Простая история

– Ты же язычник. Я теперь тебя обязана, как истинная христианка, доставить к Богу, иначе я не выполню свой христианский долг, и моя душа будет стонать о том, что я не сделала два первых дела милосердия, – заявила она.

Джеф расхохотался, не в силах сдержаться. Она была такая деловитая, что без смеха смотреть на неё было невозможно. Николь снова надула губы, но глаза у неё были весёлые.

– Не обижайся, – все ещё смеясь, на всякий случай извинился Джеф, – ты это с такой патетикой в голосе сказала! Ну, прости, Ники! Я вовсе не хотел осмеивать твою веру!

– Вот ещё, – насмешливо разрешила Николь, снова принимаясь за котлету,– осмеивай пожалуйста. Тогда я стану мученицей за веру и мне будет уготовано тёплое место в раю.

– Что!? – Изумился Джеф, падая с хохотом на стол, рядом с тарелкой.

Сильвия с любопытством поглядывала на них из-за стойки, но Джеф не замечал этого.

– А что, – с каменным лицом добавила Николь. И, положив вилку, назидательно потрясла указательным пальцем: – Своё место там зарабатывать надо с детства.

– Боже! – Выдавил Джеф, валяясь.

– Ну вот, – удовлетворённо покивала Николь. – Видишь, как я сразу тебя просветила. Ты чуть не плюхнулся в салат. Прямо радостно – второе дело милосердия для души я все-таки совершила: научила непросвещённого.

– А если серьёзно? – Спросил Джеф, разглядывая её неожиданную твёрдость.

– А чем тебе это несерьёзно? – Поинтересовалась она и в её глазах снова мелькнула насмешка. Улыбнулась: – Ладно, если серьёзно – могу сказать точно одно: я хотела бы, выходя замуж, обвенчаться в церкви, хотела бы, чтобы мой муж был католик, потому, что тогда мы имели бы сходные взгляды на жизнь. Вера – это, в первую, очередь мировоззрение. И меня устраивает то мировоззрение, которое прививает католическая церковь. Ну, подходит для серьёзного?

– Вполне, – согласился Джеф выпрямляясь и задумчиво глядя на неё.

Улыбка у Николь была такой мягкой, словно она боялась его обидеть.

– Что ты так смотришь?

Ему не приходилось сталкиваться с верующими. Бабушка, как все выходцы из России, иногда пугала его в детстве страшным бородатым дядькой, голова которого была обрисована светлой линией. И, став чуть старше, он старался увильнуть от этих её сказок, хотя с удовольствием слушал всякие другие сказки о духах, камнях и разной нечисти. В русских сказках после великого царя было очень много презрительного по отношению к вере. Всякие смешные толстые попы, ленивые монахи, монастыри, живущие за чужой счёт и куча солдат, которые без опасения накручивают хвосты чертям. В детстве всё это было интересно, а потом стало скучно. Саму суть веры бабушки он уже не помнил, возможно, она этого ему и не излагала. Все его друзья о вере в Бога с ним не говорили, отец был истинным атеистом и мама, похоже, принадлежала к породе свободомыслящих людей, если можно так сказать. Она, видимо, была слишком критична и слишком отстранена от людей, чтобы проповедовать свои взгляды. Может, она и верила в Бога, но Джеф не мог с уверенностью утверждать это.

Ему самому верующие представлялись, по меньшей мере, странными. Его смутило заявление Николь: она странной ничуть не казалась. Напротив, привлекала своей необычностью. Сидит теперь, наблюдает за ним, явно ожидая его ответа.

– Размышляю, о каких делах милосердия ты говорила, – объяснил он, чтобы не молчать.

– Они разные. Есть для тела и для души. Тебя какие именно интересуют? – Снова поразила она его.

– Для тела, конечно.

– Накормить голодного. Это сегодня сделал ты для меня. Напоить жаждущего, одеть нагого, принять странника в свой дом, навестить больного, посетить заключенного, похоронить умершего.

Да-а, куда ещё серьёзнее? Смеяться расхотелось.

– Ты не в первый раз меня удивляешь. До знакомства с тобой я был уверен, что мне в жизни удивляться больше нечему, – он помедлив, добавил: – я ошибался.

Они в молчании доели десерт, улыбаясь друг другу.

– Поедем? – Осторожно поинтересовался Джеф, тут же вспомнил: обещал позвонить. Нажал на повтор ещё в кармане. Сказывается привычка соединять воедино совместимые мелкие действия. Поднёс трубку к уху и, услышав знакомое "да", сказал:

– Коган. Выезжаем.

Предложил жестом Николь поговорить с родителями. Она, хоть и с улыбкой, но поморщилась и лишь покачала головой. И он отключился, услышав ответное: "хорошо". Вернул телефон Николь.

Аэропорт жил своей жизнью. Спешили люди по сверкающим переходам, сигналили носильщики – здесь во всём ещё ярко присутствовала дневная деятельность, но уже слегка приглушённая. Чувствовалось присутствие ночи: людей было немного, рейсы, пока Джеф вел Николь к служебному выходу, не объявлялись.

Они вместе вышли в эту ночь. Огни фонарей и рекламы, заливали всё вокруг светом, рассеивая тьму. С праздничной беспечностью отражались в тёмном асфальте. Площадь запрудил транспорт. Со стороны взлётного поля негромко доносился высокий гул. Прозрачная тишина, не нарушаемая им, стояла над полем: началось предутреннее затишье. Видимо, это связано с физиологией человека. Кто бы ты ни был – старый или молодой, американец или китаец, в три часа ночи тебе хочется спать.

Джеф окликнул приостановившуюся было Николь и повёл её к стоянке. Сказал негромко:

– Наконец ветер сменился. Повезло Харту, будет спокойное дежурство.

Он вынул из кармана карточку, вставил в прорезь замка на стоянке. Щелкнула, открываясь, калитка и они прошли внутрь. Засветилось окошко в дежурке. Пискнула, отзываясь на радиосигнал, охранная система. Джеф открыл дверцу для Николь. Она села и он наклонился к ней, что бы пристегнуть ремень. В машине было холодно. Опершись рукой о край её сиденья, он нажал на вентилятор с подогревом. Спросил, приглядываясь к её глазам, кажущимся почти чёрными в неверном свете фонарей:

– Не мёрзнешь? – Николь покачала головой.

Он поправил край её ветровки, закрывая дверь, поймав себя на неодолимом желании потрогать если не Николь, то хоть часть её одежды. Она казалась ему нематериальной. Это было существо не из этого мира, это точно. Нет, может, она ему и впрямь снится? "И всем разом в "башне", что ли?" – снова поинтересовался он сам у себя. Обошёл машину, сел, запустил двигатель. Да что с ним сегодня такое? Застревание на каждой мелочи – куда это годится? Джефу пришло в голову, что он неосознанно старается не торопиться, чтобы подольше находиться с Николь. Оп-ля! Кажется, так и есть. Родители Николь и его и её съедят, это точно. Привычка замедлять самого себя сыграла с ним сегодня интересную шутку. Джеф махнул рукой выглянувшей из окна дежурки голове, трогая "бьюик". Голова кивнула и их пропустили, открыв ворота. Взглянул на Николь, смущённый своими мыслями:

– Тебе удобно? – Она ответила не сразу, не сводя с него сияющих глаз."Вполне". – Джеф торопливо пристегнулся на ходу. – Отлично. Так куда едем?

Николь назвала адрес. Ого! Далеко. Через весь город. Часа полтора, не меньше на этой машине.

– Ну, к пяти доедем, – он усмехнулся. – Хочешь спать?

Николь покачала головой.

Он привычно опустил правую руку на колено, без напряжения придерживая руль снизу левой рукой, вырулил на трассу. Привычно нажал кнопочку плеера – полились негромкие звуки "Эквинакса", спросил, покоившись на Николь:

– Тебе как Жан-Мишель, ничего? Не раздражает? А можно что другое поставить, там есть. Покопайся в дисках, если хочешь.

Николь снова отрицательно качнула головой. Джеф увидел, как её губы сложились в неслышное "нет". Убавил немного звук, чувствуя, как тяжело и мягко усталость обнимает его.

– Тебя не смутит, если я буду молчать? – Поинтересовался он.– После дежурства я иногда как выжатый лимон. Пожалуй, из меня сейчас плохой собеседник, – он коротко взглянул на неё, угадывая в глазах вопрос. Улыбнулся. – Но на вопросы отвечу.

– Почему ты так держишь руль? – Тут же спросила Николь.

– Сломал однажды руку, ездил с гипсом. Осталась привычка.

Довольно долго они молчали. Джеф гнал машину сквозь ночь, потихоньку ощущая, как голова плавно наливается туманом. Наверное, сказывается возраст. Бессонная ночь заставляет расслабиться, заливая тело вялостью. Сейчас самое время завалиться и уютно дрыхнуть, где-нибудь. Он так бы и сделал, припарковавшись к обочине минут на двадцать, если бы не Николь. Иногда он поглядывал на неё. Она сидела, сцепив руки на коленях, напряжённая, занятая своими мыслями и её пальцы чуть подрагивали, словно она спорила сама с собой или спешила. Кажется, она не замечала, что он смотрит на неё. И это было почему-то досадно.

Николь провожала взглядом тёмные дома; разноцветные рекламные огоньки отбрасывали скачущие пятна света на её руки, а лицо едва угадывалось в тени. Тишина висела в кабине, не нарушаемая темой электронного дождя. Вдруг она начала говорить, еле слышно, так что Джеф сначала даже не понял, что она обращается к нему:

– Меня летом родители отправили в лагерь. Я ехать не хотела, но папа настоял. У них друзья есть – они давно знают друг друга, ещё со школы, и теперь мы семьями дружим. Дружная семья давно-давно проверенных людей, – что-то в её голосе звучало настолько неестественно и Джеф повнимательнее взглянул на неё. – Там мальчик есть. Тоже достойный доверия и положительный со всех сторон, Райан. Мы с ним ровесники. Он не то, что я: со мной одни проблемы. Отправили нас вместе, чтобы он присматривал за мной. А у него там, в лагере, два приятеля оказалось, они вместе поймали меня, утащили в парк, напали и… Джеф от неожиданности нажал на тормоз, так что Николь едва не стукнулась лбом о ветровое стекло и не закончила. Они посмотрели друг на друга.

Николь опустила голову.

– Было очень больно от обиды, немыслимо. И страшно. Я так орала, что сбежался весь лагерь, мальчишки обвинили меня в нарушении режима, обозвали психопаткой, – она судорожно перевела дыхание и совсем тихо продолжала. – Никто и не понял, что они хотели со мной сделать. Все решили, что я просто истеричная девчонка, а они неудачно пошутили. Никто мне не поверил. А когда я вернулась домой и мама отвела меня к своему врачу, кажется, засомневалась и она. Врач сказал ей: "всё в порядке, никаких разрывов". Мама вежливо сообщила мне: "ничего не понимаю!" И в полицию не пошла. Разве это не обозначает, что и она не верит? Папа – так просто отмахнулся. Райан сказал отцу: "Ты считаешь – я стал бы портить свою карьеру? Ты что, не знаешь Ники?Она всегда орет." Я сама это слышала, когда они приходили к нам. Кроме того, его отец – тоже врач. В общем, родители и раньше знали, что я не подарок, а теперь они убеждены, что я не зря сменила три школы. Вся эта история мне здорово повредила.

Джеф молча слушал её, не сводя глаз с её лица и наливаясь тяжёлым, холодным гневом. Этот тихий, монотонно звучащий голос прокатывался по всему его телу, причиняя ему боль осознанием жгучего бессилия. Бедная девчонка! Нет никакой возможности защитить свои права, даже имея целую кучу денег, если твои родители на стороне врага. Как же горько тебе жилось этим летом, Ники!.. А он-то, дурак! Вот идиот! Со своими глупыми сомнениями: как я ей позвоню, это же неудобно! Может, с ней бы этого не случилось, если бы он ей позвонил ещё тогда в июне, когда очень хотелось позвонить и казалось, что нужно.

Но Джеф тут же одёрнул себя: бессмысленно переживать из-за того, что могло бы быть. Все варианты будущего имеет смысл просматривать до события, а не после. И нечего входить из-за прошлого в разнос, позволяя себе дрожь и спазмы. То, что случилось – не исправить. Происшествия уходят в прошлое и начинаешь учиться жить с этим. Придётся научиться и ей. И он неожиданно подумал: "и мне".