Диагноз смерти

– И при каких же, по вашему мнению, условиях, человек, рожденный женщиной, мог бы однозначно понять, что и он не чужд этой всеобщей слабости? – довольно витиевато вопросил он.

– Ну-у… Если бы кого-то заперли на всю ночь с трупом в каком-нибудь заброшенном доме, в темной комнате, где нет даже одеяла, чтобы накрыться им с головой и не видеть своего компаньона, и он пережил бы ночь, сохранив здравый рассудок, он мог бы потом похваляться, что не рожден женщиной и даже не добыт кесаревым сечением, как шекспировский Макдуф.

– Я уж испугался, что этим вашим условиям конца не будет, – сказал Харпер. – А я вот знаю человека, не медика и не солдата, который на пари решится на такое при всех ваших условиях.

– Кто же это?

– Его зовут Джерет. Он нездешний, приехал, как и я, из Нью-Йорка. У меня нет денег, чтобы поставить на него, но он сам выставит любой заклад.

– Почему вы так уверены?

– Так он же заядлый игрок. А что до страха, то Джерет, насколько я знаю, считает его чем-то вроде чесотки… или ереси, если угодно.

– А как он выглядит? – В вопросе Хелберсона забрезжило любопытство.

– Похож на Мэнчера, причем изрядно… Сошел бы, я думаю, за его брата-близнеца.

– Я принимаю пари, – тут же сказал Хелберсон.

– Премного вам обязан за комплимент, – пробормотал Мэнчер, который за этим разговором чуть не задремал. – А мне поставить можно?

– Только не против меня, – сказал Хелберсон. – Вас мне разорять не хочется.

– Что ж, – сказал Мэнчер, – тогда я буду мертвецом.

Хелберсон и Харпер рассмеялись.

Итог этого сумасбродного разговора нам известен.

III

Мистер Джерет задул свечной огарок, сберегая его для какого-нибудь особого случая. Возможно, он решил так: если уж темноты все равно не избежать, лучше иметь в запасе такого вот рода козырь – когда станет совсем уж невмоготу, свет поможет отвлечься. Или успокоиться. К тому же огарок мог пригодиться хотя бы для того, чтобы смотреть на часы.

Загасив свечу и поставив подсвечник на пол рядом с собой, он поудобнее устроился в кресле и смежил веки, собираясь вздремнуть. Но не тут-то было: уже через несколько минут Джерету стало совершенно ясно, что заснуть не удастся нипочем. Что ему оставалось делать? Ведь не бродить же ощупью в темноте с риском споткнуться и упасть или, того хуже, наткнуться на стол и потревожить мертвеца. Все мы сходимся на том, что мертвым следует обеспечить покой и своего рода иммунитет от внешних воздействий. Джерету удалось убедить себя самого, что он остается в кресле и воздерживается от прогулок во тьме только в силу этих резонов.

Когда он размышлял обо всем этом, ему почудилось, будто от стола донесся какой-то звук, слабый, едва внятный. Джерет даже головы не повернул. Да и много ли было от этого толку в кромешной темноте? Вместо этого он прислушался – и тут же ощутил такое головокружение, что вцепился в подлокотники. В ушах звенело, голова буквально разламывалась, грудь словно обручем сдавило. «Что это? – мелькнула мысль. – Неужели я испугался?» Тут грудь его сама собой опустилась – он выдохнул. Джерет судорожно вдохнул, и едва легкие наполнились новым воздухом, голова перестала кружиться. Прислушиваясь, он так затаил дыхание, что чуть не задохнулся. Поняв это, он досадливо поморщился. Потом встал, отодвинул кресло коленом и сделал несколько шагов. Но темнота – не для прогулок; и Джерету тут же пришлось ощупью искать стену и дальше идти, держась за нее. Он дошел до угла, повернул, миновал окно, потом другое, но в следующем углу налетел на конторку. Она с грохотом упала – Джерет вздрогнул и тут же разозлился на себя. «Вот дьявольщина! – бормотнул он, пробираясь вдоль стены в сторону камина. – Как я мог забыть, где она стоит? Надо бы поставить ее на место».

Он пошарил по полу и, найдя свечу, зажег ее и первым делом посмотрел на стол. Там, конечно, все было по-прежнему. Что до конторки, то она так и осталась валяться на полу – Джерет позабыл «поставить ее на место». Он внимательно осмотрел комнату, поднося свечу к тем местам, где залегали особенно густые тени, потом подошел к двери и попытался открыть ее, крутя и дергая ручку. Дверь не поддалась, и это даже успокоило его. Тут Джерет увидел засов, которого раньше не заметил, и запер дверь еще надежнее. Вернувшись в кресло, он достал часы – стрелки показывали всего половину десятого. Джерет удивился и поднес часы к уху. Они исправно шли. А вот огарок стал заметно короче. Он снова задул его и поставил подсвечник на прежнее место.

Мистер Джерет дернул плечом. Ситуация не нравилась ему, не нравились и собственные страхи. «Чего тут страшного? – уговаривал он себя. – Бояться просто нелепо, даже стыдно. В конце концов, я же разумный человек». Но оттого, что вы пообещаете себе не поддаваться страху, смелости не прибавится, и чем гневливее Джерет упрекал себя, тем больше давал оснований для упреков. Чем убедительнее он доказывал себе, что мертвый просто не может быть опасен, тем сильнее восставали против этого все его чувства.

– Надо же! – воскликнул он, вконец растерявшись. – Ведь я никогда не был суеверным… и в бессмертие души не верю… и знаю, причем сейчас даже лучше, чем когда-либо, что загробная жизнь – всего лишь мечта, фикция… Неужто я проиграю пари, стану посмешищем, перестану уважать себя, а то и рассудок потеряю, только потому, что мои дикие предки, которые и жили-то в пещерах и норах, сдуру верили, будто мертвые встают по ночам?.. Будто…

И тут Джерет услышал за спиной легкие, но вполне отчетливые шаги – кто-то приближался, неспешно и неумолимо!

IV

Солнце еще не поднялось, когда доктор Хелберсон со своим другом, юным Харпером, ехали в коляске по улицам Норт Бич.

– Ну что, мой молодой друг? Вы все еще убеждены, что ваш приятель исключительно смел или, вернее сказать, на редкость толстокож? – спросил доктор. – Все еще надеетесь, что я проиграл?

– Более того: знаю это наверняка, – с подчеркнутой убежденностью ответил Харпер.

– Что ж, пожалуй, я и рад бы был проиграть, – очень серьезно, почти торжественно, сказал доктор.

Какое-то время оба молчали, потом доктор заговорил:

– Вся эта история не так проста, как вы думаете, Харпер. – В тусклом свете уличных фонарей, мимо которых они проезжали, лицо его казалось очень значительным. – Этот ваш приятель задел меня за живое: уж больно презрительно он глянул на меня, когда я сказал, что страх не чужд и ему – хотя чувство это врожденное и стыдиться его не стоит, – и уж больно нагло потребовал, чтобы ему предоставили труп медика. Да, задел за живое, а то бы я не зашел так далеко. Ведь случись что-нибудь – нам с вами конец. И поделом, надо признаться.

– А что может случиться? Уж если дело примет дурной оборот, – чего, по-моему, не стоит опасаться, – Мэнчер просто «воскреснет» и все объяснит Джерету. Будь на его месте настоящий труп, из прозекторской, или кто-то из ваших почивших пациентов, дело обстояло бы куда как серьезнее.

Доктор Мэнчер, как следовало из слов Харпера, сдержал-таки обещание и прикинулся мертвецом.

Хелберсон долго молчал, коляска же тем временем медленно ехала по той же улице, где уже проезжала раза два или три.

– Что ж, – сказал он наконец, – будем надеяться, что Мэнчер, если ему пришлось «воскреснуть», вел себя осмотрительно. В такой ситуации легче напортить, чем поправить.

– Да уж, – согласился Харпер. – Джерет ведь и зашибить его мог. Но взгляните… – Он посмотрел на часы, когда коляска проезжала мимо очередного фонаря. – Скоро четыре.

Через минуту-другую они вышли из коляски и быстрым шагом пошли к заброшенному дому, который, надо сказать, принадлежал доктору. Именно там по условиям пари был заперт Джерет. Почти тут же навстречу им выбежал мужчина.

– Вы не знаете, где тут можно найти врача?! – крикнул он еще издали.

– А в чем дело? – поинтересовался Хелберсон.

– Пойдите и посмотрите сами, – ответил мужчина и побежал дальше.

Они прибавили шагу. Подойдя к дому, они увидели, что туда один за другим входят люди и что все они изрядно взволнованы. В соседних домах и в домах напротив окна были распахнуты, из них смотрели любопытные. Все наперебой о чем-то спрашивали друг друга, но ответа, похоже, не получали. Свет был и в тех окнах, которые оставались занавешенными: наверное, там одевались, собираясь выйти на улицу. Прямо напротив заброшенного дома стоял фонарь, освещая всю сцену тусклым желтоватым светом. Казалось, он намекал, что мог бы порассказать много чего, если бы захотел. Харпер, без кровинки в лице, задержался у входа и тронул друга за локоть.

– Похоже, дело плохо, доктор, – шутливый тон не мог скрыть, что он очень встревожен. – Доигрались мы с вами. По-моему, не стоит нам туда соваться.

– Я врач, – спокойно ответил ему Хелберсон, – и могу понадобиться в профессиональном качестве.

Они поднялись на крыльцо и остановились. Дверь была открыта. В холле было полно людей. Самые везучие заняли лучшие места: на площадке второго этажа и на лестнице, прочие толпились у подножия лестницы, не оставляя, однако, попыток протолкаться наверх. Все гомонили, никто не слушал других. Но вдруг сверху послышался шум, и на лестницу выскочил какой-то человек. Его пытались удержать, но не тут-то было: он буквально смел с лестницы опешивших зевак – одни отлетели к стене, другие удержались на ногах лишь потому, что вцепились в перила. Дороги он не разбирал, топча тех, кто имел несчастье упасть, да еще и молотил кулаками направо и налево. Шляпы на нем не было, одежда – в полном беспорядке, а его безумный взор внушал еще больший ужас, чем нечеловеческая сила. Лицо было мертвенно бледным, волосы – снежно-белыми.

Люди, стоявшие в холле, расступились, чтобы пропустить его, и тут вперед выступил Харпер.

– Джерет! Джерет! – крикнул он, но Хелберсон ухватил его за ворот и оттащил.

Мужчина глянул на приятелей, явно не узнавая, и тут же исчез за дверью. Тучный полицейский, которому спуск по лестнице дался не так легко, тоже выбежал на улицу и кинулся вдогонку. Женщины и дети, глядящие из окон, кричали, указывая, куда подался беглец.

На лестнице почти никого не осталось – толпа вывалилась на улицу посмотреть погоню; Хелберсон же с Харпером поднялись на верхнюю площадку. Там путь им заступил еще один полисмен.

– Мы врачи, – объявил доктор, и полисмен их пропустил.

В комнате было полно народу, все столпились у стола. Приятели протолкались вперед и заглянули через плечи людей, стоявших в первом ряду. На столе в свете фонаря, который держал один из полицейских, лежало тело, прикрытое простыней. Фонарь выхватывал из мрака только труп и тех, кто стоял у него в головах, все прочие тонули во тьме. При взгляде на желтое лицо мертвеца любого охватил бы ужас: глаза под полуприкрытыми веками закатились, челюсть отвисла, а на губах, подбородке и щеках засохли клочья пены! Над телом, держа руку у него на груди, склонился высокий мужчина, наверное, врач. В следующую минуту он положил два пальца в открытый рот мертвеца.

– Этот человек умер часов шесть назад, – сказал он. – Нужно вызвать коронера.