт, что сейчас на Вашей дочери, мне нравится. Оно выглядит достаточно скромно, но Вашу дочь это только красит. Хотели бы Вы, чтоб я дала пару адресов замечательных ателье, где мы шьём платья для Вайолет? Выйди вперед и немного покружись.

Девушка подчинилась, кружась в центре гостиной.

– Замечательная ткань, а как её пошили! – восхищалась миссис Стрикленд. – На Вайолет это платье выглядит просто чудесно. Как Вы думаете, миссис Фёрт?

Было видно, что мать Роуз оскорбили слова гостьи, но та, распахнув веер, очень старалась сделать свой голос как можно более дружелюбным.

– Да, платье у мисс Вайолет замечательное! И, конечно же, я хотела бы узнать адреса этих прекрасных ателье, тогда мы сможешь пошить для Роузмари платья ничем не хуже, чем у мисс Стрикленд.

Роуз, знающая свою мать достаточно давно, чтоб безошибочно определять её настроения, моментально заметила красные щеки и лёгкую дрожь мышц лица. Миссис Фёрт была зла. Впервые зла на кого-то другого кроме Роуз.

– Вот и замечательно! Я рада, что теперь Роузмари будет лишена такой муки как корсет.

Эти слова миссис Стрикленд звучали удивительно искренне, и Роуз уже и не знала, что должна была испытывать к этой женщине. Отвращение или благодарность.

К сожалению мир не делится на чёрное и белое, поэтому Роузмари испытывала эти чувства одновременно.

На следующий день, когда Роуз было приготовилась к дневной скуке, в дом явились кавалеристы. Солдаты Британской империи. Сейчас они были в красных костюмах, со сверкающим золотом на груди. Все молодые, высокие, стройные и ужасно шумные, желающие женского внимания и вина. Вина покрепче и побольше. И рядом с ними был Эдвард в своем черном костюме. Роуз заметила, что на их фоне он казался болезненным мальчиком. Худым, тихим и бледным, но при этом он был их лучшим другом.

Посыпались имена. Каждый желал познакомиться с Роуз, но она как могла держалась независимо и отказалась от вина.

В гостиной было ужасно шумно, но никто не спешил навести порядок, так как прислуге Эдвард дал распорядок заниматься своими делами, а родителей Эдварда и Роуз просто не было в доме. Мистер Фёрт отправился в похоронное бюро вместе с мистером Фергюсоном, так как последний хотел показать родственнику свою работу, которой страшно гордился. А миссис Фергюсон увела свою кузину в гости к своей подруге для личного знакомства. Эдвард и Роуз как уже дети взрослые были оставлены дома одни с прислугой.

Роуз понимала, что для Эдварда это была прекрасная возможность привести в дом гостей, с которыми ему действительно хотелось проводить время.

Роуз сидела на диване, испытывая одновременно смущение и негодование. Она находилась в компании большого количества мужчин, а рядом не было ни одной женщины. Это могло ударить по репутации Роуз.

На диване слева от неё расположился один юноша, справа был Эдвард. Все остальные же расселись по гостиной кто куда, закидывая ноги в сапогах куда им вздумается. На подошве щедро налипла весенняя грязь. Они пили принесенное им вино, шутили, раскатисто смеялись и хотели танцев. Жаль, дама была одна.

– Значит, Вы родственница нашего Эдди? – спросил один из солдат.

– Да, я приехала из Бедфордшира, из Лутона. Всего на месяц, погостить.

– Прекрасная, прекрасная Роузмари, – с какой-то печалью в голосе пропел мужчина, – если будет возможность, я обязательно к Вам заеду в гости. Запомните меня! Имя мое Лешек Домбровский.

– Запомню, – растерянно ответила Роуз, – Вы не из Англии?

Мужчина в ответ рассмеялся, а потом ответил:

– Родился я в Лондоне, только родители мои из Польши. Переехали в своё время, отцу работу предложили. Решили ехать.

– Удивительно, не думала встретить кого-то с материка, но при этом не из Франции, – проговорила Роузмари.

Мужчина снова рассмеялся.

– Как видите, перед Вами чистокровный поляк! – он вдруг вскочил с кресла и очень низко поклонился.

– Не обращайте внимания, мисс Фёрт, просто Лешек очень любит себя показать, необходимо ему женское внимание как воздух, – ответил другой из солдат.

– Да, – вдруг подтвердил слова друга Эдвард, – Лешек у нас сердцеед. Так что, Вы, Роузмари, даже не смейте подходить близко к этому подхалиму.

– Что же Вы даме про меня глупости рассказываете? – мистер Домбровский сел обратно в кресло.

Мужчины засмеялись, хотя это было больше похоже на женское хихиканье сплетниц.

Роузмари уже начала чувствовать себя комфортно, надеясь, что гости уйдут до того, как в дом явятся родители. Словно опасаясь того же, вдруг заговорил один из солдат.

– Когда нам пора будет уходить? Не хотелось бы натолкнуться на твоих родителей, Эдвард.

Внешность у этого мужчины была привлекательная, только усы Роуз смущали. Не любила она ни бороды, ни усы. Ее отец всегда ходил с идеально выбритым лицом.

– Отец из похоронного бюро придет только к ужину ближе. Он не прекратит нахваливать свой бизнес, пока мистер Фёрт сам не потребует, чтобы они уже отправились домой. Я знаю его…

Рядом с друзьями Эдвард превращался в абсолютно другого человека. Казалось даже, что на лице у него выступал румянец, а глаза загорались блеском, пусть вина он не пил и глотка.

– …они вошли внутрь, и, конечно же, мой отец покажет стопку благодарных писем от родственников усопших, где порой пишут такие хвалебные текста, какими даже не воспевали покойную королеву Викторию. Потом он покажет ему свою стойку, за которой принимает клиентов, и, конечно же, стойка эта сделана из очень древнего дуба, что рос на территории поместья его отца. Покажет кассовый автомат, купленный за огромные деньги. Будет хвалить свое бюро так, словно работает чуть ли ни директором в банке. Ведь его похоронное бюро лучшее в Лондоне! – Эдвард сказал это с такой иронией, сведя брови и прижав кулак к груди, что солдаты засмеялись, и даже у Роуз не получилось сдержать улыбку.

– А как же твоя мать? Миссис Фергюсон ушла с миссис Фёрт к подруге в гости, – заговорил Лешек.

– Да, и там они тоже надолго. Женщины не распрощаются пока не обговорят все, что есть на свете, не перемоют кости своим мужьям, детям, соседям и не обсудят новые женские моды.

– Вы не справедливы? – усмехнулась Роуз. – Слово женщины могут говорить только об этом.

– Ну а о чем еще, например? – спросил мистер Домбровский.

– Например, о Титанике, – ответила Роузмари, вспомнив как однажды вечером его обсуждали ее отец и мистер Фергюсон.

– И что Вы знаете о Титанике? – с легкой усмешкой спросил один из солдат, показавшийся Роуз очень неприятным.

– Что он будет 269 метров в длину, – ответила девушка, – его только начали строить по заказу «Harland & Wolff» в Белфасте.

– Все Вы знаете, – усмехнулся мистер Домбровский.

– Если Вы считаете, что женщины разговаривают только о новых лентах к платью или шляпках, то могу Вас заверить, Вы сильно заблуждаетесь, – говорила Роуз, понимая, что самым наглым образом лжет.

Она понимала, что, например, ее мать, или миссис Фергюсон, или кто-либо из других женщин Лондона даже если слышали что-то о строящемся корабле, то не находили в этом ничего интересного, чтобы об этом говорить. Они обсуждали моду, ткани, ленты, шляпки, перчатки и цены на все это, а когда их собиралось больше двух они жаловались на свою страшную долю. Они обсуждали мужей и детей, которые делают их еще более несчастными. И Роуз понимала, что Эдвард прав.

Слова Эдварда через два часа рассыпались в прах, когда в гостиную быстро, подхватив юбки платья, зашли две женщины. Первая с большими зелёными глазами и светлыми волосами, скреплёнными на затылке – мать Роузмари. Вторая с тёмными волосами, в которых были видны заколки с сапфирами, и с полоской тонких розовых губ – мать Эдварда.

– Милый мой, – спокойно заговорила миссис Фергюсон, – не помню, чтобы ты говорил что-то о своих сегодняшних гостях.

– Да, матушка, совсем из головы вылетело сказать тебе о моих друзьях, что хотели навестить меня сегодня.

Эдвард поднялся с дивана и осмотрел гостиную. Под силой его взгляда все джентльмены моментально сели ровно, опустив ноги ниже головы. Как и ожидала Роуз, первым заговорил Лешек.

– Добрый день, миссис Фергюсон! Рад Вас увидеть в крепком здравии.

Он поднялся со своего кресла и поклонился. Другие кавалеристы поспешили его примеру, здороваясь с хозяйкой дома.