Десятое Пространство. Перевертыш

Каждый из практиков старательно вел дневники, в которых отражал движение и выплывающие образы из своих умиротворительных занятий. Пришли к тому общеизвестному факту, что все идеи, символы и все движение вообще уже ближе к середине медитации замедляли свой ход, истончаясь в полупрозрачные плоскости. Оставалось лишь понимание, знание глубинного процесса внутри них самих, который и приведет сознание к желаемой трансформации.

Ребята стали замечать, что их мироощущение превращалось во что-то другое, становилось более цельным, более радостным. Они начали осознавать свою сплоченность с другим людьми и существами.

Мир выступал в роли исполинского Древа, листочки которого на свой лад верещали о звездном пространстве вокруг себя. Чем дальше листок находился от ствола, тем более обособленным он себя ощущал, почти что оторванным от родительской опеки. Это приносило немало страданий бедняжке и все-таки не было бы варения без ягод!

Так как Древо питает всех своих детишек, то этот животворный сок всегда и во все времена бесперебойно двигал дорогою пробуждения, для того единственного момента, чтобы листочек осознал себя как частицу и свое единение с чем-то большим, более красочным и величественным. Такие моменты называются «светящимся порядком».

Среди медитативных вращений в сознании ребят начала проступать та самая искра, которая приводит практикующих на шаг ближе к познанию таинственного уклада жизни такой далекой, заоблачной, но в то же время такой близкой Десятки.

Прекрасной иллюстрацией послужит величественная идея о сцепленности времени с сознанием. Строительство себя начинается с вращательных пониманий мира и рядом находящихся существ. Хорошее представление закладывается в коробочки с благоухающим наполнением, плохое, или дремотное представление откладывается в плохо освещаемые материи неясного свойства.

Также существуют и многочисленные промежуточные ящички различного размера и цвета. В течении того, как растет и развивается существо содержимое ячеек множится, перемешивается друг с другом и все так же являет собой цельную личность.

Чем более мироугодно существо, и чем меньше притязаний он к нему предъявляет, тем приятнее оно миру и тем красочней становится его жизнь. Радостные сполохи понимания все чаще вещают картины светящихся сфер того космического волшебства, через которое предстоит пройти каждому из ныне живущих.

Это последнее преобразование не делится на содержимое коробочек с ячейками, оно само по себе склеивает эти разрозненные кусочки в единый образ. Отпечаток материальной жизни, несущий собой информацию о том многом, что терпеливо ожидает в фантастических областях бытия.

Через многолетний и многотрудный, но счастливый путь троица обрела достаточное знание, чтобы смочь отправится в Десятое Пространство. Они собрали свои пожитки, состоявшие большей частью из дневниковых записей и собственного сочинительства литературных трудов «О природе понимания ума».

Родительская опека с обливающимся слезами сердцем отпускало своих многолюбимых детей, но они понимали, что сей путь для тех является инициацией в более гармонически слаженную реальность и потому никак не препятствовали движению наверх.

Блеск глаз напоминал родительским сердцам о своих начинаниях, за которыми они следовали в юности как оно волшебно было! И оно стало той реальной сказкой, к которой стремятся столько живых сознаний. Блаженствующие лица, певческие лики, гладкость и складчатость вечного пробуждения – как оно величественно в своем едином великолепии! Как многогранны глубины с высотами ее светящейся натуры!

– Фиалковый камень нас ждет, уважаемые друзья, – молвила Весалиса, в последний раз оглядывая такие привычные глазу пейзажи. – Десятое Пространство для того послало нам весточку, чтобы мы преисполнялись красотой и познавали. В горести или радости, в певучем восторге или в строгом научении.

– Все одно, когда ты смел смотреть в лицо общему! – С торжеством воскликнул Маришек, беря за руку подругу, которая занималась созерцанием, та лишь улыбнулась, а парень продолжил:

– Ученическая сноровка нам много поможет в дальнейшем, в этом нет сомнений, но что, если нас настигнет та преобразовательная область, которая скрывается под маской добродетели? Она может привести к смерти.

– И пусть. Ведь смерть – всего лишь переход в другое состояние бытия. – Размеренным тоном отвечала девушка. – Если эта скрытая маска приберет кого-то из нас, мы воздадим тому пожелания удачной дороги к будущему.

– Тот, кто покидает материальную оболочку, становится будущим! – Со счастливой улыбкой говорила Велатта. У нее был такой вид, словно она открыла что-то доселе невиданное, тайное, но такое прекрасное, что оно прибрало к себе всю царившую мирскую смуту, разом превратив ее наученческие токи в сияние чистого понимания.

Взгляды скрестились в полукруг, вознося привычное сознание на уровень к лазурным просторам охраняющего вечный покой купола. Через размашистые ветви и ощущение радости восходили все дальше и дальше друзья, исполняя свою миссию, ставшей яркими красками в ежедневном распорядке дел.

Тренировками ума и тела троица заполняла сосуды, жаждущие топлива и росло все, продвигалось ввысь подобно древам. Как самозабвенно исполнялся возложенный на них долг! Каждый из них думал о том мастере, который открыл им дорогу к Десятке.

Каждый из ребят еженедельно прочитывал строки из багрового фолианта, который с письмом доставила диковинная птица. Никто из них никогда не умалял значения происходящего, никогда в умах не закрадывалось сомнения в деле. Все шло так, как тому требовалось идти. По зову интуитивного ощущения, по зову к дальнейшим знаниям.

У вечности своя дорога и стоит хоть раз приблизиться к ее потоку, как материальный мир преображался во что-то абстрактно-геометрическое, инакое, недоступное для обыденного бденствования. Но как манящи его космические грани, обещающие бесконечность вращательных пассов, проходящих между искрами идей и их облечений в форму.

Иногда этот процесс был болезнен и много поучителен, а иногда приносил собой плоды невероятно наслажденческого полета, который было не с чем сравнить, ибо никогда ранее такое попросту не приходило. А геометрические формы все множились, абстракции занимали весь передний план, сливаясь в светящийся горизонт, который уходит далеко за пределы любого воображаемого расстояния.

Казалось бы, этим невозможным парениям нельзя было вменить какое-либо окончание, но нет, они имели завершение и приводили испытуемого, а то являлось именно испытанием, к хрустальным дверям Десятого Пространства. За его высокими, резными воротами находился чудесный мирок-мир-миросоздание, которое брало на борт только избранных, достойных того существ.

Подготовка медитативными и созерцательными практиками как нельзя лучше сыграла именно здесь, в ожидании отворения великих врат. Троица не считала времени, оно здесь было не нужной градацией, они рассматривали поблескивающий хрусталь с одинаковым детским восторгом. Многое было знакомо в резных изображениях и символах – то была картина многоуровневой жизни, которая неизменно оплетает все Древо.

Радости предела нет, и послушные асаны с тишиной космических пространств вещали собой лишь успокоение и степенное течение этой самой жизни, которая привела нескольких существ к скорому рассвету звезды. Ее блеск означился на воротах, осветив их белым сиянием. Узорчатые образы стали двигаться, поддаваясь некому внутреннему побуждению, которое оживилось с появлением звезды.

Тут из-за туманного горизонта царского града появилась птичка-синявка. Она перелетела через врата, будто бы те состояли из желе или вовсе были бесплотны наподобие иллюзорной картинке. Ребята оставались на местах, с благоговением глядя на священное животное.

На звездном свету птичка превратилась в хрустальный, полупрозрачный цветок и медленно, повинуясь своей воздушности, опала на руки ожидающей троицы. Они смотрели на то, как сей цветок распадался на соцветия и отдельные лепестки, на которых были начертаны диковинные письмена. С первого взгляда письмо было неизвестно ребятам, но через пару мгновений им на встречу пошел некий внутренний источник, течение которого принесло собой знание.

– Лепестки слагают о вящности вездесущего космоса, о его сиянии или темноте. Вскоре мы взойдем на ступени воздушного города и нам будут раскрыты некие тайны, о которых мы и не помышляли никогда. – Читала Весалиса.

В глазах ребят показались искорки азарта, но через короткое время они сменились неким волнением и даже страхом, но не тем, который пригвождает к земле, а тем, что позволяет парить, не забывая при этом о безопасности как себя, так и окружающего мира.

Врата были исхожены вдоль и поперек и не было такого участочка, который являл бы себя с неизвестной стороны. Все заметки хранились теперь в памяти у новоявленных странников. Они трепетали перед величественностью далеких построек из жемчужного камня, которые время от времени проглядывались сквозь плотные или жиденькие клубы тумана.

Звезда все сияла над молодыми людьми, пока теми не был усвоен дух, который сошел в этот мир с высших сфер в форме сей блистающей, космической красоты.

Момент расцвета дошел наконец до внутренних городов троицы и им были отворены хрустальные ворота. Какой тихой торжественностью все светилось, двигалось к новым жителям, какой крохотной, но громогласной деятельностью печатались свежие информационные бюллетени, повествующие о трех молодых людях, которых мастер последним указом пригласил в город Десятого Пространства.

Космическая симфония вдруг означилась на лицах прохожих, которые с добрыми взглядами смотрели на ребят, а те, в свою очередь как никогда ощущали себя в сказке или в краю волшебников. Они двигались побуждаемые все тем же внутренним движением, оно их вело к новому дому, как ребята потом выяснили.

Дорога первое время пролегала по главной улице, сплошь усеянной блистающими постройками и деревцами, на которых выделялись нежные округлые плоды. Среди существ кое-где проскальзывали животные, кошки или птицы и даже в их тихой грации виделась эта восхищающая дух степенность и твердость, которая освежающим елеем опускалась на сердца наблюдателей.

Потом путь начал петлять среди низкорослых, но еще более густых растений, и дома стали тоже ниже, но протяжнее, и будто бы богаче, хотя ни о какой вычурности или излишестве речь конечно же не шла. В данных краях животных стало чуть больше, чем человекоподобных существ и именно тут вся сказочность, которая еще в самом начале пути почувствовалась ребятам, именно здесь стала практически невыносимой, сносящей любые возможные преграды.

Невыносимой не в том плане, что терпеть и сносить такое было нельзя, а что этой красочности с ее изумляющими дух кручениями стало до такой степени много, что она выносила психический план наблюдателя на совершенно новые горизонты восприятия, а за ним неизменно шествовали блистающие дорожки к удивительным истинам.

Именно «бытие» и «понимание» в данном городе были неразрывно связаны друг с другом. Одно перетекало в другое, а это другое возвращалось к первому, обогащая то и преображаясь само по себе и все начиналось сначала. И ничто не оставалось тем же самым, все было подвержено этому магическому движению.

Первая наивность, которая до некоторой степени была присуща молодым людям, только-только вступившим в новую главу жизни, рассеивалась, оставляя за собой тот фантазийный остаток непроходящего ощущения звездности, что преображал мир вокруг них в полотно всевозможности. Никак нельзя было сказать, что они придавались прелести с очарованием, но видели реальность как нельзя в более полном расцвете, чем та могла представлять себя. Это был тот самый строительный элемент, которого не доставало мирянам, погруженным в «грубые» материи, которые влекли либо к страстям, либо к отверзлым пропастям, испытывая их тем самым своей проворной многомерностью. Мирянам часто не хватало той воздушности, ребячества и ощущения «игры».

Через радостный смех велась работа, через истинно творческие преображения. Фиалковый камень пришелся в пору, а также практические комнаты ушедшего в долгое путешествие мастера.

С помощью сей маленькой вещицы стали возможны метафизические превращения клочков радужного тумана в книжные фолианты и соразмерные с существами предметы обихода. Из «небытия» приходили и письмена, сослужившие не мало хорошей службы всему городу.

Молодые люди любили в сумерках уходить на прогулки по полюбившимся местам, одним из которых был небольшой сквер с яблочными древами, на которых любили садиться почти прозрачные птички, щебетавшие сказочные мелодии.

Луна в сем краю находилась чуть ближе к небесам, чем в мирском житии и ребята не могли насмотреться на то прибывающий диск, то на убывающий, который скрывался потом в звездных тенях, но который неизменно приходил вновь, радуя троицу своим призрачным, ирреальным блеском.

Могло показаться, что в Десятом Пространстве вечные сумерки или все покрывали те туманные, предрассветные настроения, которые неизменно шествовали рядом со свежестью летнего утра. Как бы не так. И солнце приходило в эти края, в положенные ему часы, но оно было все тем же почти прозрачным духом, чье присутствие находилось абсолютно во всем.

Оно грело и позволяло растениям двигаться вверх, оно давало свет и день, неизменно отражало лунное бытие, оно позволяло наслаждаться этим холодным блеском близкого спутника. Оно являлось тем, что в полуденном трепете мирной жизни особенно сильно ощущалось. Звезда – это Любовь.

Ирреальность и реальность всего происходящего, которое одинаково поражало своей неуемностью, накрывало сознание хрустальными колпаками, не давая животворным сосудам испустить бесценного духу, чтобы тот рассеялся в космическую бесконечность.

Двойственность постепенно сходила на нет в сем городе, и чем больше существо здесь находилось, тем более вне материальным становилось житие. Все больше тяготеющее к практикам, развивающим чистый дух к последующим путешествиям, которые были не чем-то из рода фантастики, отнюдь, а чем-то практически предопределенным, вещавшим новую веху в воздушном бытии.

В один загаданный, погожий денек троице удалось вызволить из космического парения старого друга и помощника Марики Треугольника. Тот первое время не понимал, где находится, пытался дружелюбно отшучиваться, но когда к тому все же пришло осознание то он замер, исследуя свои внутренние структуры, а потом сказал что-то о смерти и «загробной жизни», том самом инаком образе существования, в который многие неизменно веровали.

– Вы понимаете, что вас тоже нет, как и, собственно, меня? – Спросил друзей давний друг.

– Не все что вещественно – истинно есть, так же как не все отсутствует, что не смеет себя проявлять на физической стороне мира. – Отвечала троица, зная, что тот непременно спросит об этом.

– Зачем вы меня вызвали, выдернули из бесконечности сновидения без снов? – Вновь озадачился вопросом Треугольник.