Диагноз смерти

Потом достал визитную карточку, вручил ее полисмену и пошел к двери.

– Очистить помещение! – гаркнул полисмен, поднимая фонарь над головой.

Мертвец вдруг канул в темноту, он пропал, словно его и не было на столе. Полицейский направил фонарь на любопытных, его луч освещал то одно лицо, то другое. Это подействовало, да еще как! Ослепленные ярким светом, испуганные люди метнулись к двери, пихаясь и отталкивая друг друга, – так бегут ночные призраки от лучей Феба. Полицейский безжалостно хлестал лучом фонаря эту бесформенную кучу. Этот клубок мигом вынес Хелберсона и Харпера на улицу.

– Господи, доктор, говорил же я, что Джерет его зашибет, – сказал Харпер, едва они выбрались из толпы.

– Да, помнится, говорили, – довольно спокойно ответил Хелберсон.

Несколько кварталов они миновали молча. На востоке уже ясно различались силуэты домов на холмах. По улице проехала тележка молочника, пробежал разносчик газет. Вот-вот должен был отправиться в свой путь посыльный из булочной.

– Я думаю, мой молодой друг, что наша утренняя прогулка подзатянулась, – сказал доктор. – А для здоровья это вредно. Хорошо бы нам с вами сменить обстановку. Как вы относитесь к плаванью в Европу?

– Когда?

– Все равно. Мне думается, если мы выедем в четыре пополудни, будет еще не поздно.

– Увидимся на пароходе, – заключил Харпер.

V

Прошло семь лет. Приятели сидели и разговаривали на скамье нью-йоркского Мэдисон-сквера. Некий человек – перед тем он какое-то время неназойливо наблюдал за нашей парой – подошел и учтиво приподнял шляпу, открыв снежно-белые волосы.

– Извините меня, джентльмены, – сказал он, – но не кажется ли вам, что человеку, который умертвил другого тем, что восстал из мертвых, лучше всего поменяться с мертвым одеждой и при первой же возможности удрать подальше.

Хелберсон и Харпер многозначительно глянули друг на друга, – такое начало разговора развлекло их. Хелберсон с улыбкой посмотрел на нежданного собеседника и ответил:

– Совершенно с вами согласен. Равно как и насчет…

Тут он запнулся и побледнел. Он вытаращился на незнакомца и даже рот открыл от изумления. Потом вздрогнул.

– О-о! – воскликнул тот. – Похоже, доктор нездоров. Ну, если вы не можете исцелиться сами, доктор Харпер наверняка поможет вам.

– Кто вы, черт бы вас побрал? – грубо спросил Харпер.

Незнакомец подошел вплотную к ним, наклонился и шепнул:

– Порой я называю себя Джеретом, но вам по старой дружбе скажу правду: я доктор Уильям Мэнчер.

Услышав это, Харпер вскочил на ноги.

– Мэнчер! – воскликнул он.

– Клянусь, он самый! – отозвался Хелберсон.

– Да уж, – сказал третий со странной улыбкой, – он самый, вне всяких сомнений…

Он умолк, словно пытаясь припомнить что-то, потом замурлыкал модный мотивчик. Казалось, он забыл о Хелберсоне и Харпере.

– Слушайте, Мэнчер, – попросил Хелберсон, – вы можете рассказать, что случилось той ночью ну, с Джеретом. Помните?

– А-а, с Джеретом, – протянул тот. – Странно, что вы не знаете… я ведь об этом часто рассказываю. Видите ли, я слышал, как он говорил сам с собой, и понял, что он изрядно напуган. И мне стало невтерпеж воскреснуть и покуражиться от души, ну просто невтерпеж. Ну, я и воскрес. Не мог же я подумать, что он отнесется к этому так серьезно… просто не мог подумать. Потом пришлось его одевать… дело, знаете ли, не из самых легких. К тому же, вы ведь нас заперли, черт вас возьми!

Последние слова он буквально пролаял. Приятели даже отшатнулись.

– Мы? Но… н-но… – Самообладание изменило Хелберсону. – Но мы-то тут при чем?

– Разве вы не доктора Хелборн и Шарпер[1 - Хелборн (англ.) – порождение ада, Шарпер (англ) – игрок, склонный передергивать (Прим. перев).]? – вдруг просияв, спросил мужчина.

– Да, меня зовут Хелберсон, а этого джентльмена – Харпер, – ответил доктор, которого улыбка Мэнчера чуть успокоила. – Но мы давно не врачи, скорее… да, мы – игроки, друг мой.

Это была сущая правда.

– Отменное занятие, просто отменное. Надеюсь, Шарпер как честный игрок заплатил за Джерета? Да, хорошее занятие, хорошее и почтенное… – задумчиво повторил он и отвернулся, – А я вот держусь прежней профессии. Я – главный врач сумасшедшего дома в Блумингдейле. Надзираю за надзирателем.

Мужчина  и  змея

I

Известно доподлинно и подтверждаемо немалым числом очевидцев, которых не станут оспаривать люди мудрые и ученые, что .змеиное око наделено особой притягательностью, и ежели некто злосчастный подпадет под таковую притягательность, погибнуть тому неминуемо, ибо оный гад уязвит его.

Прочитав эту истину в потрепанном томе «Чудес науки» Морристера, Харкер Брайтон, лежавший на диване в халате и домашних шлепанцах, улыбнулся. «Чудеснее всего то, – подумалось ему, – что в те времена люди мудрые и ученые верили в такую отчаянную чушь, от которой нынче воротят носы даже полные невежды». Поскольку Брайтон был человеком вдумчивым, за этой мыслью последовала чреда других. Рука его с книгой сама собой опустилась, взгляд уперся в пространство. Но едва книга ушла из его поля зрения, он заметил в полутемном углу комнаты, где стояла кровать, нечто странное: там блестели две точки, примерно в дюйме одна от другой. Подумав походя, что это, наверное, шляпки гвоздей поблескивают в свете газового рожка, он снова обратился к чтению. Но уже через секунду какой-то неосознанный импульс заставил его опустить книгу и найти взглядом то самое место. Точки были все там же, но ему показалось, что блестят они ярче. Кроме того, теперь он заметил у блеска зеленоватый оттенок. А еще ему показалось, будто они чуть переместились, приблизились к дивану, на котором он лежал. Но при этом они оставались в глубокой тени, поэтому он по-прежнему не мог толком определить ни откуда они взялись, ни что такое собой представляют. Он снова взялся за книгу, но прочел в ней нечто такое, от чего вздрогнул и в третий раз отвел взгляд от страницы. Книга выскользнула из руки Брайтона и упала на пол кверху переплетом, а сам он, приподнявшись на локте, глянул в темноту под кроватью. Ему показалось, что точки блестят гораздо ярче. На этот раз они полностью завладели его вниманием, и он вперил в темноту напряженный, настойчивый взгляд. И рассмотрел под изножьем кровати большую змею, свернувшуюся кольцами. Это ее глаза поначалу показались ему блестящими точками. Гнусная плоская голова лежала на внешнем кольце и обращена была в сторону Брайтона. Грубые, угловатые очертания нижней челюсти и приплюснутый лоб не оставляли сомнений в том, на кого она смотрит. Теперь эти глаза уже не казались просто блестящими точками; змея смотрела на него, и во взгляде ее ясно читалась ненависть.

II

К счастью, змея в спальне современного городского дома не такой уж частый гость, чтобы можно было обойтись безо всяких разъяснений. Харкер Брайтон – холостяк тридцати пяти лет от роду, человек редкого здоровья и изрядной начитанности, богатый и не занимающийся ничем, кроме, разве что, спорта, любимец и баловень общества – возвратился в Сан-Франциско после странствий по землям дальним и малоизвестным. Благодаря испытаниям последних лет, Брайтон – и раньше весьма переборчивый, – так изощрил свои вкусы, что даже отелю «Кастл» оказалось не по силам удовлетворить их в полной мере. Вот поэтому он с удовольствием принял дружеское приглашение доктора Друринга, известного ученого, пожить у него. Большой старомодный особняк доктора Друринга стоял в той части города, которая некогда, причем довольно давно, считалась фешенебельной. Всем своим видом он олицетворял этакую гордую отчужденность. Казалось, он любой ценой старался выделиться среди окружающих строений. Как и у всякого отшельника, водились у него и чудачества; одним из них можно было считать так называемое «крыло», никак не вяжущееся с его архитектурой. Использовалось «крыло» тоже нетривиально: оно служило доктору и лабораторией, и зверинцем, и музеем.

Именно здесь доктор всецело отдавался своим научным пристрастиям, интересам и вкусам, каковые были всецело посвящены низшим организмам. Представители же видов, стоящих выше на лестнице эволюции, должны были обладать хотя бы рудиментами, роднящими их с «первобытными драконами», то есть жабами и змеями. Доктора более всего привлекали рептилии – в природе он ценил вульгарность, а себя частенько называл «Эмиль Золя от зоологии». Супруга и дочери доктора Друринга не были с ним солидарны в стремлении узнать как можно больше о жизни и повадках наших пресмыкающихся и земноводных сопланетников, а потому сурово и непреклонно изгонялись из помещения, которое доктор величал Змеилищем. Им приходилось довольствоваться компанией себе подобных, и доктор, чтобы хоть как-то компенсировать такой ущерб, выделял им изрядную часть своего значительного состояния, так что жилось им по части комфорта куда как лучше, чем гадам.

И в архитектуре, и в обстановке Змеилища царила суровая простота, что вполне соответствовало образу жизни его насельников – ведь большинству из них нельзя было предоставлять свободу передвижения, без которой тщетна любая роскошь. Дело было в том, что насельники эти обладали не вполне удобной особенностью: все они были живыми. Впрочем, свобода их ограничивалась в самой необходимой степени и лишь затем, чтобы помешать им пожирать друг друга, как это водится в природе. Брайтона предупредили, что некоторые пансионеры Змеилища иногда заползают-таки в самые неожиданные уголки дома. Бывало это не так уж редко, и все к этому давно привыкли. Но Брайтона гостеприимный дом доктора Друринга вполне устраивал, а близость змеюшника не вселяла в его душу ни малейшей тревоги.