Лекарство от вечности

– Как дела? – он опустился на соседний со мной стул так близко, что задел меня коленом.

– Все хорошо. Работы много, Антон Эдуардович, – я многозначительно указала пальцем на экран.

– Дианочка. Я же уже говорил, просто Антон. Особенно, когда мы наедине, – и его рука плавно опустилась мне на бедро.

– Антон Эдуардович, – я взяла его руку и решительно попробовала сдвинуть в сторону. – Прекратите.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Ему было слегка за сорок, и его можно было вполне назвать привлекательным мужчиной – высокий рост, широкие плечи, подтянутая фигура, было видно, что он следит за собой. Короткие светлые волосы, приятные черты лица и глаза небесно-голубого цвета дополняли образ. Но его поведение не оставляло ему никакого шанса. Как и тот факт, что именно в этот момент где-то дома его ждала жена и двое детей.

Он позволил мне убрать свою руку с ноги, но вместо этого цепко ухватил меня за запястье. Притянул к себе поближе.

– Ты потрясающая, Диан. Я уже говорил, что без ума от тебя?

Говорил. И готова поспорить, я не первая и далеко не последняя в списке тех, кто слышал от него подобное.

– Антон, – как можно серьёзнее проговорила я, – мы уже говорили об этом. Мне не интересно.

– Если тебя смущает, что я женат, то это ерунда. Мы уже практически развелись, нас держат вместе только дети. Как только младший немного подрастёт – мы разбежимся. Я ее не люблю, понимаешь?

А что тут понимать? Ты и меня не любишь. Ты не любишь вообще никого, кроме себя, Антон.

– Это не важно. И ничего не меняет.

– Диана…

Громкая трель телефона, стоящего на столе, раздалась, как нельзя кстати. Я рванула к трубке.

– Слушаю.

– Спуститесь в приёмное отделение.

– Сейчас буду.

Я скользнула взглядом по заведующему.

– В приемное зовут. Мне нужно идти.

***

Я быстро, словно за мной гналась стая разъяренных собак, влетела в кабинет и первым делом увидела мальчишку лет пятнадцати в мешковатой толстовке и рваных на коленях джинсах. А следом, к своему большому удивлению, баристу из кофейни, где я побывала совсем недавно. Он меня тоже узнал, потому что вскинул брови и улыбнулся.

– Добрый вечер, – его взгляд скользнул по моему бейджику, и он добавил: – Диана Витальевна.

Мальчик бросил на него беглый взгляд, в котором едва ли можно было что-то прочитать, но ничего не сказал.

– Не такой уж добрый, раз вы тут, да? Что случилось?

– У него со вчерашнего дня температура, а последние пару часов держится сорок и не сбивается. Если честно, я запаниковал.

– А вы ему кто? – поинтересовалась я. На отца подростка он совсем не тянул, слишком уж молодой.

– Брат.

– А где родители? – я задавала стандартные вопросы, заполняя историю болезни.

– Погибли. Я его опекун, – парень протянул мне документы, и я встретилась с ним взглядом. В них сейчас сквозило беспокойство и какое-то отчаяние.

– Простите, – я покачала головой.

– Да все в порядке, – подал голос мальчик. – Все так реагируют. Вы только забыли добавить, как вам жаль и все такое.

Он демонстративно закинул ногу на ногу и сложил на груди руки, всем видом пытаясь показать, что это его ничуть не задевает. Но мальчишка настолько явно хотел скрыть настоящие чувства за маской безразличия, что ему это совсем не удавалось. Я прекрасно видела, как она трещала по швам, готовая рухнуть в любой момент. Делать вид, что тебе все равно – это совершенно обычная защитная реакция того, кто так и не пережил болезненную травму.

Я глянула в документы, ища имя мальчика, а заодно и его брата. Последний нервно крутил в руках телефон, явно не находя себе места от переживаний. Я видела достаточное количество родителей, и могла с уверенностью сказать, что самые тревожные из них – молодые отцы. Это им обычно среди ночи кажется, что их новорожденный ребёнок как-то не так дышит, спит или ест, и поэтому с периодичностью примерно раз в неделю на пороге приемного отделения появлялся мужчина с круглыми от ужаса глазами и абсолютно здоровым младенцем на руках. Но, оказывается, молодые "отцы" подростков берут в этом состязании пальму первенства. Они не проходили с ними весь путь от колик, зубов и первых возрастных кризисов, постепенно свыкаясь с новой ролью и учась спокойно реагировать на очередную болезнь или падение. Нет, их ждало быстрое и порой болезненное погружение.

– Арсений, снимай кофту, – я повернулась к мальчику, давая ему знак рукой раздеваться.

– Вот так сразу? Может, сначала узнаем друг друга поближе? – фыркнул он.

– Сень! У тебя что, мозги перегрелись? – его брат едва не выронил свой телефон.

Я только улыбнулась. Это не первый излишне остроумный подросток в моей жизни, и далеко не последний. И я давно научилась не реагировать на подобные высказывания.

– Вот сейчас и познакомимся. Давай скорее, – поторопила я его, снимая с шеи фонендоскоп и вставляя в уши.

Затем подошла ближе и встала прямо перед ним, не сводя пристального взгляда. Арсений вздохнул, нехотя стянул кофту через голову, оставшись в одной футболке.

– Футболку тоже.

– Я еще и штаны могу.

– Пока не стоит,– усмехнулась я, услышав сзади тяжелый вздох, – футболки будет вполне достаточно.

– Жаль, – Сеня, наконец, предоставил мне возможность его послушать.

На пару минут в кабинете воцарилась тишина, прерываемая только его шумным дыханием. Стоило мне вытащить фонендоскоп из ушей, как он тут же спросил:

– Ну что? Жить буду?

– Будешь, Арсений, – кивнула я и повернулась к его брату: – Сделаем рентген, вы не против?

– Конечно. Все, что нужно.

– Тогда я сейчас позову медсестру, поставим укол, чтобы сбить температуру. А потом на рентген.

– Что? Укол? Я вообще-то против! Тим, скажи! – тут же запротестовал Сеня.

Но я уже выглянула в коридор, не обращая внимания на его протесты, и крикнула: